"И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним".
Вдох-выдох. Я открываю глаза. Я все на той же кровати, в той же серой, скукоженной комнате. В окно стучится дождливая мразь запоздалого утра, пробиваясь сквозь пыльные стекла тусклым подобием света. Я пытаюсь пошевелиться, но тело как будто чужое, так сильно оно затекло за ночь. Не ощущая того, что делаю, я с трудом пытаюсь шевелить пальцами, и постепенно по конечностям разливается покалывающее тепло – я оживаю.
В этот момент мозг взрывается визгливым треньканьем мобильного телефона.
Мама.
– Ты как? – бьет мне в ухо ее тревожный голос. – Я проснулась с ужасным чувством беспокойства. Места себе не нахожу. Мне приснилось… приснилось, что ты умерла. И так все было, знаешь… по-настоящему.
Слышно, что она вот-вот расплачется. Раньше она не была такой плаксой.
– Значит, буду долго жить, – стараясь не хрипеть, отвечаю я с ласковым смешком. – Все хорошо, мама. Все хорошо…
Все, что я видел там, за чертой, был не сон, не видение под кайфом. Я твердо знал, что узрел истину. Не наркотики дали мне возможность вспомнить. Они – лишь пустая отрава. Но, оказавшись на краю пропасти и заглянув в нее, иногда открываешь в себе нечто такое, что дает тебе силы отойти от края и продолжить путь.
Вытащив из-под плинтуса заготовленную смерть, вместе с остатками прочей "дури" я без колебаний спустил ее в унитаз. Она мне была больше не нужна.
Я испытывал сильный голод, но, открыв холодильник, понял, что там почти ничего не осталось. В кошельке до стипендии также оставались сущие копейки. Но и их хватило бы, чтобы пообедать в столовке или хотя бы купить пару пачек готовых пельменей. Но и для того, и для другого нужно было выйти из комнаты, а я чувствовал, что сейчас у меня на это просто не хватает сил. Скудно подкрепившись тем, что было, и заев это коркой засохшего хлеба, я лег обратно на кровать, решив подождать, когда меня отпустит.
Но меня не отпускало. На следующий день я чувствовал себя еще хуже, чем накануне, и даже добираться до туалета мне приходилось держась за стены. Не знаю, что это было: естественные последствия последних недель, некачественный товар или индивидуальная реакция организма, только меня накрыло со страшной силой. Так, что я уже готов был обращаться за помощью. Медлил я по понятным причинам: опытный врач по одному моему виду, еще до результатов анализов понял бы, что послужило причиной моей болезни. Поэтому я мужественно держался, терпя боль и лихорадку, каких у меня не бывало даже при сильном гриппе.
Холодильник опустел окончательно, а я по-прежнему не был в состоянии выйти из комнаты. Чтобы отвлечься, я начал писать обо всем, что со мной произошло. Это была единственная возможность излить душу, рассказать об откровении, явившемся мне за чертою жизни, ведь я прекрасно сознавал – если когда-либо заикнусь об этом вслух, немедленно окажусь в психушке.
Не знаю, смог бы я выкарабкаться. Не уверен. Но, по счастью, в дверь постучали. Девчонка с моего этажа, с которой мы толком не были знакомы и даже никогда не здоровались, зашла спросить, есть ли лишний кипятильник: у нее сломался электрочайник. Увидев меня, она в ужасе всплеснула руками и стала расспрашивать, что со мной стряслось. В ответ я что-то соврал. Она потребовала, чтобы я немедленно вызвал врача, и мне пришлось еще раз соврать, сказав, что врач у меня уже был.
– Ты выполняешь его рекомендации? Что ты принимаешь?
– Аспирин.
– И все?
– Да.
– Может быть, купить тебе какие-то лекарства, врач тебе что прописал?
– Нет, спасибо, из лекарств ничего не надо. У меня сейчас финансовый кризис. – Я попробовал улыбнуться, но получилось довольно жалко. – Вот если…
Я проковылял к лежавшей на столе сумке и, достав кошелек, вынул оттуда все остававшиеся наличные.
– Вот, возьми, купи мне, пожалуйста, чего-нибудь поесть. Все что угодно, на что хватит этих денег. Окажешь мне огромную услугу. И еще, не стоит никого беспокоить и рассказывать о моем состоянии. Врач у меня был, все нормально, просто надо полежать.
Девушка внимательно посмотрела на меня, потом перевела взгляд на денежные крохи, которые я сложил ей в кулак.
– Хорошо. Я мигом.
Через час она снова постучала. В руках у нее был упакованный горячий обед из столовой и целый пакет съестного. Переданных мною денег не могло хватить и на половину всего этого. Она по-хозяйски разложила принесенные припасы в холодильнике, потом развернула дымящуюся курицу с картофельным пюре и подала мне прямо на кровать. Наверное от слабости, при виде ее неожиданной заботы я не смог сдержать слез.
– Спасибо, – всхлипнул я. – Я тебе верну со стипендии.
