Сотни летучих колючек мгновенно облепили лицо и руки фракийца. Тот взревел диким голосом и побежал обратно, отмахиваясь от непрерывных атак крылатого воинства.
– Ой, ой! – кричал он. – Ой!..
– Ой! – не удержался застигнутый новым врагом старший фракиец, хватаясь за шею.
Пчелы напали на обидчиков и нарушителей их покоя так дружно, что те не знали, куда деваться.
– Эй, старик! Прикажи своим пчелам улетать! – коверкал сколотскую речь сотник, но старик не слышал его, он лежал недвижимый в пыли с закрытыми глазами.
Другие ульи также оказались потревоженными, и новые летучие рати с угрожающим гомоном обрушились на головы незадачливых царских людей.
Воины скрутили пленника и поспешили к коням, спотыкаясь и размахивая руками, словно ослепленные. Торопливо вскинули его в седло, как тюк шерсти, вскочили сами на коней. Скакуны вставали на дыбы, рвали поводья. Через мгновение вся недобрая ватага, гонимая беспощадным врагом, помчалась в степь, не разбирая дороги.
Насильники убрались так быстро, что, казалось, их здесь и не было.
Савмак кинулся к деду. Пчел он не боялся. Они его, как и Баксага, обычно не трогали. Но сейчас были рассержены и вели себя особенно гневно. Одна даже укусила Савмака, но он не обратил внимания на это.
Став на колени, внук гладил ладонями серебряные кудри старика, и слезы сплошным потоком струились по его запыленным щекам.
– Убили деда, убили! – рыдал мальчишка. – И мед царский съели, и хижину разорили!
Старик открыл глаза. Он долго смотрел чужим, строгим взором на притихшего внука, пока сознание не вернулось к нему.
– Тебе больно, дед? – жалостливо и боязливо спросил Савмак, рассматривая на виске Баксага багровый кровоточащий след.
– Мне больно, – прошептал старик, – только не в голове, а тут… – Он показал на сердце иссохшей рукой. – Я умру, моя душа давно хочет покоя, – сказал он спокойно, но с усилием. – Скоро придут войска Скилура. Они отомстят за нас, за народ наш, за обиды и горе наши. Так сказал тот скиф, что ночевал у нас… Вырастешь – борись с врагами… – Старик не смог закончить свою малосвязанную речь. Потянулся и затих. Рука упала бессильно. Лицо стало чужим и холодным.
Савмак понял, что случилось страшное, и закричал жалобно. Аримасп, волоча перебитый зад, подполз ближе и, задрав морду кверху, завыл.
– Нет, – кричал в исступлении мальчишка, – не Скилур, а я отомщу за тебя, дед! Это я убью того, кто тебя ударил! Твоя душа будет спокойна в стране теней…
Незнакомая ранее боль пронизала его душу. Он плакал над трупом, образы мести черными тенями проносились в голове, быстро сменяя друг друга. Ему казалось, что он бежит на запад, в дикие степи, и возвращается обратно с войском царя кочевых скифов. Потом он решал бежать немедля в деревню, поднять народ, настигнуть в степи убийц и перебить их. Грозил кулаком и говорил несвязное.
Немного успокоившись, почувствовал не то усталость, не то безразличие. Разыскал лопату и начал рыть глубокую яму. Он бросал комья земли, не зная, что одновременно роет могилу и для своего детства, что оно умерло навсегда в этот страшный день его жизни. Впереди его ждало нечто совсем иное, не похожее на все пережитое и виденное до этого.
5
Аримасп повизгивал и лизал мертвую руку Баксага.
Мальчишка был крепок телом. Вырыв яму, без особого труда перетянул в нее труп деда. Продолжая всхлипывать, закидал могилу сырой землей. Боясь, что ночью прибегут степные волки и выроют покойника, выдернул из крыши и стен хижины жерди потолще и положил их на могилу.
Теперь он остался один. Аримасп не шел в счет, так же как и все еще гудевшие негодующие пчелы. Он осмотрелся. Как внезапно рухнуло все то, что казалось таким устойчивым, вечным.