Я сижу на скамейке в метро. Наверное, я заснул, пока ждал поезд. Поезд как раз подходит, и я бегу, чтобы не опоздать на него. В вагоне полно народу, но я замечаю, что одно из сидений в углу почти пустует, там сидит всего один человек. Почему же никто не садится на свободные места рядом с ним?.. Я подхожу ближе и замираю, поняв причину его одиночества – у мужчины нет головы! Его голова лежит рядом с ним, аккуратно и бескровно отделенная от шеи по основанию черепа, и смотрит вперед широко раскрытыми глазами… Увидев меня, голова расплывается в улыбке, и, вглядываясь в ее черты, я узнаю лицо Андрея. Я протягиваю к голове руки и поднимаю ее, желая водрузить обратно на плечи. И вдруг голова в моих руках подмигивает и издает оглушительный, раздирающий уши звон!
Я роняю ее и резко вскакиваю на кровати.
– Алло… Мама?..
37
Татьяна Васильевна никак не могла уснуть этой треклятой ночью. Проворочавшись с боку на бок несколько часов и устав от собственных жалобных вздохов, она с покряхтываньем села на кровати, нащупала босыми ногами старые войлочные тапочки и, подумав с полминутки, тяжело поднялась, озираясь в поисках халата. Найдя его на спинке стула, она укутала в него свое грузное, не по годам одрябшее тело и подошла к окну. В это время опять грохнуло, и полупрозрачную стену снего-дождевой пурги, бушующей во мраке ночи, прорезал белый электрический разряд. Гроза в марте?.. Прожив в Ленинграде (для нее он так и не стал Санкт-Петербургом) сорок из пятидесяти лет жизни, она не припоминала, чтобы такое было хотя бы раз. Вечером по телевизору объявили штормовое предупреждение, но про грозу не сказали ни слова. А тут еще, как назло, оба ее мужчины оказались этой ночью не дома. Муж дежурит на сутках, а сына за каким-то чертом вчера унесло опять в Москву.
Андрюшка у нее молодец. Парень вырос что надо – видный, ладный, способный. Жаль, не хочет в институт поступать, решил, как и они, довольствоваться средним специальным. А ведь какая гордость была б для матери! Ну да ладно, зато он рукастый, как отец, и с головой – это уж, само собой, в нее. Жену бы ему хорошую… Думали, нашел. Рано, конечно, ну так что ж? Но уже ясно, что девка оказалась непутевая, с такой каши не сваришь. Она пыталась ему это втолковать, да разве кто мать слушает?.. А ведь как они ее хорошо принимали, со всей душой, с разносолами, и сидела ж, дрянь, улыбалась, глазками хлопала. Вся такая из хорошей семьи. А потом взяла и смылась в столицу нашей родины. Не хочу быть вольною царицей! Хочу, шишига этакая, быть владычицей-над-москвою! И теперь Андрюша собирается тоже ехать в Москву, с нуля начинать самостоятельную жизнь… Да как ее начинать-то, когда сам еще не оперился, ничего не нажил?.. А тут у них бы и крыша над головой, и две мамы-няньки под боком, если что…
Татьяна Васильевна так разнервничалась от этих своих размышлений, что аж голова разболелась. Наверное, все из-за этой ненормальной грозы. И тревога эта… Пройдя на кухню, она зажгла свет, подогрела чайник, налила себе стакан зеленого чаю и, пошарив в одном из верхних кухонных ящиков, достала оттуда пузырек со снотворным. Обычно она не прибегала к таким мерам, эти таблетки – сплошная химия. Но не мучиться же весь остаток ночи. Завтра муж вернется, обед надо готовить. А она сама будет как вареный пельмень… К этому моменту она заметила, что за окном все стихло, гроза закончилась. Вот и славно! Сейчас чайку попьет, таблеточку выпьет и спать. Откинувшись на спинку жесткого кухонного диванчика, женщина еще минутку посидела в задумчивости и незаметно для себя заснула, так и сжимая в руке белый пластмассовый пузырек.
…Внезапно раздался телефонный звонок. От неожиданного резкого пробуждения сердце Татьяны Васильевны упало куда-то вниз. Она вскочила и быстро глянула на часы. Пять утра. Плохое время для звонков. Скверное время.
Подняв трубку и сказав "алло!", Татьяна Васильевна смолкла, побелела и медленно прислонилась к стене. "Да… Да…" Только и вымолвила она за весь короткий телефонный разговор. Медленно положив трубку, она опустила плывущий взгляд вниз и разжала ладонь. В ее руке по-прежнему лежал пластмассовый пузырек, доверху наполненный сильнодействующим снотворным…
Через несколько часов Иван Палыч вернулся с ночного дежурства. Увидев лежавшую на кровати без движения супругу, он кинулся звонить в скорую помощь и только тогда увидел на кухонном столе пустой пузырек из-под таблеток и недопитый стакан зеленого чая.
Через час после того, как потрясенный, постаревший Иван Палыч вернулся из больницы, до которой его жену не успели довезти живой, он узнал, что ему предстоит хоронить двоих.