– Ну-ну, – она погладила меня по руке. – Не беспокойся об этом. Сейчас ты, главное, должна поправиться. Я зайду завтра тебя проведать.
– Ой, да не стоит!
Я был ей очень благодарен, но не был готов к сближению и общению с кем-либо.
– Ты и так много для меня сделала. А знакомство со мной… Ну, ты знаешь, наверное.
Она кивнула.
– Ну вот. В общем, тебе не стоит себя компрометировать, да и я сейчас не лучшая компания. Мне надо побыть наедине с собой.
Она еще раз кивнула, снова погладила меня по руке и ушла.
Удивительно, но факт. Когда с человеком случается беда, нередко первыми на помощь приходят совершенно посторонние люди. Без особой надежды на успех попросив свою соседку по этажу не рассказывать никому о моей болезни, я боялся, что вот-вот поднимется шумиха, пришлют какую-нибудь проверку, и тогда у меня начнется новая волна неприятностей. Но ничего такого не происходило. Ко мне не приходили ответственные по общежитию, не врывались люди в белых халатах. Но только почему-то каждый день то один, то другой обитатель общаги стучал в мою дверь с просьбой одолжить соль-сахар-табуретку и ненароком приносил в благодарность то мед, то баночку варенья, то лишний килограмм апельсинов, которые якобы принесли гости, не зная о его острой аллергии на них. Я смущался, отнекивался, краснел и заикался. Но брал. И ел, ел, с каждым днем все с большим удовольствием и аппетитом.
Мысль о самоубийстве стала бессмысленной, а потому оставила меня навсегда. Теперь я, кажется, совсем оправился, и как будто даже стал милосерднее – к окружающим и к самому себе. И лишь в темноте, за опущенными веками, клубясь кислотными парами, как неизбывная данность, ко мне подступает бездна.
Да, в беде помощь нередко приходит оттуда, откуда меньше всего ожидаешь. А мои бывшие знакомцы олимпийцы – где они были теперь?..
Михаил тоже не приходил. Правда, несколько раз звонил мне после нашей последней встречи и присылал на телефон сообщения. Но я не брал трубку, а месседжи сразу удалял, не читая, чтобы не возникло соблазна ответить. Оставаясь без ответа, звонки довольно быстро сошли на нет, чему я на самом деле рад. Отпускаю тебя, мой рыцарь. Надеюсь, ты когда-нибудь будешь счастлив, хотя и не стремишься к этому.
"Человек создан для счастья, как птица для полета"… До того, как меня посетило откровение, я слепо руководствовался этим тезисом, но он принес мне одни лишь несчастья. Помню, Миша сказал мне как-то: "Стремление непременно быть счастливым – это худшее из бед, ведь оно заставляет человека идти путем наименьшего сопротивления". Не знаю, его ли это идея или вычитал где, только он сказал правду. Человек вовсе не обязан быть счастливым. Да и счастья как постоянной константы не существует, оно разбросано по нашей жизни редкими крупицами коротких мгновений.
Но если не для счастья, для чего же тогда все это? Не только человек, но и все, что его окружает, все мироздание в своем разнообразии?.. Люди, верящие в Бога, надеются узнать правду хотя бы после смерти. Да только и на том свете это остается такой же загадкой. И ангелы на небе, так же как люди на земле, преклоняясь перед непостижимой силой, со страхом и надеждой взирают на своего Создателя в поисках ответа на единственный вопрос – зачем?.. Но все, что они видят, – это ослепительное, непроницаемое сияние тайны.
Впрочем, я начал догадываться, в чем причина…
Помните, у Тютчева:
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
2
Ну вот, кажется, потянуло вечным космическим абсурдом. И здесь я, Самаэль Люцифер, низверженный архангел, распылившийся в человеках, от себя добавлю: возможно, у Старика и в самом деле нет никакой загадки. Вечное существо, без конца и начала, один на один со своим абсолютным "я", может быть, в мироздании он искал смысл собственного, бессмысленного по сути, существования. Сотворив мир, он сам придумал для себя смысл. И, уподобляясь Творцу, человек также волен наполнять свою жизнь смыслом по собственному усмотрению. Самое сложное – не ошибиться с выбором.
Испокон веков люди винят меня в том, что, наделив их злой волей, я лишил их благодатного рая. И каждый раз, когда с ними приключается несчастье или тяжкий грех, они снова и снова сыплют в меня проклятиями. Но я не желал людям зла и не учил их поступать дурно. Я лишь дал им право на зло, без которого и добрый поступок нельзя совершить добровольно. Мы оба, я и Старикан, желали людям лучшей доли, но только каждый из нас видел ее по-своему. Он поселил людей в Эдеме, я взамен райских кущ предложил им свободу. Он хотел для них безмятежности, я заменил ее тягой к познанию. Он собирался наградить их вечной жизнью, вместо этого я подарил им возможность стать бессмертными в творчестве.
На чьей стороне была правда? Теперь уже не берусь судить.