10
Швейная машинка стояла у меня в спальне, но кроила я всегда в гостиной на большом круглом столе, сняв с него хрустальную вазу с букетом засушенных листьев, которые я и в эту осень собрала на Тверском бульваре, как делала это всегда с бабушкой, а иногда и с мамой, и обе скатерти, льняную и кружевную.
Алексей сел со своим ковшичком в дедушкино и мое кресло и, шумно прихлебывая еще горячий "чифир", наблюдал за мной.
Кроила я всегда быстро и экономно. Бабушка говорила, что у меня хорошо развито пространственное воображение. У нее самой оно развито было слабо, и потому кройка давалась ей с трудом.
Когда я подросла, она с легкой душой переложила ее на меня, оправдываясь ослабевшим зрением. Но нитку в самую тонкую иголку она по-прежнему вдевала с первого раза.
За всю кройку мы не проронили ни одного слова. Он даже не двигался. Лишь когда допил свой "чифир", нагнулся и поставил ковшик не на широкий подлокотник, куда мы с дедушкой ставили стакан с чаем в серебряном подстаканнике, а на пол около кресла.
Когда я все сметала на живую нитку и протянула ему, чтобы он примерил, он поднялся, растерянно взял у меня брюки и беспомощно посмотрел вокруг, не зная, что делать. Но растерянность его длилась лишь мгновение. Он тут же нахмурился, рассердившись на меня за свою растерянность, и сказал с излишней грубостью:
- Выйди! Или не понимаешь?
Я, пряча грустную улыбку, вышла из гостиной: Очень уж мне эта ситуация напомнила наши посещения кино, когда я в темноте тщетно пыталась прикоснуться к его руке или ноге. И как это он так расслабился, что позволил себя раздеть и помыть? Наверное, просто не было сил сопротивляться…
Теперь же он, зашитый, перевязанный, мытый, сытый и напившийся "чифиря", стал прежним, неприступным, таинственным и непостижимым Лехой. Только папиросы в углу рта ему не хватало..
И я опять стала прежней. И расстояние между нами опять сделалось бесконечным, как в те безмерно далекие годы… И я не знала, радоваться этому или огорчаться.
Примерял он наметку долго. Наверное, ему было это трудно с раненой ногой. Я даже не вытерпела и спросила, можно ли войти. И только через минуту после моего вопроса он глухо ответил:
- Входи.
Все оказалось по-другому. Дело было, как я поняла, не в ноге, а в оружии. Халат, аккуратно сложенный, лежал на стуле, и под его полой сверху я сразу различила силуэт большого пистолета.
Он перехватил мой взгляд и шевельнул желваками, недовольный тем, что не смог укрыть его от моего взгляда.
- Не прячь ты его, - сказала я так, словно говорила о рогатке, - мне нет до него никакого дела.
- Если меня здесь с ним заметут, то и дело заведется, - оскалился он в своей новой волчьей усмешке, не распуская прищуренных напряженных глаз.
- Ты же сам сказал, что ищут тебя не здесь, - бесстрашно возразила я.
- Всякое бывает… - уклончиво сказал он.
- Поэтому ты и боишься лечь и поспать? - с обидой сказала я, потому что в его уклончивых словах просквозило такое презрительное недоверие, что уж лучше бы он плеснул мне в лицо своим "чифирем", и то было бы менее обидно…
- Ладно… - примирительно, с каким-то даже удовлетворением сказал он, наверное, ему понравилась моя реакция. - Я же сказал, что всякое бывает… - Он произнес это уже совсем другим, чуть ли не дружеским тоном. - Меня же могли выпасти… Я хоть и смотрел, но у ментов сноровки много…
- Тогда они тебя бы давно взяли. Не стали бы утра дожидаться… Брать по ночам у них любимое занятие, - сказала я, вспомнив, что именно ночью, как рассказывала мне мама, забирали папу, хотя могли сделать это днем, просто на той же служебной машине отвезти куда надо. Ведь шофер-то зарплату получал в органах.
