Ничего не понимаю. Но впечатление правильности, необходимости, восторга случившегося наполняет. Члены поют, радость, вроде бы покинувшая навсегда, выгнанная страданиями, льется через край. Как же хорошо!
Точно я опять ребенок, не ведающий жестокости потерь, неотвратимости ударов судьбы, открывающий для себя восхитительный мир вокруг, приветливый, ласковый, добрый.
Крылья сами собой расправляются, унося ввысь.
Не успеваю посмотреть вниз, Тарелл прыжком настигает в воздухе. Снова та самая улыбка довольного кота, заснувшего у камина, мерцающие зрачки цвета новорожденных сумерек.
Мы несемся вперед, не касаясь земли. Новый взмах моих крыльев, скачок людоеда, еще взмах, еще скачок. Опаляющее тепло спутника пронзает на расстоянии, даря легкость, гибкость, энергию.
Сердце восторженно колотится, уголки губ сами приподнимаются, воля дурманит. Кислород прочищает голову, неутомимость позволяет наслаждаться каждым рывком. Чудится - могу бежать до края Галактики, без устали, без печали…
- Огни? - далекий призыв вырывает из неги. Будто нож входит меж ребер, поворачивается, ввинчивается. Кажется - тепло уходит куда-то сквозь рану, слабость камнем тянет вниз. В груди взрывается каскад боли, неумолимыми щупальцами дергая за каждый нерв.
Падаю, падаю, падаю…
Свист ветра в ушах переходит в гул, вибрацию, порождающую жуткую мигрень.
- Огни! - высокий, звонкий возглас ударяет в мозг. Съежившись от нахлынувших мук, лбом едва не врезаюсь в громадный камень.
Но что-то горячее, знакомое, упругое в последнее мгновение втискивается между мной и валуном. Распластываюсь на Тарелле, смягчившим удар. Перекатываюсь, еле-еле встав на трясущиеся, неверные лапы, то и дело норовящие подогнуться.
- Мама… - соленая роса капает с подбородка, поливая буйно разросшийся подорожник, - Мама, - воздух осколками стекла режет грудь.
Мягкие нотки тихого голоса, немного грустные… Тающие в воздухе слова…
Слезы комом встают в горле, плечи каменеют, сердце замирает, холод обдает с ног до головы.
Мама… Два слога, в которых вложено так много невыразимо дорогого, бесценного, навеки утерянного… Четыре буквы, всегда обозначавшие весь мир, схлопнувшийся однажды до крохотной точки, кровоточащей под ключицей.
- У нас нет выхода, - бархатистый, грудной голос альфы канов осип. - Ненавижу себя и его за это! Но твои слезы выжигают нутро хуже ревности, злости… Придумаем как быть… Только не плачь… Это единственное, чего не вынесу. Думаешь, речь только о ревности, собственничестве? Да, я собственник, каких свет не видывал! Да, одна мысль об этом заставляет желать рвать его на куски, ждать, когда заживет и драть заново, шкрябая когтями о проклятые неистребимые кости! Но, клянусь, проблема сложнее! Это может убить тебя! Уничтожить в самом начале или после… Тогда… Придется на коленях умолять его оторвать мне башку! А ведь у проклятущего выродка сочувствия ни на грош…
Мы разговариваем в животном обличье, и это не смущает. Шевелятся ли губы Тарелла? Не уловила.
Кан прерывается на полуслове, задирая голову.
Свинцовые тучи заволокли небо, нависли, изменив мир до неузнаваемости.
Птицы тревожно окликали друг друга, точно предупреждая о чем-то, загудел ветер, перелистывая ветки. Аромат свежести боролся с запахом опасности, адреналина, прозрачная влага, дугой летящая с отвесной скалы, посерела, замутилась, потускнела. Не успела и глазом моргнуть, сверху обрушились студеные капли дождя.
Вода полилась отовсюду - наступала, пленила, обездвижила, впитывалась в плоть, обжигая стужей.
Нежданно-негаданно под ногами разверзлась воронка. Меня закрутило до тошноты, спазмами подкатывающей к горлу, ломоты в висках, перед глазами все плясало с невероятной скоростью, усиливая рвотные позывы. Торопливо зажмурилась что есть сил, едва удержавшись от желания поискать Тарелла.
Странно, но дыхание не затруднилось. Я абсолютно точно опустилась на дно какого-то водоема. Запахи пропали, на перепонки давило со всех сторон, веки чуть открывались. Вокруг мельтешили мелкие рыбешки всех цветов радуги, пестрые и одноцветные, огибая незваную гостью, изредка задевая плавниками или хвостами.
Резкий рывок вверх заставил опять что есть сил зажмуриться. Альфа канов зубами вытащил меня на берег. Однако, выныривая, отчетливо услышала:
- Либо как они, либо как мы. Ты не сможешь обращаться в разных существ, подобное не для полукровок. Один облик, одна сущность ауры на всю жизнь.
- Я что? - озиралась, краем глаза заметив взволнованное лицо Тарелла. Он уже человек?
- Аджагара в силах ненадолго принимать любую форму, - звук обрушился сверху, придавив к земле, руки вцепились в свежую траву, аромат мятного сока ударил в нос. Я тоже снова в человеческом теле?
