Он снова замолчал.
- И я не знаю, чем закончится эта пьеса.
- А что король? - спросила она робким шепотом.
- Король строго придерживается своей роли в этом маскараде, - свирепо сказал Джон. - Во втором акте нужно было поднять королевский штандарт. Правда, погода была совсем неподходящая. Требовалось ясное небо, или, на худой конец, на небе могла проноситься яркая комета. Но лил дождь, и мы все стояли как насквозь промокшие идиоты. Но он никак не может понять, что все представление пошло совсем не туда. Он все думает, что это репетиция, он уверен, что на премьере все будет гораздо лучше, даже если сейчас все наперекосяк.
- А ты что? - тихо спросил она.
- Я покончил с ним, - сказал Джон. - Я покончил с королевской службой. Я пошел на эту службу, чтобы доставить удовольствие отцу. Я мечтал работать с великими садами. А такую возможность я мог получить только от короля. Ну, и кроме того, во времена моей юности практически не было других вариантов получить хорошую работу, только для короля или при дворе. Но если я останусь на этой службе, я погибну. Я - садовник, а он не отпускает меня работать в саду. Он хочет, чтобы все участвовали в его маскараде, каждый обязан тащить или штандарт, или копье. И он не остановится, пока все мы не погибнем, или не проиграем окончательно, или все не убедятся в том, что он - помазанник Божий на земле и не может ошибаться.
Эстер быстро оглянулась на кухонную дверь. Дверь была плотно закрыта, и все в доме крепко спали.
- Я видел, как мой отец отправлялся на верную смерть, когда он был на службе герцога Бекингема, и видел, как он вернулся домой, а спасла его только смерть господина, - продолжал Джон. - Я видел его глаза в тот день. Он никогда так и не оправился после смерти герцога. Он никогда уже не был прежним. Потеря герцога бросила тень на нашу семью. Отец разрывался между облегчением от того, что сам он выжил, и горем от того, что герцог мертв. И тогда я поклялся, что никогда не повторю его судьбу, я поклялся, что никогда не свяжу себя обещанием быть верным кому-то до самой смерти. И я вовсе не шутил. Я никогда не буду таким слугой. Даже для короля. Особенно для такого короля, как наш, который не способен наградить за службу и которому всегда мало. Он не остановится, пока последний из его слуг не ляжет перед ним бездыханным. Но даже и тогда он будет ожидать чуда, надеяться, что Господь пошлет еще пехотинцев для его ненасытного театра. С меня хватит. Я больше не могу этого вынести.
- Но ты же не встанешь на сторону парламента? - в ужасе отшатнулась Эстер. - О, Джон, ты же не пойдешь против короля?
Он покачал головой:
- Я не перебежчик. Я не буду сражаться против него. Я ел его хлеб, и он называл меня своим другом. Я видел, как он плакал, я целовал ему руку. Я не предам его. Но я отказываюсь играть роль в его отвратительной пародии.
- Ты останешься здесь, тихо и спокойно, дома, с нами? - спросила она.
Но тяжесть в груди, давившая на сердце, подсказывала ей, что он не останется.
- Как я могу остаться? - спросил он ее. - Люди знают, кто я. Они спросят, кому я служу. Я не отрекусь от него - я не Иуда. А он пошлет за мной.
Джон кивнул.
- Рано или поздно он заметит, что меня нет при дворе, и снова пошлет за мной.
- Что же нам тогда делать?
- Мы уедем в Виргинию, - с решимостью в голосе сказал Джон. - Мы все. Сядем на корабль, как только будет такой корабль. С собой возьмем все, что сможем унести, а остальное оставим. Оставим дом, сад и даже редкости. Выберемся из этой страны, и пусть она тут разваливается на части. Я не хочу это видеть. Меня здесь не будет. Я не могу этого вынести.
Эстер сидела очень тихо, пытаясь понять, что сильнее - отчаяние, сквозившее в его голосе, или ее любовь к нему и ее любовь к их дому.
- Не хочешь выпить эля? - спросила она.
Джон оторвал взгляд от огня, как будто только сейчас вспомнил, где он находится.
- Да, - сказал он. - А потом пойдем, ляжем в постель. Все эти долгие ночи я так хотел, чтобы ты оказалась в моей постели, Эстер. Я тосковал по тебе и думал о том, как ты здесь тоскуешь без меня. Я хотел тебя и проклинал мили, что пролегли между нами. А утром я увижусь с детьми, и мы скажем им, что уезжаем.
- Ты хотел меня? - спросила она совсем тихо.
Он протянул руку и повернул ее лицо к себе, ласково взяв одним пальцем под подбородок.
- Просто я знал, что ты здесь, и это помогало мне пережить одну долгую темную ночь за другой, - сказал он. - Я знал, что ты здесь, и что это значит, мне есть к кому возвращаться. Знал, что ты раскроешь передо мной свою постель и свои объятия. И какие бы темные дела ни творились вокруг, у меня есть место, которое я могу назвать своим домом.
