Мы лежали рядом, усталые и, казалось, насытившиеся друг другом до полного удовлетворения.
– Это так ты меня провожаешь от машины и до утра? – шепнула я ему, проводя ладошкой от груди, покрытой мягкими чуть курчавыми волосками, ниже. Туда, где волоски становились все гуще, но податливей от чуть липкой влаги наших тел, обильно напитавшей кожу его живота. Толя накрыл мою руку своей мягкой ладонью и подвинул ее чуть ниже. Горячий шелк влажной кожи еле заметно пульсировал. Почувствовав, как ритм передается мне, поглощая без остатка и тело, и дыхание, и мысли, я обхватила пальцами твердеющую под ладошкой плоть и прижалась к Толе алчной пылающей кожей.
– А теперь твоя очередь провожать меня. С этого утра и до понедельника, – тихо ответил он, слегка приподнимая меня за талию сильными руками и медленно опуская на себя.
Мятые, насквозь мокрые простыни валялись на полу. Свесившись с дивана, я пыталась обнаружить среди них мобильник и выяснить, который час. Какое счастье! Пусть на три дня! Только вот, черт, месячные должны… нееет, только не сегодня, не завтра. Плевать, разберусь потом. Это же раз в жизни бывает такое счастье… Все к черту. Но…
– Толя, а как же работа? Мне ведь на работу скоро бежать…
– Давай договорюсь про отпуск, вряд ли мне откажут. – Он не рисовался, не бахвалился, такой простой, доступный и желанный.
– Давай, – согласилась я.
Пока он плескался в душе, вкрутив в ванной лампочку из торшера (как сама-то не дотумкала!), я сняла на минутку кольцо, облачилась в стандартный джинсово-фуфаечный прикид и подкрасилась. Когда он вышел, варила кофе на кухне. Двух одинаковых чашек у меня не было. Я, извинившись, что непредусмотрительно сдала саксонский фарфор в химчистку, налила кофе в стаканы с подстаканниками. Подстаканники один мой знакомый с дневного отделения института спер, когда работал проводником во время летних каникул, и подарил мне. Видать, дома для них уже не оставалось места.
Толя куда-то позвонил, кому-то поручил оформить мне отпуск и доложить об исполнении. Ну вот, у чеховского героя были Анна в петлице и Анна на шее, а у меня один кудесник на пальце, другой в постели.
Выходя из дома, Толя спросил, может ли он сделать мне подарок. Я поинтересовалась для порядка, какой, но ответа не получила.
Мы приехали в загородный дом отдыха, где сняли отдельный коттедж. Наверное, закрытое заведение для власть имущих. Я-то ведь наивно полагала, что судороги коммунистического режима смяли и эту инфраструктуру. А она, похоже, лишь сменила хозяев и набрала класс.
Толина идея приехать сюда действительно великолепна. Мы плаваем в бассейне, греемся в сауне, гуляем по лесу… И занимаемся сексом. Нет, наверно, любовью. Я полностью растворяюсь в нем, шепчу какие-то ласковые глупости, схожу с ума и не пытаюсь остановиться. Потому что хочу сходить с ума. Он называет меня ласковыми именами, и каждый раз мое сердце переходит на синкопированный ритм. Я счастлива, я счастлива, я бесконечно счастлива!
Поздним вечером мы, насытившиеся друг другом, сидим, укрывшись теплым пледом, на плетеном диванчике, на веранде. Толя, показывая на усыпанное звездами небо, произносит еле слышно:
– Если присмотреться, звезды разного цвета. Видишь, Свет?
– Да, милый, – отвечаю. Ни черта я не вижу, но так ли это важно? Я готова поменять все краски мира за счастье быть с тобой, моя любовь.
Иногда я украдкой подсматриваю цвета, чтобы быть "в теме". Машина у него бежевая, свитер синий… Интересно, какие у него глаза? Смогу ли я их увидеть когда-нибудь?
Наутро позвонил Витя. Я как раз была одна в комнате: повезло, как уж заведено. Витя спросил, что со мной, почему не появляюсь на работе. Про нашу совместную ночь ни гу-гу. Мне как-то даже легче стало. Ну и ляпнула ему, мол, встретила человека, влюбилась взаимно, наверно, уеду. Витька пожелал счастья и повесил трубку. Все-таки легко с ним. И тогда было легко, и сейчас.
Часы бегут быстрее, чем мне бы хотелось. Часы, наполненные тихой радостью. Иногда Толя садится на диван, кладет на колени лэптоп и углубляется в работу. Ненадолго, каждый раз минут на двадцать. Я приношу ему из кухоньки чай с мятой и сворачиваюсь рядышком на диване. Затылком прижимаюсь к его бедру. Наслаждаюсь счастьем и мечтаю, мечтаю. Мечтаю о нашем будущем. Об Ольге стараюсь не думать. Как-нибудь поладим.
Толя закрывает крышку лэптопа, поднимается. Я вскакиваю, смотрю ему в глаза, запускаю пальцы под свитер, и мой монохромный мир взрывается бешеным водопадом счастья.
В город возвращаемся в воскресенье, после обеда. Короткий день уже угасает. Подъезжаем к моему подъезду. Толя поднимается вместе со мной. Я достаю ключ и вдруг обнаруживаю, что дверь другая. Толя улыбается и говорит:
– Я попросил заменить дверь, поскольку внутри мой подарок. Хотелось защитить его от любых случайностей.