- Не понимаю… - выдавила из саднящего горла, спешно откашливаясь.
- Нишати - своего рода оборотни, - методично цедил неведомый собеседник, - Сотканный из биополя образ осязаем, хотя и слегка прозрачен. Тебе подобные вольны выбрать звериную сущность. Любую. Но одну и на всю жизнь. Черты прародителей останутся - крылья, чтобы летать между Вселенными, рога, чтобы соединяться с энергооболочкой, видеть его, вытягивать факты, золото покрова для исцеления. Но в теле неящера попасть в миры творцов невозможно…
Голос стих, ливень, полосовавший, барабанящий по телу так, что, казалось, вся покроюсь синяками, резко закончился. Бесшабашные лучи прорезали знакомый лес канов, лентами ложась меж деревьев.
Видение и явь перемешались настолько, что лишь пробудившись, отличила первое от второго.
…
Нити знойных полуденных лучей, пробивались сквозь закрытое окно, оставляя на лице ненавязчивое тепло.
Открыв глаза, внимательно огляделась.
Сперва не поняла, где нахожусь - события развивались так стремительно, что психика не успевала подстроиться. Бежевые окрашенные стены и паркет-елочка на полу. Вместо привычных занавесок или жалюзи ставни из ярко-желтого дерева с крупным узором, вроде множества косичек.
Потянулась к защелке. Она на удивление легко поддалась, издав негромкий металлический звон.
Первое, что бросилось в глаза за окном - статуи гигантских кошек, охраняющие двери - я насчитала шесть.
Сладко потянулась, задев что-то на краю постели. Что такое?
Перекатившись на бок, пораженно уставилась на аккуратную стопку одежды. Заказ Индире! Привычка канов бесцеремонно вламываться в любое время суток, голая ты или одетая, спишь или бодрствуешь, моешься или вытираешься, уже не шокировала.
Наконец-то вещи по фигуре и размеру! Мешковатые балахоны, спортивные костюмы "на большого Ивана" изрядно поднадоели. Все-таки женщина и в Африке женщина. Недавно была убеждена - страдания давным-давно уничтожили стремление прихорошиться, модничать, флиртовать, нравиться. Полагала, все это ушло за границы моей Вселенной, наполненной глухим боем сердца, опустошающим пламенем вины, заставляюших корчиться от почти физической боли, одиночества, от которого хотелось выть на луну.
Я словно оживала, неторопливо, мучительно и сладостно. Подобно розовому кусту, поверженного заморозками, невниманием садовника, который получив удобрения, живительную влагу, обласканный нежным весенним солнцем, вопреки ненастьям воспрял, ринулся в рост.
Тарелл дал толчок к воскрешению? Ничего себе! Альфа людоедов последний, кого представляла в роли врачевателя душевных ран… Скорее уж наоборот…
Взгляд уперся в венчавшие аккуратный штабель одежды брюки морковного цвета и топик из диковинной ткани. Тончайшей, невесомой, однако совершенно непрозрачной. Гладкая, нежная, ласкающая, она одним касанием доставляла больше удовольствия, нежели поглаживание шелка. Приподняв вещи, обнаружила под ними… шафрановые сапожки из мягкой кожи, больше похожие на чулки с жесткой подошвой.
Жажда поскорее примерить обновки заставила стремглав броситься в ванную и поспешно совершить утренний моцион.
Не зря - кофточка и брюки отлично сели, точно шились специально на меня. Костюм подчеркивал талию, стройность ног, но не облегал полностью. Сапожки покорили. Удобные, легкие, еле ощутимые. С наслаждением прошлась взад-вперед. Прежде не встречала подобной обуви. А жаль! Сколько мозолей можно было бы избежать!
Тарелл прав - его подданный умелец, каких поискать.
Вздрогнув от резко приблизившихся к дому шума, галдежа, высунулась в окно.
Толпа людоедов окружила главу поселения и… мерзавца-гента, похитившего меня. Почему он тут? Догадки судорожно заметались в голове, спровоцировав приступ паники. На шею будто удавку накинули, жадно глотая воздух, постаралась успокоиться… Вдох-выдох… Вдох-выдох… Вдох-выдох…
Немного получше, но зашкаливающий пульс и внутреннее дребезжание, отдающееся слабостью в каждой мышце, сподвигали поскорее выяснить - что происходит.
Вчера сверхи договорились связаться с Уорлом и Неллехом. Но сделать это должен был Беарн. Тогда что тут забыл проклятый король?
Настенные часы сообщали, что мои внутренние не ошиблись при пробуждении - без двадцати час. Вербер планировал еще утром заняться "гентским вопросом". К данному моменту все рассчитывали узнать время и место встречи, на случай, если лесные монархи заартачатся, настояв на своих.
В какой-то лихорадочной суматохе выскочила наружу. Толпа канов немедля расступилась - Индира была права - во мне узнавали потенциальную пару вождя и относились соответственно.
- А вот и она! - прыснул Уорл.
Тарелл заметно напрягся, иссиня-черная грива вздыбилась - явный признак возбуждения, насколько успела понять. Одним шагом альфа закрыл меня широкой спиной.