Она могла бы податься вперед, она могла бы встать на колени перед мужем, сидящим в кресле. Он бы притянул ее к себе, посадил бы к себе на колени и поцеловал ее так, как никогда еще не целовал, они легли бы в постель, как он хотел сейчас и как она хотела с того самого момента, когда впервые увидела его.
Но Эстер собрала всю свою силу воли и решимость и заставила себя подождать. Она отодвинулась от него и села в свое кресло по другую сторону камина.
- А теперь подожди минуточку, - сказала она. - Не так быстро, муженек. Я не могу уехать отсюда.
Какое-то время он просто не слышал, что она только что сказала. Так остро бросились ему в глаза складки ее ночной рубашки, ее темные волосы, только наполовину прикрытые чепцом, игра отблесков огня на ее шее и обнаженное плечо, мелькнувшее в вырезе ночной рубашки.
- Что?
- Я не могу уехать отсюда, - твердо сказала она. - Мой дом здесь.
- Ты не понимаешь, - отрывисто сказал он. - Я принял решение. Я должен уехать. Я не могу оставаться здесь. Я буду разрываться между королем и парламентом. Парламент будет призывать меня рыть окопы и заниматься строевой подготовкой, чтобы защищаться. А король призовет меня ко двору. Я не могу предать их обоих одновременно. Я видеть не могу, как король собирается на войну, словно на бал-маскарад. Я не могу остаться в Англии и видеть его погибель!
- А я не могу уехать.
Она говорила так уверенно, как будто ничто и никогда не могло заставить ее изменить решение.
- Но ты ведь моя жена, - напомнил ей Джон.
Она наклонила голову.
- Ты должна беспрекословно подчиняться мне, - сказал он. - Я - твой господин перед лицом Господа.
- А король - твой господин, - мягко напомнила она. - И вся эта война именно из-за этого.
Он помедлил.
- Я думал, ты хочешь быть моей женой…
- Очень хочу. Я согласилась быть твоей женой, вырастить твоих детей и заботиться о редкостях, и о саде, и о Ковчеге. А как я смогу делать это все из Виргинии?
- Ты можешь заботиться обо мне и о детях.
Эстер покачала головой:
- Я не повезу туда детей. Ты сам знаешь, какая опасная там жизнь. Там и дикие индейцы, и голод, и страшные болезни. Я никогда не соглашусь подвергнуть детей опасности.
Она на секунду замолчала.
- И я не хочу уезжать отсюда.
- Но это мой дом, - напомнил ей Джон. - И тем не менее я готов все бросить.
- Это и мой дом.
Их взгляды столкнулись, как взгляды врагов. Джон вспомнил, какой она показалась ему в самый первый раз, когда он увидел ее, властную женщину с некрасивым лицом, без спросу поселившуюся в его доме.
- Эстер, я отправляюсь в Виргинию, - сказал он холодно. - Я желаю, чтобы ты и дети поехали со мной.
Ее прямой взгляд ни на секунду не дрогнул.
- Сожалею, - ровным голосом ответила она. - Я не могу этого сделать. Я отказываюсь подвергать детей опасности и не желаю покидать свой дом. Если ты уедешь, я буду присматривать здесь за всем до твоего возвращения. И с радостью встречу тебя, когда ты вернешься.
- Мой отец… - начал было он.
- Твой отец доверил мне заботу об этом доме и о детях, пока тебя не было, - сказала она. - Я пообещала ему, когда он лежал на смертном одре, что сберегу все в целости и сохранности - растения, редкости и детей. Я не покину этот дом, чтобы какой-нибудь бродячий отряд захватил его и порубил деревья на дрова. Я не оставлю каштановую аллею, чтобы они испортили ее. Я не оставлю сад, чтобы какие-нибудь бродяги могли украсть фрукты или сорвать цветы. Я не оставлю редкости валяться в сарае, не имея представления о том, когда я вернусь. И я не повезу детей Джейн в далекую страну, где, насколько мне известно, людям приходится бороться за выживание наперекор всему.
- Детей Джейн?! - закричал он. - Джейн была моей женой! Они - мои дети! Она для тебя никто! И дети тебе никто!
Джон увидел, что она дернулась, как будто он дал ей пощечину. Но это не поколебало ее стойкости.
- Ты не прав, - просто сказала она. - Долгое время я думала, что забочусь о детях Джейн, и старалась делать это так, как этого хотела бы она. Иногда я думаю, она смотрит на нас с небес и видит, как дети растут сильные и красивые, и тогда она счастлива за них. Но теперь они и мои дети, я исправно любила их все эти четыре года, и я не отпущу их из дома только потому, что ты решил оставить своего господина, оставить свою страну и свой дом.
- Я - не предатель! - сказал он, уязвленный.
Эстер смерила его долгим, откровенным взглядом.
- Ты и твой отец - королевские садовники, - сказала она. - Ты у него на службе.
- Но моя душа ему не принадлежит! - закричал Джон. - Я - его слуга, но не раб! Я могу уйти со службы. Я могу работать на себя, я могу уйти. Вот я и ушел.
Она кивнула.
- Значит, человек имеет право выбирать, где ему жить и кого называть господином.
- Да, - твердо сказал Джон.
- И женщина тоже?
- Да, - нехотя согласился он.