История неразделенной любви русского рабочего парня и дочери богатого немецкого промышленника. События происходят в 1973 году и в начале 90-х. Детдомовец Сева Васильев впервые увидел свою мать в 28- лет, за несколько часов до ее смерти. Она признается, что родила его от немецкого офицера, квартировавшего у нее в годы Второй Мировой войны. Желая избавиться от позора, отдала сына в детский дом. Посвятить в подробности не успела. Изнасиловал ли немец её, или случилось всё по любви? Всеволод занялся распутыванием истории и после нелегких поисков находит отца, влюбляется.
Михайлов Борис Борисович
Немецкая любовь Севы Васильева
"Жигули" - "девятка" въехали во двор многоэтажного Петербургского дома. Припарковав машину к другим железным коням, заполонивших все свободное пространство двора, Всеволод Васильев стройный моложавый человек лет около пятидесяти, вошел в подъезд, поднялся в лифте и своим ключом открыл квартиру.
- Есть кто живой, почему не встречаете? - весело закричал он, как всегда приветствуя домашних. Никто не отозвался. Всеволод неторопливо снял туфли, надел домашние тапочки и направился в ванную. По пути заглянул в гостиную и поразился - жена дома. Взобравшись с ногами на диван, Лена держала в руках письмо, и плакала. На мужа не обратила внимания
- Что случилось, от кого письмо?
Услышав его, молодая женщина вытерла слезы, повернулась, молча протянула письмо. Увидев нестандартный конверт с адресом латинскими буквами, напечатанным на компьютере, Всеволод всё понял. Из Германии. Последнее письмо оттуда он получил лет десять назад. Просили больше не беспокоить, и он вычеркнул из памяти людей, с которыми на миг свела жизнь. И вдруг вспомнили!
- Столько лет обманывал! - Продолжая всхлипывать, сквозь слезы, заговорила жена. - Читай, читай!
Всеволод быстро пробежал короткие строчки в левом углу конверта "Марика Мейер, Бремен - штрассе,7 Бонн, Германия" и еще больше удивился. Волнуясь, вынул письмо, оно было на русском. Лицо озарила улыбка, и тут же стало серьезным; всё больше смущаясь, дочитал до конца, и надолго замолчал. Память вернула на двадцать лет назад, он увидел Марику.
- Кто такая Марика, эмигрантка? Откуда тебя знает?
- Расскажу, успокойся. - Он обнял жену, хотел поцеловать, она отодвинулась.
- Не подходи! Обманщик! Столько лет скрывал свое прошлое.
- Успокойся, пожалуйста! Раз пришло время, расскажу. Всё это было очень давно, до тебя. И Марику знал тогда. Всего месяц.
- Пишет, вы бывали в Лондоне, Кельне. Как там оказался, когда дальше Болгарии в те времена не выпускали? Никогда не рассказывал. Столько лет живем, считала, всё о тебе знаю… Ты шпион?.. Скажи честно, не побегу заявлять.
- Шпион, - Всеволод рассмеялся,
- Так и подумала… Самый близкий человек. Отказывали себе во всем, чтобы университет закончил, аспирантуру. За машину с долгами никак не могли рассчитаться, а муж оказывается жил двойной жизнью.
- Прячу от семьи фунты и марки. - Всеволод снова попытался обнять жену. Она решительно оттолкнула.
- Отойди! Лгун! Видеть не хочу!
- Похож, на шпиона? Смешно! Свихнулась от ревности.
Марика писала, что все еще его любит. Дни, проведенные вместе, - лучшие в ее жизни. Всеволод понимал, жена не успокоится, пока все не узнает. До какой степени?
Рассказать, что долгие годы хранил в себе, не желая ни с кем поделиться? Рассказать о прекрасных мгновеньях, что пережил когда-то, и не может забыть? Поделиться несбывшимися мечтами, которые хранила память, пока не встретил Лену и полюбил. Марику он продолжал вспоминать, правда, чаще в постели, и в таком далеком прошлом, что порой самому не верилось, когда-то всё было на самом деле.
Он крепко обнял, прижался щекой к лицу жены, перенесся в прошлое.
- С Марикой я познакомился в далеком 1973 году, в Бонне. - Помолчав, прибавил. В Германии.
- Слава Богу, в школе учила, где Бонн, после войны столица ФРГ. Твоя Марика пишет еще о поездке в Лондон. В семьдесят третьем, помню из разговоров родителей, кроме как, в так называемые социалистические страны, советские люди не ездили туристами. И обязательно группами. Ты, судя по всему, был один, да еще в капстранах. Сбежал что ли?
- Никуда я не сбегал, хотя настойчиво предлагали остаться.
- Рассказывай о Марике! Как познакомились, что между вами было. Приезжала в Стародубск, и вскружил ей голову?
- Перебиваешь постоянно! Сказал же, увидел впервые в доме отца. В Германии. Долгая эта история и длинная. Не начать с предшествовавших событий, - не поймешь. Может, вначале поужинаем?
- У тебя в Германии отец, а говорил сирота!
- Будешь слушать или продолжать перебивать? Давай, поужинаем.
