2
В один из ясных апрельских дней, когда при ярком солнышке тоска еще безысходнее, я, не сказав об этом ни бабушке, ни Татьяне, тайком отправилась в Донской монастырь, где был похоронен Макаров.
Мы были там с Татьяной в декабре, на другой день после сороковин. Помню, увидев, что к его могиле по свежему снегу не ведет ни один человеческий след, я разревелась и никак не могла остановиться.
С трудом я нашла могилку, и она показалась мне еще более жалкой, чем зимой. Убрав поржавевшие веночки с истлевшими листиками, я хотела выбросить и выцветшую ленту с надписью потускневшим золотом: "Горячо любимому мужу от безутешной жены", но отложила ее в сторонку. Потом убрала прошлогоднюю листву, поправила покосившийся железный крест, протерла носовым платком стеклышко фотографии, на которой он, ясноглазый, с гордо подкрученными вверх усами, смело смотрит в свое печальное будущее.
После этого, подумав, что никто мне не дал права распоряжаться чужой памятью, я украсила лентой крестик. И тут сзади раздался негромкий приятный мужской голос. Я невольно вздрогнула и, может быть, как-нибудь дико отреагировала бы на него, если б не сразу мною узнанные, недавно прочитанные пушкинские слова, которые он произносил:
О, пусть умру сейчас у ваших ног, Пусть бедный прах мой здесь же похоронят, Не подле праха, милого для вас, Не тут - не близко - доле где-нибудь, Там - у дверей - у самого порога, Чтоб камня моего могли коснуться Вы легкою ногой или одеждой, Когда сюда, на этот гордый гроб, Пойдете кудри наклонять и плакать.
Только тут я оглянулась. Передо мной стоял высокий светлокудрый голубоглазый красавец в сшитом из дорогого, явно заграничного букле длинном модном пальто с огромными накладными карманами, которое было схвачено на тонкой талии широким поясом. Через плечо на брезентовом ремне висела брезентовая же плоская сумка чуть побольше тех, в которых ученики музыкальных школ носят свои папки для нот.
Что-то во мне дрогнуло и неясно шепнуло: "Это он".
Не найдя в его словах ничего предосудительного и ничего обидного в выражении лица, я, хоть и была в печально- философском состоянии духа, захотела показать ему, что и мы кое-что читали у Александра Сергеевича, и ответила репликой Доны Анны с самым строгим выражением лица:
Вы не в своем уме.
Брови незнакомца удивленно и радостно взметнулись, и он, немного подумав, медленно и робко ответил репликой Дона Гуана:
Или желать
Кончины, Дона Анна, знак безумства?
Когда б я был безумец, я б хотел
В живых остаться, я б имел надежду
Любовью тронуть ваше сердце…
Тут он смущенно замолчал, очевидно поняв, что совсем уж зарапортовался. Я тоже молчала. Наконец, смущенно прокашлявшись, он заговорил:
- Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Я прекрасно понимаю, что я не великий Дон Гуан, хотя вы так похожи на Дону Анну в моем представлении.
Я продолжала молчать, изо всех сил хмуря брови, чтобы не выдать надежды, в один миг затопившей мое сердце.
- Я надеюсь, вы мне простите мой безответственный поступок?..
Я опять промолчала, и он продолжал, справившись со своим волнением:
- Но я прошу меня хотя бы понять… Как я еще мог подойти к юной девушке, которая прибирает могилу… - тут он замялся, подбирая правильное слово: - Близкого человека. Я так боялся, что вы уйдете раньше, чем я решусь к вам подойти… А подойти мне было совершенно необходимо. Только вы не подумайте ничего такого. Я художник. Я сейчас работаю над картиной, которая у меня никак не получается… Я пишу войну… О том, как она опалила русскую женщину, вернее, девушку, которая еще и не налюби- лась вдоволь, но война отняла у нее возлюбленного… И тут такое совпадение…
Он осторожно кивнул на фотографию.
Я снова промолчала, но на этот раз просто от того, что не знала, что говорить.
- Вы мне не верите? - загорячился он. - Смотрите.
Он выхватил из своей сумки потертую картонную папку и развернул передо мной. Я ахнула про себя. Это были великолепные зарисовки мраморного горельефа из храма Христа Спасителя. Там был и памятник Гоголю, который стоит теперь во дворике дома, где он умер, в конце Суворовского бульвара; богиня победы, которая опять заняла свое место на Триумфальной арке, переехав с Тверской улицы на Кутузовский проспект через Донской монастырь.
Был там еще один торопливый рисунок женщины, склонившейся над скромной могилой. По берету, а главное, по формам, которые на этом рисунке были как бы специально подчеркнуты, я узнала себя. Больше того - я себе понравилась.
- Теперь-то вы мне верите? - спросил он.
- Теперь я вам верю, - словно зачарованная, ответила я.
- Меня зовут Илья.
- А меня - Маша, - еле слышно сказала я.
- Я так и знал! - воскликнул он.
- Что вы знали? - насторожилась я.
- Пойдемте!
Он подвел меня к горельефам.
- Посмотрите на это лицо, на фигуру, - увлеченно говорил он, показывая на женщину в какой-то библейской композиции. - Вы видите, как вы с ней похожи? Словно сестры. Я увидел вас и поразился - так много в вас библейского… Вы словно вышли из мрамора… Поразительно… Руки, великолепный мощный стан, созданный для продолжения рода, шея, посадка головы, лепка лица, эти миндалевидные восточные глаза! И имя!
- А что библейского в имени Маша? - не подумав, брякнула я.
- Как что? А разве мать Спасителя звали не Марией? А Мария Магдалина?
- Ах, в этом смысле… - устыдившись своей безграмотности, пробормотала я.
До сих пор мне это и в голову не приходило. Но меня можно простить - до этого дня меня никто не называл Марией, ни в школе, ни дома. Машей, Машкой, Маней, Мусей, даже Мурой иногда меня звала Танька, но никак не Марией.
3
В тот день мы долго гуляли по Донскому монастырю. Он все рассказывал, рассказывал…
От бабушки я слышала о храме Христа Спасителя, но понятия не имела, что эти горельефы оттуда. Как он говорил! Я слушала его открыв рот. Звуки его речи завораживали меня. Я словно попадала в другую страну, в другую жизнь. Его голос отзывался эхом во мне, словно внутри у меня были какие-то пустоты…
Потом он попросил разрешения проводить меня до дома. В автобусе я, страшно смущаясь, сказала ему:
- Вы знаете, а мне еще нет и шестнадцати лет… Только в июне исполнится, четырнадцатого.
- Хорошо, - кивнул он, - запомним. А что это вы вдруг вспомнили о своем возрасте?
- Я просто хотела вас предупредить…
- В каком смысле? - искренне удивился он.
- Ну, чтобы вы знали. Я выгляжу старше, и все думают, что мне уже есть восемнадцать…
- Не переживайте, вам еще рано молодиться…
Он так ничего и не понял. Я долго молчала, потом все-таки решила его просветить.
- Вы знаете, что в Уголовном кодексе есть статья за совращение малолетних? - шепнула я ему на ухо, чтобы никто из пассажиров не слышал.
- А разве я вас совращаю? - шепнул он мне в ответ.
- Я не о том… - Я уже прокляла себя за то, что затеяла этот разговор. - Просто один человек сперва думал, что мне девятнадцать, а потом у него начались неприятности.
- А он что, совратил вас?
- Я совершенно о другом хотела сказать… - обиделась я.
- Скажите, а Уголовный кодекс не помешает нам дружить? - с улыбкой шепнул Илья.
У меня от этой улыбки отлегло от сердца.