* * *
Целыми днями Таллури собирала и разбирала свою игрушку, озадаченно поворачивая ее так и этак, то ахая от восторга, то хмуря лоб и слизывая пот с верхней губы.
- Да, - вдруг пришло ей на ум, - а отчего ты сказал "подарки"? Не "подарок", пирамидка, а именно "подарки"? Я точно помню.
- Ты точно помнишь. Это так, я сказал "подарки" и вручил тебе пирамидку. Но я не оговорился. Я хотел, чтобы ты сама спросила. Это значило бы, что ты внимательна, чутка к тому, что я "нес" в тот момент в себе.
- Я оказалась нечутка… - расстроенно прошептала Таллури.
- Небрежна, - уточнил Энгиус. - Слово прочно осело в твоем сознании, хотя ты пренебрегла им на время в пользу игрушки. Да, есть еще один подарок. И считаю, он гораздо важнее для тебя.
Она внимала.
- Мы скоро уйдем отсюда, - жрец сделал торжественную паузу. - Наше заточение окончено!
Но Таллури не знала, радоваться или огорчаться, поэтому не выразила никаких эмоций.
- Ты в замешательстве, - констатировал Энгиус. - Что ж, это нормально. Но уверяю, то, что ждет тебя впереди достойно твоей радости. Уточним: открыто выражаемой радости.
Она непроизвольно улыбнулась:
- Что же ждет меня, Энгиус?
- Университет!
* * *
Горы, долгие месяцы остававшиеся им добрым убежищем, высились за спиной - на несколько часов хода Энгиуса и Таллури поглотил лес. Он обступал их со всех сторон и, касаясь хвойными лапами рук, плеч, спин, будто прощался. Снова, как и год назад, жрец вел Таллури по тропе, теперь уже окончательно затерявшейся в траве и молодом подлеске. Каким-то образом они вышли на поляну, ту поляну, где некогда выпрягли Ечи и оставили повозку.
И следа не было, что кто-то побывал здесь хотя бы раз. Повозка стояла на прежнем месте. Энгиус, борясь с высокой сильной порослью душистых трав, обошел ее со всех сторон и удовлетворенно хмыкнул:
- Что ж, все в порядке, слава Единому! Дальше поедем на лошади.
Таллури подняла от удивления брови:
- Ты хочешь сказать, что лошадь знает, что мы ждем ее?
- Вот именно.
- Она придет? Сама придет?
- Это очень умное, а главное - очень интуитивное животное. Ечи придет непременно. Довольно таращиться - брось дорожный мешок и живо принимайся за работу: надо освободить повозку от травы.
Таллури обрывала руками тугие стебли вьюнов, ползучих и многоколенчатых растений, которые оплели повозку со всех сторон, проросли до облучка, вцепились в каждую доску, каждую деталь, впутались в спицы колес. Энгиус проверял крепежи.
Ленивое добродушное пофыркивание отвлекло их от работы.
- А, Ечи! - приветствовал Энгиус лошадь. - Доброе животное. Славное. Я рад тебе, хоть и не звал пока. Кто же это сделал?
- Это я! У меня получилось! - Таллури подбежала и потрепала коня по короткой жесткой холке. От его шкуры пахло лесом и летом, а от всего существа этого почти дикого животного веяло духом свободы и умиротворения.
- Молодец, Ечи, - заключил жрец, осмотрев заодно и коня, - ты с толком провел это время: здоров, силен, спокоен.
Ечи несколько раз наклонил голову, словно покивал, с достоинством принимая похвалу, и прошел к повозке, со знанием дела встав впереди.
* * *
Миля за милей была отсчитана по проселку в обратном порядке до Главной трассы, ведущей в Город.
Встал ли Ечи перед съездом на магистраль потому, что не знал, куда шагать дальше, или замешкался возничий, а конь лишь уловил его мысли, было непонятно. Но Ечи действительно неожиданно встал и стоял, спокойно опустив голову, лишь время от времени фыркал, прядал ушами и обмахивал себя хвостом.
