Я уже так давно живу наоборот, что меня совершенно не тяготит необходимость ложиться спать с восходом солнца, а просыпаться - когда солнце уже садится за горизонт. Чаще всего это означает, что мне удается поспать часов шесть, прежде чем я опять вернусь в "Хлеб наш насущный" и все повторится сначала, но быть пекарем - значит принимать образ жизни, выходящий за рамки общепринятого, чему я несказанно рада. Люди, с которыми мне доводится встречаться, - это продавцы круглосуточных магазинов, кассиры из придорожных закусочных "Данкин доунатс"; идущие на смену и возвращающиеся с дежурства медсестры. И конечно, Мэри и Рокко, которые закрывают булочную почти сразу после моего прихода. Они запирают меня внутри, как королеву в башне Румпельштильцхена[7], но не для того, чтобы считать зернышки, а чтобы до утра превратить их в хлеб быстрого приготовления и сдобные булочки, которыми будут заполнены полки и стеклянные витрины.
Я никогда не была душой компании, а сейчас вообще активно ищу одиночества. Такое положение вещей подходит мне как нельзя лучше: я работаю в одиночестве, а Мэри - "лицо" нашей булочной, в ее обязанности входит поддерживать беседы с посетителями, чтобы им захотелось вернуться к нам. Я прячусь.
Печь хлеб для меня - способ медитации. Я получаю удовольствие от того, что режу пышное тесто, на глаз определяю нужное количество, отмериваю на весах правильную порцию, чтобы получилась идеальная буханка домашнего хлеба. Мне нравится, как извивается у меня в ладонях колбаска багета, когда я ее раскатываю. Нравится, как "вздыхает" булка с изюмом, когда я первый раз ударяю по ней кулаком. Нравится шевелить пальцами ног в сабо и крутить из стороны в сторону головой, когда шея затекает. Нравится знать, что никто не позвонит по телефону, никто не помешает.
Я уже вовсю занята замешиванием сорока килограммов теста, которое готовлю каждый вечер, когда слышу, как Мэри возвращается со своих садовых работ и начинает запирать магазин. Я споласкиваю руки, стягиваю шапочку, которой всегда прикрываю волосы, когда работаю, и иду ко входу в магазин. Рокко как раз застегивает "молнию" на своей мотоциклетной куртке. Через зеркальную витрину я вижу пересекающую багряное небо зарницу.
- До наступления "завтра"! - прощается Рокко. - Если во сне не умрем мы. Достойный конец.
Я слышу лай и понимаю, что в булочной кто-то есть. Один-единственный посетитель - мистер Вебер из моей группы психотерапии со своей крошечной таксой. Мэри сидит с ним за столиком с чашкой чая.
Завидев меня, он с трудом поднимается из-за столика и неловко кланяется.
- Здравствуйте еще раз.
- Ты знаешь Джозефа? - спрашивает Мэри.
Группа психотерапии - как общество анонимных алкоголиков: нельзя никого "выдавать", пока не получишь разрешение этого человека.
- Встречались, - отвечаю я, встряхивая волосами, чтобы закрыть лицо.
Его такса, сидящая на поводке, подходит ближе, чтобы лизнуть пятнышко муки на моих штанах.
- Ева! - одергивает ее старик. - Как ты себя ведешь!
- Ничего страшного, - говорю я, с облегчением опускаясь на колени, чтобы погладить собаку. Животные никогда не станут на тебя таращиться.
Мистер Вебер надевает на запястье поводок и встает.
- Я вас задерживаю, - извиняется он перед Мэри.
- Совсем нет. Мне нравится ваша компания. - Она смотрит на заполненную на три четверти чашку старика.
Не знаю, кто меня дернул за язык… В конце концов, у меня полно работы. Но уже начался ливень - дождь стеной. На стоянке всего два транспортных средства: "харлей" Мэри и "Тойота Приус" Рокко, а это означает, что мистер Вебер либо пришел пешком, либо будет ждать автобуса.
- Можете подождать автобус в булочной, - предлагаю я.
- Нет-нет! - возражает мистер Вебер. - Я не хочу никого обременять.
- Я настаиваю, - вторит мне Мэри.
Он благодарно кивает, снова опускается на стул и обхватывает двумя руками чашку с кофе. Ева вытягивается у его левой ноги и закрывает глаза.
- Приятного вечера, - желает мне Мэри. - Вложи в выпечку свое маленькое сердечко.
Но вместо того, чтобы остаться с мистером Вебером, я иду за Мэри в заднюю комнату, где она хранит свою байкерскую амуницию на случай дождя.
- Я не буду убирать после него.
- Ладно, - соглашается Мэри, натягивая кожаные краги.
- Я не обслуживаю клиентов.
Если честно, когда я в семь утра выхожу из булочной и вижу полный магазин бизнесменов, которые покупают бублики, и домохозяек, укладывающих пшеничные буханки в пакеты для продуктов, то всегда с некоторым удивлением вспоминаю, что за пределами кухни есть целый большой мир. Мне кажется, что так, должно быть, чувствует себя больной, который умер, но его сердце снова заставили биться, вернули его в суету и суматоху жизни - слишком много информации, все чувства перегружены.
