Они подкупали и спаивали князьков, давали им должности в царской иерархии, огречили их, опутали долгами и обязательствами и, уже не стесняясь проявить прямое принуждение, объявили все земли царскими, не забыв наделить ими друзей царя и сподвижников.
А чтобы крестьяне не сбежали куда-нибудь, объявили их навеки прикрепленными к их общинам, хотя последние теперь никакой силы уже не имели. И получилось, что сатавки стали всего лишь вечнообязаннымя работниками на царских полях.
Услужливые торгаши уже не предлагали поселянкам ярких тканей и красивой посуды, их сменили суровые пристава с мечами у пояса, отряды чубатых фракийцев и местной стражи, с помощью которых стало возможным сохранять высокие урожаи, получать ежегодно горы хлеба, ничего не давая взамен одураченным и порабощенным.
Отныне прикрепленных к земле нищих тружеников стали называть «пелатами», что звучало почти так же, как «рабы», и произносилось с одинаковым презрением и надменностью.
Нечто подобное происходило в разных местах античного мира, на протяжении всей его истории. Но каждый раз по-особенному. В Спарте порабощение илотов носило с самого начала явно завоевательный характер. И спартанцы не расставались с оружием, ежеминутно готовые к смертельной схватке со своими рабами-кормильцами. Несколько по-иному дело обстояло в Гераклее, поработившей мариандинов, в Фессалии, что кормилась за счет угнетенных и бесправных пенестов. Так и на Боспоре порабощение местного населения имело свои особенности. Здесь оно началось со взаимовыгодного сотрудничества эллинов и скифов-земледельцев. И до описываемого времени последние, как бы они ни были третируемы, не назывались открыто рабами. И если кто их так называл, то это могло быть воспринято как брань или как крылатый оборот речи, который, однако, можно легко оспорить.
Несмотря на все обиды и утрату былых вольностей, сатавки не забыли своего прошлого. Сказания и песни воскрешали в памяти народной добрые старые времена общинной свободы, хотя далеко не все могли представить, как эта свобода выглядела на деле.
2
На обширном лугу, вернее, на участке не тронутой плугом степи, стоит высокий кряжистый дуб. Могучий великан виден издали, его темно-зеленая крона возвышается над равниной наподобие скалы, и окрестные сатавки при виде его шепчут молитвы.
Под дубом – серый, грубо отесанный камень. Это алтарь, поставленный много-много лет назад предками теперешних крестьян.
Священный дуб и каменный алтарь – старинное святилище сатавков, место их былых сборов, на которых решались судьбы родов, выбирали князей и военачальников, объявляли войны. Здесь обсуждались родовые распри, заседал народный суд, устраивались ежегодные народные игрища.
Тогда сатавки владели всеми землями вокруг. Теперь все, что можно окинуть глазом, стоя у подножия величавого гиганта, принадлежит Боспорскому царству с его эллинской и скифо-зллинской знатью и тиранической властью царя.
Но странное дело – именно чуждые народу эллинские властители оживили молитвенные собрания народа около священного дуба. Ежегодно на обширном лугу устраивается шумный праздник Сбора плодов, напоминающий эллинские дионисии. Жертвоприношения стали общими с эллинами, богослужения приобрели смешанный характер. Одновременно ублажались боги древних скифов и эллинов. Скифы возносили молитвы Папаю, богине земли Ави и матери Табити. Греки поднимали руки с обычным показным усердием и обращались к великому Зевсу с убедительной просьбой: «О великий! Дай нам добро, если мы даже не просим его! Но избавь нас от зла, хотя бы мы и просили тебя о нем!»
Дионис и Деметра получали возлияния и жертвенный дым. Не оставались забытыми и другие олимпийские боги. Нередко молящиеся упоминали в своих молитвах одновременно и скифских и эллинских богов, считая, что от этого хуже не будет, зато шансы на успех моления возрастают.