— Нет! Ненавижу тебя! Дура! Ни за что!
Мать настойчиво тянула его за руку, но в этот миг из окна, занавешенного бамбуковой циновкой, послышался кашель и потянуло дымком из очага. Услышав голос отца, Хиёси сразу же понурился и примолк. Яэмону было под сорок, но, обреченный прожить остаток дней калекой, он обладал резким, хриплым голосом мужчины за пятьдесят.
— Вот пожалуюсь отцу, что с тобой нет сладу! — Пальцы матери разжались.
Хиёси закрыл лицо руками и тихонько заплакал.
Глядя на маленького мальчика, дерзкого не по годам, мать сокрушенно думала о том, что из него вырастет.
— Онака! Почему ты опять кричишь на Хиёси? Зачем воевать с собственным сыном да еще и плакать? — спросил Яэмон из-за окна болезненно-раздраженным тоном.
— Тогда сам накажи его! — укоризненно возразила Онака.
— За что же? — рассмеялся Яэмон. — За то, что он хочет поиграть с моим старым мечом?
— Да.
— Он ведь только хотел поиграть.
— Ему нельзя.
— Он ведь мальчик, к тому же мой сын. Что в этом дурного? Ну-ка, дай ему меч!
Онака изумленно поглядела в сторону окна и обиженно закусила губу.
«Я победил!» Хиёси возликовал, упиваясь своей победой, но через мгновение, увидев, как по изможденному лицу матери катятся слезы, он забыл о радости.
— Ой, пожалуйста, не плачь! Не нужен мне никакой меч. Лучше помогу сестренке. — Он понесся в кухню, где сестра через бамбуковую трубку раздувала огонь в глиняной печке.
Хиёси влетел в кухню с вопросом:
— Воды принести?
— Нет, спасибо, — ответила Оцуми, удивившись его порыву. Она недоуменно покачала головой.
Хиёси приподнял крышку бадейки для воды.
— Полное. Может, принести бобовую пасту?
— Нет, не приставай!
— Это я-то пристаю? Просто хочу тебе помочь. Что мне сделать для тебя? Может, соленья принести из амбара?
— Мама, кажется, собиралась принести.
— Ну, так что прикажешь мне делать?
— Веди себя хорошо. И мама будет довольна.
— А что, я разве плохо себя веду? Огонь есть? Давай я разведу! Ну-ка, подвинься!
— Сама справлюсь!
— Если ты только подвинешься…
— Погляди, что наделал! Все погасло!
— Врешь! Это у тебя все погасло!
— Неправда!
— Заткнись! — Хиёси, разозлившись на дрова, которые не хотели загораться, ударил сестру по щеке.
Оцуми, громко заплакав, позвала на помощь отца. Кухня и жилая комната располагались по соседству, поэтому голос отца тут же загрохотал в ушах у Хиёси.
— Не смей бить сестру! Мужчине недостойно поднимать руку на женщину. Хиёси, поди сюда! — послышался приказ из-за тонкой перегородки.
Хиёси молча, с укоризной посмотрел на Оцуми. Мать вошла и застыла на пороге в отчаянии от того, что в доме, как всегда, ссорились.
Яэмон был строгим отцом, самым грозным на свете. Хиёси поплелся в соседнюю комнату. Он сел на татами, выпрямился и посмотрел на отца.
Киносита Яэмон сидел перед очагом. Под рукой у него был посох, без которого он уже не мог передвигаться. Его локоть покоился на деревянном ящичке с инструментами для вязания и плетения пеньки. Этим занятиям он, впрочем, предавался лишь под настроение. Таким образом он вносил скудную лепту калеки в доход семьи.
— Хиёси!
— Слушаю, отец.
— Не огорчай мать.
— Хорошо.
— И не ссорься с сестрой. Подумай о своем поведении. Как ты будешь вести себя, став взрослым, как будешь обращаться с женщинами, которые нуждаются в заботе?
— Но я… но я же не…
— Помолчи! Я пока не оглох! Я все о тебе знаю и о твоих проделках, хотя никогда не выхожу из этой комнаты.
Хиёси задрожал. Он свято верил каждому слову отца. Яэмон не мог скрыть любовь, которую он питал к единственному сыну. Рука и нога изувечены, но благодаря сыну он, как казалось ему, будет жить вечно. Взглянув на сына, Яэмон сменил гнев на милость. Отец должен быть лучшим судьей своему ребенку.