- Ты сама предложила ему остаться, - напоминает мне Мэри.
- Я ничего о нем не знаю. А если он попытается нас ограбить? Или еще чего хуже?
- Сейдж, ему за девяносто. Неужели ты думаешь, что он перегрызет тебе горло своими вставными зубами? - качает головой Мэри. - Джозефа Вебера можно при жизни канонизировать. Его каждый в Уэстербруке знает! Раньше он тренировал детскую бейсбольную команду, он организовал субботник в Риверхэд-парке и много лет преподавал немецкий в старших классах. Он любящий приемный дедушка для каждого. Не думаю, что он тайком проберется в кухню и ударит тебя ножом, когда ты повернешься к нему спиной.
- Я никогда о нем не слышала, - бормочу я.
- Потому что ты живешь в скорлупе, - отвечает Мэри.
- Или в кухне.
Когда днем спишь, а ночью работаешь, не остается времени на такие вещи, как газета и телевизор. Прошло целых три дня, прежде чем я узнала, что Усаму бен Ладена убили.
- Спокойной ночи! - Она быстро обнимает меня на прощание. - Джозеф безобидный. Правда. Худшее, что он может сделать, - это заболтать тебя до смерти.
Я смотрю, как она открывает черный ход в булочную, ныряет под льющий как из ведра дождь и, не оглядываясь, машет мне на прощание рукой. Запираю за ней дверь.
Когда я возвращаюсь в зал, чашка мистера Вебера уже пуста, а собака сидит у него на коленях.
- Простите, - говорю я. - Работа.
Мне нужно слепить сотню буханок, отварить бублики, начинить булочки луком. Да, можно сказать, что я занята. Но, к своему удивлению, я слышу собственный голос:
- Но работа может несколько минут подождать.
Мистер Вебер указывает на стул, где раньше сидела Мэри.
- В таком случае, пожалуйста, присаживайтесь.
Я сажусь, но поглядываю на часы. Таймер выключится через три минуты, и мне придется вернуться в кухню.
- Что ж, - говорю я, - похоже, нам придется пережидать погоду.
- Мы всегда пережидаем погоду, - отвечает мистер Вебер. Такое впечатление, что он откусывает слова с нитки: они звучат так отчетливо, рублено. - Сегодня вечером мы пережидаем плохую погоду. - Он поднимает взгляд. - Что привело вас на сеансы психотерапии?
Я встречаюсь с ним взглядом. В группе существует правило: никто не обязан делиться своей историей, если не готов. Мистер Вебер сам явно не был готов к откровениям, поэтому странно, что он просит собеседника сделать то, чего сам делать не желает. С другой стороны, мы не на групповом сеансе.
- Мама, - отвечаю я и сообщаю ему то, что уже рассказывала остальным в группе: - Рак.
Мистер Вебер сочувственно кивает.
- Мои соболезнования, - говорит он.
- А вас? - интересуюсь я.
Он качает головой.
- Так много причин, что и не сосчитать.
Я даже не знаю, что на это ответить. Моя бабушка говорит, что в ее возрасте друзья мрут как мухи. Похоже, так же обстоят дела и у мистера Вебера.
- Как давно вы работаете пекарем?
- Несколько лет, - отвечаю я.
- Странная профессия для молодой женщины. Не располагает к общению.
Неужели он не видел моего лица?
- Меня это вполне устраивает.
- Вы настоящий мастер своего дела.
- Любой может испечь хлеб, - отвечаю я.
- Но не у каждого это хорошо получается.
Из кухни раздается сигнал. Ева просыпается и начинает лаять. И почти моментально по витрине булочной скользит свет фар от останавливающегося на углу автобуса.
- Спасибо, что позволили посидеть у вас, - благодарит он.
- Не за что, мистер Вебер.
Его лицо смягчается.
- Пожалуйста, называйте меня Джозефом.
Я наблюдаю, как он прячет Еву под пальто и раскрывает зонтик.
- Приходите еще, - приглашаю я, потому что знаю, что Мэри будет рада.
- Завтра приду, - обещает он, как будто мы назначаем друг другу свидание.
Он выходит из булочной и щурится от ярких фар автобуса.
Несмотря на то, что я сказала Мэри, я убираю грязную чашку с тарелкой и только тут замечаю, что мистер Вебер - Джозеф! - оставил блокнот, в котором постоянно что-то писал, когда сидел в булочной. Он перетянут резинкой.
Я хватаю блокнот и выбегаю под дождь. Ступаю в огромную лужу, сабо тут же промокают. Волосы прилипают к голове.
- Джозеф! - окликаю я.
Мистер Вебер оборачивается, маленькие глазки-бусинки Евы блестят в складках его пальто.
- Вы забыли. - Я показываю блокнот и шагаю к нему.
- Спасибо, - благодарит он, пряча его в карман. - Не знаю, что бы я без него делал. - Он наклоняет зонтик, чтобы я тоже могла под ним спрятаться.
- Ваш "великий американский роман"? - предполагаю я.
Мэри установила в "Хлебе нашем насущном" бесплатный беспроводной Интернет - место, которое просто кишит теми, кто хочет опубликоваться.
Он вздрагивает.