Джордж разлил по чашкам ароматный напиток и подсластил свою порцию сахарином. Отпив глоток, он отметил, что кофе хорош, как всегда. Никто в мире не мог сравниться с Серджо в приготовлении кофе.
– Я вас слушаю, – сказал он.
Заговорил самый старший, тот, что был за главного. Ему было около тридцати.
– Это Каджан, – начал он, представляя паренька в джинсах и футболке.
– Как поживаете, Каджан? – приветствовал его Джордж, поставив на поднос уже пустую чашку.
Юноша поклонился в ответ.
– Каджан – ливанец, – продолжал тридцатилетний араб. – Ему двадцать один год. Он работает на ливийцев.
На лице у парня отражалось недоверие, Джордж заметил нервное движение его рук.
– Понятно, – проговорил он, чтобы нарушить неловкое молчание. В груди словно загорелся сигнал тревоги, возможно, предвестник нового приступа. Он спросил себя, стоит ли принять таблетку, потом решил не торопиться с этим.
– У Каджана есть сестра, она была замужем за выходцем из Омана, – араб почти идеально владел английским. – Во время путешествия по Ливии на окраине Себхи муж его сестры был задержан ливийской полицией. Его посадили в тюрьму, допрашивали, пытали, а потом убили.
– За что? – спросил Джордж. Он охотно выпил бы сейчас чего-нибудь покрепче кофе, но об этом нечего было и думать. – Ливийцы объявили его американским шпионом. – Араб рассказывал историю с такой простотой, словно она его совершенно не касалась.
– А он им был? – Джордж прекрасно знал, что спецслужбы используют самых безобидных на вид людей.
– Нет, не был, – уверенно ответил собеседник. – Его заметили, когда он бродил неподалеку от военного аэродрома. Он был обыкновенным туристом и не соображал, что делает. Собирал камни в пустыне. Палеонтологические окаменелости. Это запрещенное занятие. – За окном в зеленом саду все слышнее становились обычные шумы лета. Сенатор бросил взгляд на ливанца: его руки с длинными нервными пальцами продолжали двигаться, словно перебирая зерна невидимых четок. – Сестра Каджана очень любила своего мужа, – продолжал араб, когда взгляд Джорджа вновь переместился с ливанца на него самого. – Он работал электриком в порту Абу-Даби.
Джордж взглянул на стоявшую на рояле фотографию в изящной серебряной рамке. Это был снимок Аннализы и маленького Бруно на краю бассейна в Сосалито, сделанный за несколько месяцев до трагедии. Зрение у него было уже не то, что прежде, но стоило ему увидеть этот расплывчатый моментальный снимок, как в памяти воскресали призраки прошлого, краски юности и счастья.
– Вы меня слушаете, сенатор? – почтительно осведомился араб. Он получил точные инструкции и хотел выполнить задание с честью.
– Можете продолжать, – сухо ответил Джордж. – Я не пропустил ни единого слова.
– Сестра Каджана обратилась к шейху с просьбой о правосудии. Адмад бен Юсеф, да сохранит его Аллах, заверил ее, что сделает так, чтобы преступление не осталось безнаказанным, – следуя древней арабской традиции, рассказчик непременно должен был начать издалека, хотя и не собирался разукрашивать свою историю цветистыми восточными узорами. Все эти предварительные детали имели важное значение. Ливанец внимательно слушал рассказ друга, но ему удавалось сохранить невозмутимость. Только руки выдавали его нервозность. – Наш шейх мудр и добр, – продолжал араб. – Аллах велик и всемогущ, он ведет сынов своих тропою праведности. Адмад бен Юсеф щедро позаботился о том, чтобы сестра Каджана не знала нужды. А потом сказал ей: "Если твой брат захочет отомстить за преступление и если ему понадобится моя помощь, я готов сделать все, что в моих силах". Сестра Каджана знала, кто в ответе за убийство мужа. Один жестокий полицейский. Зверь в человеческом обличье. После встречи с шейхом Юсефом эта женщина поехала в Бейрут и все рассказала Каджану. Брат и сестра вместе вернулись в Абу-Даби и встретились с нашим шейхом. Прошло время. Потом этот человек был вверен нашему попечению. Нам приказали не спускать с него глаз. Что он рассказал нашему шейху, того мы не знаем. Знаем только, что сейчас Каджан будет говорить с вами. А мы не должны слушать.
– Хорошо. В таком случае оставьте меня с ним наедине, – на лице Джорджа вновь появились краски: его сердце перестало бастовать и заработало без перебоев.
– Это невозможно, – отрезал араб не допускающим возражений тоном.
Джордж был поражен такой противоречивой постановкой вопроса.
– Как же я смогу поговорить с ним наедине, если вы не хотите выйти? – спросил он с насмешливым нетерпением в голосе.
– Мы не можем его оставить, – терпеливо объяснил араб. – Мы должны быть при нем всегда. Каджан может говорить. Мы не будем слушать.