38
В столице каждый квадратный метр стоит огромных денег. Жертвами этих обстоятельств становятся не только люди, вынужденные ютиться по съемным квартирам, но и дома, в которых архитекторы предусмотрели излишки "ничейной" площади. Еще в 1990-е годы многие эркеры на лестничных клетках, некогда принадлежавшие всем жильцам, стали нещадно захапываться владельцами смежных с ними квартир и превращаться в чью-нибудь спальню или маленькую гостиную. Так одни получали дополнительную комнату, а все остальные – глухую стену и темную лестничную клетку без окон. И все же на Арбате еще сохранились старые дома, не подвергшиеся перепланировке в "лихое" десятилетие. На беду, один из таких домов располагался как раз напротив ресторана, в котором мы зависали с "богами".
Выбежав из парадного входа-кувшина, Андрей стремительно пересек узкую дорогу и стал лихорадочно звонить в домофон какого-то подъезда. Чтобы отделаться от назойливого трезвона, ему открыли. Поднявшись на третий этаж, который по высоте не уступал иному пятому, он увидел просторный эркер, выходивший окнами во двор. Приблизившись к окну, Андрей распахнул его настежь, забрался ногами на мраморный подоконник и, зажмурившись, бросился вниз.
Иван Палыч был человеком стойким. Но двойное самоубийство сына и жены – кто выдержит такое?.. Дальнейшие действия Ивана Палыча в этот день едва ли назовешь адекватными. Достав из шкафа старое охотничье ружье, он аккуратно собрал его, вставил один патрон, завернул ружье в большой черный мешок для мусора и вышел из дома. Пройдя пешком немалое расстояние, но так и не воспользовавшись общественным транспортом, он подошел к подъезду, где жила моя мать и где еще недавно жил с нею я.
Как раз в это время мать спускалась в лифте на первый этаж. Только к обеду она обнаружила, что в доме не осталось ни куска хлеба, и решила сбегать в магазин. Когда лифт доставил Елену Александровну вниз и двери открылись, она лицом к лицу столкнулась с отцом Андрея. Парализующе спокойным, тихим голосом Иван Палыч сказал ей, что произошло, и объявил, что точно знает, кто всему виной.
– Из-за вашей дочери погибли мой сын и моя жена. Мне нечего больше терять. Пока она в Москве, я не стану ее искать. Но если она хоть когда-нибудь приедет в Петербург… – Он развернул спрятанное в полиэтилен ружье, открыл ствол и показал магазинную коробку с одной пулей. – Если она появится здесь, я пущу ей пулю промеж глаз.
После этих слов, даже не взглянув на женщину, которая все время, пока он говорил, стояла с полуоткрытым ртом и округлившимися, полными застывших слез глазами, он спрятал ружье обратно в мешок и неспешно пошел прочь.
Когда дверь подъезда захлопнулась, Елена Александровна еще несколько мгновений постояла вытянутой струной, потом резко согнулась и вскрикнула от резкой боли, обжегшей изнутри ее грудь. Плохо слушавшимися пальцами она пошарила в сумке в поисках телефона, но его там не оказалось. Она так и не привыкла всегда носить с собой мобильный…
По законам трагедийного жанра моя мать тоже должна была умереть, прямо там, в подъезде, на холодном каменном полу. Но жизнь есть жизнь. Этого не произошло. Вовремя подоспевшая соседка вызвала неотложку, и ей оказали необходимую помощь. Сердечный приступ оказался не тяжелым, но на всякий случай ее отвезли в больницу и на несколько дней оставили под присмотром врачей. Уже через пару часов по приезде в больницу мать потребовала дать ей позвонить и не успокоилась до тех пор, пока медсестра не принесла телефонную трубку.
Когда она набрала мой номер, был уже вечер, но я все еще спал. Не до конца очнувшись от тяжелого забытья, я сначала никак не мог вникнуть в то, что она со слезами в голосе рассказывала мне. По мере того, как до меня доходил смысл ее слов, в ушах все нарастал и нарастал пронзительный звон, словно сто цикад разом запели в голове. К концу ее сбивчивого рассказа звон достиг такой силы, что я с трудом ее слышал.
– Не приезжай! Ни в коем случае не приезжай! Он… Он… Почему он так сказал? Объясни, почему он так сказал?.. Что произошло, что?.. Ты видела Андрея?
– Нет. Не знаю, мама.
– Я, наверное, должна позвонить в полицию… Ведь он угрожал тебе! Но он так убит горем… Но я позвоню, все равно позвоню…
– Не надо, мама. Он ничего мне не сделает.
– Я приеду к тебе! Сразу же, как вернусь домой, выеду первым же экспрессом!
– Не надо, мама. Поправляйся спокойно.
– Боже… Боже… Но все же, что? Что случилось, что? Какой ужас, какой ужас, ужас!
– Все хорошо, мама. Все хорошо.
Закончив разговор, я закрыл глаза и откинулся обратно на подушки. Спать, спать! Скорее заснуть обратно! Все это бред. Бред.
39