Одобрительно встретили эту весть воины янычарских полков, одетые, по приказу молодого султана, в новую европейскую гвардейскую форму и вооруженные не только луками, но частично и европейскими позолоченными самопалами, главным образом в отрядах, сопровождавших султана. От прежней формы остались только тяжелые шапки-малахаи с длинными шлыками, как символ султанского могущества.
Именно в это время и встретился с матерью султана главный надсмотрщик гаремов Кызляр-ага Сулейман. У него тоже есть свои взгляды и замыслы. Никто, кроме старой султанши, не поможет ему в этом.
— Хочу предостеречь, уважаемая надежда наша земная, — сказал с рабской покорностью Сулейман Мах-Пейкер.
— О чем? — так же властно, как и в диване, но настороженно спросила султанша.
А Сулейман умел найти ключ к этой правоверной душе. Он, конечно, понимает мать-султаншу! Поэтому предостерегает ее о том, как бы после отъезда молодого Османа из Истамбула, после такой угодной аллаху борьбы в диване, не остались во дворце враги, что может привести к нежелательным для него последствиям. И не только на поле брани, а именно на троне… Ведь в Истамбуле остается его младший брат Мухамед, только что возвратившийся из путешествия к египетским пирамидам. Он будет жить вместе с матерью возле Босфора, в новом дворце, подаренном покойным султаном любимой жене, матери Мухамеда. Не ее ли, как старшая, справедливо поучала Мах-Пейкер… Мухамед, родной брат султана, несмотря на свою молодость, объездил много стран, его обучают лучшие учителя, отуреченные греки и венецианцы…
Эти слова, точно стрелы молнии, пронзили сердце вдовы-султанши. Задели они и легко уязвимое самолюбие молодого султана. Какой же он глава государства, если у себя под носом разрешает воспитывать злейшего врага, посягающего на его султанский престол! Ведь Мухамед может взбунтоваться, добиваясь власти еще при его жизни!..
— Немедленно убрать его, как бунтовщика! — лаконично повелел Осман, единственный властелин живых и мертвых на мусульманской земле. Он даже не дослушал до конца этой фатальной для Мухамеда клеветы Кызляра-аги.
17
— Казнь над братом султана может быть совершена только после фетвы [13] , вынесенной главным муфтием… — нашептывал Сулейман, снова вызванный к султанше Мах-Пейкер.
Страшное дело эти незыблемые законы веры, традиций и престолонаследования…
Фетву мог выносить только главный судья государства, муфтий Езаад. А он был не только непримиримым противником похода Османа, но и отдавал личное предпочтение Мухамеду. И муфтий категорически отказался вынести приговор! Тогда Мах-Пейкер, используя влияние и связи, обратилась к своему стороннику — муфтию Румелийскому кади. Мало ли она совершила полезного для себя в союзе с ним, и не он ли, чуть ли не единственный из военных духовников Анатолии, знает о греховной связи пожилой султанши с неверными пленниками, даже и правоверным Ахмет-беем?
Кадиаскер был удостоен властительницей высоких наград и недавно получил от нее подарок: султанша подарила ему пленного Богдана, когда узнала о том, что этот убийца Ахмета давно уже стал мусульманином. Одаряла она его тоже не без тайного умысла. Покорный кади в благодарность за великие милости могущественной может закрыть глаза на слабости стареющей женщины, легко поддающейся искушениям прародительницы Евы…
Кади согласился утвердить смертный приговор брату султана Мухамеду.
…Казнь совершалась не на большой площади, как обычно, в присутствии правоверных, а ночью, без огласки. Богдан, как домашний слуга кадиаскера, должен был сопровождать своего господина на эту казнь.
Это не радовало Богдана. Но это давало ему относительную свободу.