- Береженого Бог бережет, - сказал он, и в его словах уже не было ни презрения, ни злобы.
- Ну хорошо, - вздохнула я, показывая, что принимаю его оправдания. - Шить я буду в спальне. Хочешь, ложись здесь на диване, я дам тебе подушку и укрою, а хочешь, пойдем со мной. Только там ты вряд ли уснешь под машинку…
Я ушла в спальню и принялась налаживать машинку. Вскоре появился и он, в халате, с одной рукой в кармане с пистолетом и с наметанными брюками в другой руке. Я молча взяла их у него, вывернула и принялась строчить.
Он сел сбоку от меня на кровать. Машинка у меня была ножная, и от движения ног скользкий шелковый халат соскользнул с колена. Я не скажу, что так все и было задумано, но боковым зрением я с удовлетворением увидела, как он уставился на мою ногу и заерзал на кровати.
А может, он и не знает ничего обо мне, легкомысленно подумала я, может, про бабушку ему дружки написали. На ее похороны пришли все ее подруги и с Тверского бульвара, и из Лехиного двора. Может, чья-то мамаша или бабушка была среди них, вот они и узнали. А большего они знать не могли. Про Макарова вообще никто не знал, кроме Татьяны и Зинки, когда она нас подловила в подвале.
Илья очень редко провожал меня до дома. Хотя, конечно, с Ильей меня могли видеть…
Зато про Наркома они вряд ли могли догадаться. Там дело было поставлено четко. Он же сам сказал, что у них сноровки много.
Рыжий вообще в Москве был три дня… А больше у меня никого и не было…
И вообще, откуда я могла знать, что с ним. Жив ли он, помнит ли? Почему он даже адреса мне не прислал? Я бы письма ему писала, посылки посылала…
- Почему ты мне не написал? - спросила я, не отрываясь от шитья.
- А чего писать? - Он пожал плечами. - Отрезано так отрезано…
- А кто отрезал? - спросила я, ведя строчку и со скоростью швейной машинки соображая, что до Ильи, вернее, до того времени, когда он начал меня провожать и его могли со мной увидеть, прошло около года. А до этого мы с Танькой просто таскались в его мастерскую, и вряд ли кому-то пришло в голову за нами следить.
- Я отрезал, - сказал он без всякого выражения.
- А было что отрезать? - тут же воспользовалась ситуацией я. Но напрасно я думала, что с ним можно чем-то воспользоваться. Он мне просто не ответил.
- Как ты там жил? - через долгую паузу, приступая к следующему шву, спросила я.
- Хорошо. - Он помолчал. - Было нормально со жратвой и с шалавами.
- Что, что? - переспросила я, оторвавшись от шитья.
- Я говорю - хватало и хавки и баб.
Мне опять показалось, что он все про меня знает и пытается мне отомстить.
- Зачем ты это мне говоришь?
- Чтобы ты знала.
- Где же ты все это находил? - растерянно спросила я.
- Рассказать подробности? - холодно спросил он.
- Нет, нет… - торопливо сказала я, так и не зная, верить ему или нет. Мне очень не хотелось ему верить.
Мы надолго замолчали, и во мне начала потихоньку вскипать злость. "Как же так? - думала я. - Тут сидишь, мучаешься угрызениями совести, а оказывается, он первый мне изменил. И при этом не дал ни соломинки, за что могла бы ухватиться моя верность. Он просто вычеркнул меня из жизни".
- А тебе не интересно знать, как я здесь без тебя жила? - спросила я, понимая, что во мне просыпается стерва, которую будет трудно остановить.
- Не интересно, - сказал он.
- Мне тоже тут хватало мужчин, - с мстительной усмешкой сказала я, ожесточенно нажимая педаль машинки.
- Не гони машину, вспотеешь - простудишься… - усмехнулся он.
- Ты мне не веришь? - Я остановила машинку и разъяренно взглянула на него. На его губах блуждала загадочная улыбка. Да он просто пьян от своего "чифиря", решила я, но, заглянув в его глаза, поняла, что заблуждаюсь…