Джордж пристально поглядел на собеседника, стараясь получить подтверждение только что осенившей его догадке. Он вспомнил, как однажды, во время поездки в Токио, разговорился с престарелым профессором антропологии, который объяснил ему, что доисторические племена, вынужденные жить в страшной скученности, выработали на протяжении тысячелетий особый психологический механизм для защиты своей частной сферы. Включая этот механизм, они могли как бы удалить из своего поля зрения и слуха все то, чего не хотели или не должны были видеть и слышать. Таким образом, даже сгрудившись в одной пещере, мужчины и женщины парами могли создавать вокруг себя обстановку полного уединения. Ученый сказал ему тогда, что у некоторых народов эти механизмы сохранились и в наши дни. Японцы, например, живя в домах с бумажными стенами, ограждали свою интимную жизнь и уважали чужую, просто-напросто переводя в нужное положение древний биологический выключатель в своем мозгу, позволяющий не слышать то, что происходило в соседней комнате.
Джордж решил найти у араба подтверждение этой теории.
– Вы очень сложно объясняете то, что мы тоже умеем делать, – согласился посланник Юсефа.
Тогда сенатор Брайан обратился к ливанцу.
– Можете начинать, – сказал он. – Я слушаю.
Молодой человек отбросил смущение и прямо взглянул ему в глаза.
– Я агент секретной службы Каддафи, – объявил он таким тоном, словно сообщал о своем приеме в члены местного клуба.
– Я вас правильно понял? – переспросил сенатор.
– Вы все прекрасно поняли, – он отлично говорил по-английски, выражаясь коротко и ясно.
– Принадлежность к секретной службе сама по себе, конечно, не лишена оригинальности, – заметил Джордж, – но я не вижу, каким образом это может вам помочь в достижении цели, состоящей, если я правильно понял, в том, чтобы отомстить за мужа вашей сестры.
– Судите сами, сенатор Брайан, – ответил тот, вкладывая в свои слова глубочайшую ненависть к невидимому врагу, – и делайте выводы. Я террорист. Вот уже девять месяцев меня обучают в секретном лагере. Целью нашего обучения является убийство президента Рейгана.
Сенатор Джордж Брайан наконец понял, в чем состоял план ливанца и выбранный им способ мести. "Секретный пакет", посланный ему Адмадом бен Юсефом, содержал в себе ключ от главного входа в Белый дом.
ЛОВЛЯ ТУНЦА
Бруно распахнул массивные дубовые двери и вошел в кабинет деда. Все здесь осталось, как было: в книжном шкафу темного дерева хранились драгоценные издания классиков, столь близких сердцу старого барона Монреале, по-прежнему обстановку комнаты составляли кресла и диван XIX века, а также палисандровый письменный стол.
– Привет, – сказал он друзьям и выслушал в ответ полагающиеся в таких случаях фразы, сопровождаемые сочувственными улыбками.
– Заходи, дубленая шкура, – Бруно с удовольствием услышал приятный, ленивый голос Вернера Кламмера, американского адвоката, немца по происхождению, специально прибывшего из Вашингтона в помощь Барону.
Сдержанная улыбка мистера Хашетта возвестила ему об укреплении, казалось бы, навсегда утерянной дружбы.
– Мне очень жаль было услышать о том, что случилось, – сказал представитель "Ай-Би-Би". – Очень, очень жаль.
– Хорошо, что теперь об этом можно говорить, – Бруно рассеянно поморщился. Банальность общих мест невольно опошляла воспоминание о прекрасной принцессе. С другой стороны, никто из присутствующих не мог искренне сочувствовать событиям, о которых до сей поры ничего не знал.
– Я ожидал худшего, – вмешался Кламмер, – но вижу, что ты в отличной форме.
Неизменная "Лаки Страйк" свисала у него из уголка рта. Он снял пиджак, ослабил галстук, но все равно пот катил с него градом. Никакие чудодейственные диеты, которыми он себя изнурял, были не в состоянии побороть одолевающую его тучность, особенно опасную теперь, когда ему перевалило за пятьдесят.
Бруно действительно выглядел отдохнувшим и спокойным, но Паоло Бранкати, хорошо его знавший, заметил углубившиеся морщинки в уголках глаз. Пережитое напряжение лишило его стальной взгляд привычного блеска, лоб был горестно нахмурен.
– Черт тебя побери! – воскликнул Кламмер. – Неужели в этой богом проклятой стране не существует кондиционеров? – Прямые светлые волосы прилипли у него ко лбу, голубые глаза слезились, на носу то и дело появлялись мелкие капельки пота.
– Попробуйте лимонного шербета, – посоветовал Хашетт, с наслаждением поглощая свою порцию.
– Терпеть не могу людей, не испытывающих проблем с теплообменом и гордящихся этим, как своим персональным достижением, – заявил Кламмер, потрясая сжатым кулаком. Он был необыкновенным человеком, специалистом высочайшего класса, говорил на "ты" с международным правом.
– Зато тебе следовало бы лучше относиться к самому себе, – мягко заметил Бруно.