И, встречая эти чувства, хозяева старались развить их и усилить, даже делали поблажки преданным рабам, хотя милости хозяйские никогда не возвышались до признания за рабом его человеческого достоинства и прав. Но воспитать преданного человека, которого не надо опасаться в часы сна, а может быть, еще и найти в нем защитника в минуту опасности – дело далеко не лишнее для хозяина-рабовладельца.
Появился подслеповатый комарх. Он с перекошенным от страха лицом упал на колени перед двойным троном и с немой мольбой протягивал руки попеременно то к Камасарии, то к царю. Перисад еле преодолел сонную одурь и сейчас с интересом праздного человека наблюдал необычную сцену.
– Ты отец этого хорошего бегуна?
– Нет, великая и мудрая, будь милостива ко мне, рабу твоему… Я старшина деревни, а этот… бунтовщик… никто мне… зовут его Савмак… Он конюх мой и побежал с другими по своей глупости.
– Почему ты назвал его бунтовщиком? – строго сдвинула брови царица. – Чем он провинился?
– Ничем, кроме того, что осмелился выйти на беговой крут. Он порченый, о великая! Порченый с детства. Глуп и не умнеет, хотя и вырос большой.
Перисад-старший не выдержал и расхохотался. Вид взлохмаченного парнишки и те отзывы, которые давал о нем старшина, развеселили царя. Рассмеялась и Камасария, хотя в ее глазах продолжали вспыхивать строгие огоньки.
– Иди ты, нерадивый комарх. Нерадивый, ибо допустил хорошего бегуна на праздник в таком виде. Впервые вижу в царстве такого оборвыша. Есть у него родители?
– Сирота он.
Савмак при этих словах раскрыл рот, готовясь что-то сказать царице, но два сотника одернули его и шикнули, требуя, чтобы он молчал.
– За победу парень получит свое, – как бы раздумывая, сказала Камасария, – а за самовольство заслужил наказание. Как ты думаешь?
Она обратилась к наследнику. Тот стоял и смотрел на крестьянского оборвыша с брезгливостью. Он даже не понимал, зачем бабушка тратит время на него. На вопрос ответил быстро:
– Думаю, что он заслужил гибкие лозы, так же как и старшина.
Все окружающие поспешили издать одобрительные восклицания. Но Камасария думала иначе. Давно она не видела таких беззлобно-восторженных глаз, как у этого подростка. Его взгляд был взглядом верующего, представшего перед божеством. За такие чувства, какие отражены в этих кристально-чистых зеленоватых глазах, было бы опрометчиво платить «гибкими лозами». Подумав немного, она медленно, но непререкаемо сказала:
– Старшине надо было бы влепить двадцать палок, да уж ладно, ради праздника прощаю его. А этого лестригона и порченого малого тебе, Фалдарн, следует взять в школу воинов. Из него получится хороший пеший лучник. К тому же он бегает, как лошадь. На состязаниях между городами он покажет себя! Он соберет нам все призы. Идите!
Она махнула розовой ручкой. Старшина с радостью схватил Савмака за руку и повел прочь, смеясь и утирая слезы. Тот не понимал, что, собственно, произошло, ступал черными ногами по сухой траве и не мог уразуметь, почему его провожают смехом и одобрительными возгласами.
Так неожиданно решилась судьба юного сатавка.
Впрочем, такие случае совсем не были редкостью. Ежегодно лучшие юноши и девушки отбирались по деревням и становились «царскими вскормленниками». Из них готовили воинов, слуг и служанок. Красивые девушки попадали в услужение к богатым людям и даже оставались во дворце, иногда становились наложницами самого царя или его друзей. Воины отправлялись в походы против диких племен на ту сторону пролива, а также пополняли городскую стражу и охрану рабов. Крестьяне по ряду причин относились к городским рабам недоброжелательно, и им можно было доверить надзор над эргастериями. «Теперь ты будешь жить в городе и каждый день есть досыта, – говорили таким избранникам, – а твои родители получат облегчение – им не кормить тебя».