Он подает мне ключ, странный какой-то, похожий на автомобильный, без привычной боковой борозды:
– Держи, малышка. А вот еще его братья. Один поживет у меня с твоего разрешения.
Колечко с четырьмя дополнительными ключами ложится в мою ладонь. Я открываю дверь, захожу в квартиру. На месте моего старого дивана стоит огромная модерновая кроватища, трехспальный траходром.
– Ну вот, чтобы впредь нам с тобой ничто тут злобно не скрипело. Я ведь буду приезжать к своей малышке. А теперь давай, надень то зеленое платье, в котором я тебя впервые увидел. Поужинаем где-нибудь. И мне надо к матери ехать, все же нехорошо: сын в гости напросился и пропал. Быстро же у нас с тобой время пробежало. Ну да ладно, постараюсь вырваться в ноябре на денек-другой.
Он говорит что-то еще. Я перестаю различать слова, механически переодеваюсь, накидываю свою куцую кожанку, цепляю сумку и иду к выходу. Он купил мне кровать! Я же мечтала, я же думала, я все цвета мира хотела… а он мне – траходром.
На улице совсем темно. Меня начинают душить слезы, но я держусь. Только глазам больно-больно. Мой черно-белый мир расплывается тушью по бумаге. Толя обнимает меня сзади за плечи.
– Ну что ты, Свет, все хорошо. Я буду позванивать и приеду, как только обстоятельства позволят.
Боже, он не понимает. Он купил мне кровать, и теперь будет позванивать с закрытого телефонного номера. Мы едем куда-то, разумеется, опять в закрытое место, где газетчики не застукают его со мной. Я больше не могу. Тяну с пальца кольцо.
– Анатолий Павлович, остановите, пожалуйста…
Он смотрит на меня с нескрываемым удивлением, останавливается. Я выскакиваю из машины и бегу. И плачу. Яркая неоновая реклама, преломляясь в каплях слез, слепит меня нестерпимым разноцветьем. Где же кольцо? А, вот, зажато в кулаке. Я надеваю кольцо, и цвета умирают. Сворачиваю в боковую улочку, бегу через темный сквер, не думая, где нахожусь. Мне просто плохо.
– Эй, матрешка, ты не меня ищешь? – Хозяин голоса хватает меня за ворот куртки сзади. Я пытаюсь выскользнуть из куртки, но оказываюсь нос к носу со вторым.
– Смотри-ка ты, красоточка какая. Что ревешь? Клиент не доплатил? Так и мы платить не будем, но приласкаем от души.
Первый за воротник подтаскивает меня к скамье и валит на нее. Ну, кольцо, ну пожалуйста, научи меня каким-нибудь единоборствам! Понимаю, что бесполезно: кольцо не выполняет просьб, только желания, идущие от сердца. Красоточку хотят, грязные скоты! Я стаскиваю кольцо с пальца и роняю на землю.
Второй тянет с меня колготки и трусики. Я чувствую на лице его учащенное чесночно-водочное дыхание. Горло перехватывают спазмы, еще немного, и меня вырвет. Шершавая мозолистая ручища царапает чувствительную кожу внизу, помогая его липкой вялой плоти преодолеть сопротивление отторгающего ее тела. Я чувствую, как грязь телесная, соединяясь с лавой обиды и боли, испепеляющей душу, гейзерными толчками заполняет мое существо. Приступ кашля содрогает тело, и мозолистая ладонь грубо зажимает мне рот. Частое смрадное дыхание, хлещущее в лицо, прерывается наконец удовлетворенным мычанием. Мужик отодвигается и вдруг разражается руганью:
– Тьфу! У сучки течка! Не могла, шлюха, сразу сказать?
Первый смотрит мне в лицо.
– Эй, Чика, ты ее красоткой назвал? Ты посмотри на ее вывеску! Да она доплачивать должна за то, что ты ей впендюрил! Сучка!
Я получаю сильный удар ногой в бок. Чика изучает содержимое моей сумки. Выдернув из кошелька деньги, бросает сумку на землю. Они уходят.
Кое-как привожу себя в порядок. Надо все же определиться, где я. Выхожу на освещенный проспект. Вон автобусная остановка. Роюсь в сумке: ни денег, ни проездного. Наверно, проездной выпал, когда Чика искал кошелек. Возвращаться туда я не буду ни за что.
И тут вспоминаю: это ж Витькина остановка, я отсюда домой ехала. Разворачиваюсь и бегу искать его дом. Ага, вот он. Влетаю в подъезд, несусь на четвертый этаж, не дожидаясь лифта. Еще не знаю, что я скажу Витьке. Что-то скажу. Лишь бы посочувствовал, пожалел, понял. Лишь бы все снова стало просто. Трезвоню в квартиру, никого.
Я роюсь в сумке, нахожу ключ, отпираю замок. Витьку где-то носит. Нарисованное на стекле солнце приветливо улыбается, и мне вдруг становится лучше. Иду в душ, мокну под горячими струями, ощущая, как постепенно смывается боль с души и тела. Потом выбираю в шкафу голубоватую мужскую рубашку – идеальную, чтобы валяться в грязи. Завариваю чай и сажусь ждать Виктора.
Поворот ключа в замке заставил сердце забиться учащенно. Дверь открылась, и я услышала Витькин голос:
– Ну вот, Светик, сбылась мечта идиота: ты в моем жилище.
Я задохнулась от счастья. И тут услышала другой голос, женский:
– И я рада, Вить. Показывай, где здесь ночует солнце?