Линия трассы с металлической жесткостью прорезала долину. Они могли видеть ее на многие мили - вправо и влево. Энгиус задумчиво молчал, а Таллури, впившись взглядом в дорогу, и не думала о нем: зрелище, представшее ее взору, было достойным внимания. Мало сказать, что трасса ожила - она бурлила жизнью. Картина настолько отличалась от того, чему свидетелями они были год назад, что просто дух захватывало!
В обе стороны непрерывным потоком шли экипажи всех размеров и видов. В центре неслись огромные серебристые и черные машины, по бокам от них с достоинством следовали разноцветные аппараты меньшего размера, с краю дороги, время от времени обдавая Таллури и Энгиуса пылью, деловито стучали копытами лошади, запряженные и в самые простые телеги и возки, и в дорогие ладьеподобные экипажи, задрапированные прекрасными тканями. А еще то тут, то там высоко над трассой проносились легкие и стремительные летучие устройства. Люди на магистрали поднимали головы и вглядывались им вслед.
Ошеломленная Таллури во все глаза смотрела на происходящее. Потом, не выдержав, невпопад спросила:
- Ты не пользуешься машиной, Энгиус, потому что ты - сын Бога Единого?
- Не вижу связи, - откликнулся жрец с хрипотцой и тут же кашлянул.
- Ну, я подумала… когда ты мне объяснял про разделение между атлантами… что теперь только технократы пользуются машинами.
- Все пользуются машинами. Вопрос - для чего? Также, как знаниями и интуицией пользуются не только сыны Закона Единого. Тот же вопрос - во имя чего, для чего?
Таллури кивнула. Оба примолкли.
Они все еще стояли на проселке, словно отгороженные от мира невидимым занавесом. Острое, как укол иглы, пронзительное чувство посетило Таллури: будто бы Энгиус бесконечно одинок. Она "считала" это неожиданно для самой себя. Но тут же поняла (а может быть, уверила себя?) - нет, не одинок, а свободен. Независим - до полной отделенности от всего мира, от "проносящейся" перед ним жизни, представленной сейчас суетным потоком машин.
Над головой пролетел маленький светло-серебристый аппарат. В выпуклом, словно удивленный глаз, лобовом стекле она успела разглядеть молодого человека и рядом с ним смеющуюся девушку. Оба были в шлемах, но ремешки, легкомысленно непристегнутые, свисали вниз и покачивались под подбородками.
Энгиус шевельнулся, Таллури показалось, что он сейчас тронет Ечи вперед. Она собралась с духом:
- Прости, что спрашиваю. Ты оставишь меня? Я хочу сказать, мы… больше не увидимся?
Он еще раз кашлянул.
- Не здесь и не так следовало сообщить тебе о решении. Но раз ты об этом спрашиваешь, я должен ответить. Есть древний закон, говорящий об опекунстве, усыновлении и тому подобных вещах. В основном тексте есть такой раздел: "Если какому человеку придется, по доброй ли воле или (он вздохнул) при вынужденных обстоятельствах, долгое время опекать беззащитного или беспомощного, и если названный подопечным привяжется к своему опекуну и не захочет его оставить, опекун не имеет права расстаться с ним по своей лишь воле, но только с согласия подопечного и при условии ненанесения взаимного вреда". Так говорит закон. И ритуалов не требуется.
Энгиус отвернулся и снова стал смотреть на трассу. Таллури показалось, что он сильно огорчен, но он вдруг добавил проникновенно и почти ласково:
- У нас это называется "лунное дитя".
В это же мгновение Ечи решительно тронул с места, не дожидаясь команды. Повозку слегка тряхнуло на ребре каменной (или из чего она там сделана?) магистрали, и они влились в общий поток.
"Так я теперь?.." - Таллури попыталась закончить мысль, но не осмелилась. Энгиус, перекрывая гул дороги, но не оборачиваясь, произнес:
- "Нид" - неявное, не явленное открыто. То, на что указали знаки судьбы, эти таинственные глаголы Единого Бога. То, что не объяснишь законами обыденности, но ослушаться невозможно. Отныне и навсегда, или до возможного замужества, ты - Таллури нид-Энгиус. Мой "лунный" ребенок.