- Подумаю, стоит ли тебя кормить! Столько лет молчал. - Она перестала плакать, вытерла слезы, поднялась с дивана и пересела в кресло. - Не умрешь с голода, рассказывай! Мы никуда не торопимся.
И Всеволод заговорил, воскрешая в памяти события далекого 1973 года, изменившие всю последующую жизнь. Крутая перемена в жизни произошла даже несколько раньше. Перед новым годом ушла жена. В их захолустный городок, где оба работали на заводе металлических изделий, в командировку приехал столичный ловелас, вскружил жене голову, и она оставила Севу. Объяснила, слишком прост для неё, и характерами не сходятся. Жили они в небольшом районном городке Стародубске, Сева работал бригадиром станочников на заводе, Лариса в конструкторском бюро.
Побежали дни, похожие друг на друга. Одна радость - собственная комната, куда постоянно приходили друзья и скрашивали одиночество. Ключ от комнаты вручили Севе с Ларисой на комсомольской свадьбе. Вторую комнату занимала семья инженера, мечтавшая после ухода Ларисы выпроводить и его, стать полноправными хозяевами двухкомнатной квартиры. Скуку однообразной жизни нарушали аванс и получка. Два эти праздника Сева с друзьями отмечал и при Ларисе, и когда остался один. Так и жил бы дальше, как вдруг привычный распорядок жизни нарушился.
…Дождливым весенним днем обмывали с приятелями премию, по-холостяцки коротали воскресный день за бутылкой. На столе нехитрая закуска: квашеная капуста, вареная картошка, банка венгерского "Лечо", бидон с пивом и сушеная рыбешка.
- За премию выпили, за здоровье и удачу тост подняли, а за детский дом? Давай за него и всех наших! - предложил приятель Севы с детских лет Костя.
- За всех наших! - поддержал Володя.
- За нас! За всех, кому детдом заменил родителей и семью! - согласился Сева, чокаясь с друзьями.
- Заезжал недавно и ужаснулся, какие там пацаны, - вспомнил Володя. - Родители - алкаши живы, или матери - шалавы отказались… А шкодят! Не как в наше время. За деньги одалживают друг дружке шмотки поносить, представляете?.. Белым хлебом кидаются.
- Другое время, - согласился Костя. - Мы дети войны. Голодного времени. - Он взял гитару, перебрал, подстроил струны и запел любимую детдомовскую песню. В прихожей раздался звонок, и Сева пошел открыть.
- Наконец-то! - встретил он Сергея. - Думали, заблудился или увели в другую компанию.
- Очереди везде.
На звонок в коридор вышел сосед, смерил парней возмущенным взглядом.
- Сколько раз обещал поставить отдельный звонок! - выговорил он Севе и вернулся в свою комнату. Сергей достал из карманов рабочего полушубка две поллитровки, банку рыбных консервов, кулек конфет, разделся и сел за стол.
- Долго ты. Собирались жребий кинуть, кому на помощь идти, - Костя отложил гитару, ловким движением сорвал крышку с бутылки и разлил по стаканам. - Что, мужики, продолжим?
- Бригадир, тост, - предложил Сергей.
- На заводе бригадир. В тостах Володька специалист.
- Доверяете? Тогда, чтобы никогда не кончалась! - объявил Володя. - Поехали! Не будь этой радости, как бы жили?
Выпили, и пошел обычный мужской разговор.
Из прихожей опять послышался звонок. Когда Сева оказался в коридоре, сосед уже впускал жену Нину. Она передала ему тяжелую хозяйскую сумку, приподняла стопку газет и протянула Севе конверт.
- Странное какое-то послание тебе.
Не очень грамотной рукой на конверте было выведено: Васильеву Елисею Егоровичу. Сева повертел письмо. Фамилия его, адрес, а имя… Он был Васильевым Всеволодом Ивановичем. Вернул письмо Нине.
- Это не мне.
- И не нам. Будешь идти мимо почты - занесешь.
Сева вернулся к себе и, бросив письмо, присоединился к друзьям.
- От кого малява? - спросил Сергей.
- Черт его знает. По ошибке занесли. Адрес и фамилия мои, а имя отчество - чужие. Давно ничего не получаю.
- Мне и по ошибке не шлют. Как прекратили искать родителей, никаких писем.
Володя снова наполнил стаканы и они выпили. Разговор зашел о подружке Севы - Наде, и Костя, взяв гитару, запел окуджавскую "Ах, Надя - Надечка". Друзья подтянули.
- Окончательно завязал? - удивился Сергей. - Не отходил от её станка, теперь не замечаешь.
- Давно бы, - поддержал Костя, сделав паузу в игре.
- Специально что-нибудь отвернет на станке, повод позвать бригадира, - заметил Володя.
Спели весь знакомый репертуар, снова разлили по стаканам, выпили и опять заговорили о работе. Типично русская потребность на отдыхе, за выпивкой, обязательно говорить о работе. Особенно горячился Костя, доказывая Сергею свои аргументы.
- Какой смысл ему обманывать? Все решается в бюро труда и зарплаты, в цех спускают готовые цифры.
- Не будь тряпкой, доказал бы.