- Позвольте, мадам! - воскликнул Белен. - Если вы полагаете, будто с моим племянником можно справиться этаким манером, вас просто ввели в заблуждение. Плохо вы знаете Дюпарке! Это ведь он одним ударом шпаги сразил наповал виконта де Тюрло, этого непобедимого негодяя, с которым никому не удавалось совладать… Все, что мне известно о нем с момента его отплытия на Мартинику, - это то, что он проявил себя отменным правителем. А я не знаю ни одного хорошего правителя, у которого бы не было врагов. Совсем напротив… Но, если они задумали заковать Жака в кандалы, им придется послать туда для этой цели не один полк! Он окажет сопротивление! И черт меня побери, если я стану винить его за это!
- Позвольте сказать вам, сударь. Я глубоко уважаю Дюпарке. Мне известны все его заслуги и достоинства. Но, как вы уже сами догадались, у него есть враги, и они сделали свое дело. Всего час назад Фуке говорил, что намерен отозвать его. Мне удалось добиться от маркиза, а он друг моего мужа, обещания дать вашему племяннику отсрочку. И вы, сударь, должны воспользоваться этой отсрочкой, чтобы спасти своего племянника. Ведь у вас есть могущественные и влиятельные связи. Надо во что бы то ни стало расстроить планы Фуке!
- Меня удивляет, - слегка подумав, медленно проговорил Белен, - почему вас так интересует судьба моего племянника. Вы с ним знакомы?
- Видела однажды, в Дьепе…
- Однажды?! И этого оказалось достаточно, чтобы теперь вы так решительно встали на его защиту?
- Да, - слегка охрипшим вдруг голосом ответила она, решив, что не стоит ничего утаивать от этого старика с такой уродливой внешностью и такими располагающими манерами. - Да, это правда, я видела его всего два раза и совсем недолго, но этого оказалось достаточно, чтобы между нами возникла симпатия… Я дочь Жана Боннара, вашего бывшего корабельного плотника!
- Дочь Жана Боннара?! - вне себя от изумления воскликнул д’Эснамбюк. - Тысяча чертей! А я как раз ломал голову, куда девался этот Боннар! Представьте, не далее как вчера я говорил о нем со своими кузенами, господами де Мироменилем и де Амо, и просил их разыскать его: если у него есть желание снова поступить на службу, то для него найдется место на борту "Бегущего", который он сам же и построил!
- Мой батюшка живет на улице Кок-Эрон. И вы без труда можете его там найти. Но сейчас, сударь, речь идет о вашем племяннике…
Белен несколько раздраженно развел руками.
- Но что я могу для него сделать? Ровным счетом ничего! Мне ли тягаться с самим Фуке!
- Надо добиться, чтобы Дюпарке взял под свою защиту кардинал Ришелье. Если он будет пользоваться покровительством кардинала, Фуке уже не сможет отрешить его от должности.
- Но позвольте, мадам, я никак не могу взять в толк, какие причины могли побудить вас взять на себя труд явиться ко мне в столь поздний час, чтобы убеждать защитить моего собственного племянника! Согласитесь, что это должны быть весьма веские причины!
- Вы правы, сударь! Они и вправду очень веские!
- Вы сказали, что завтра отправляетесь в Дьеп?
- Да, сударь, мы с моим супругом отплываем на "Вере"…
- На Мартинику?
- Именно так, сударь…
Белен добродушно усмехнулся и с ехидцей окинул взглядом Мари.
- Как я понимаю, вам доставило бы удовольствие застать Жака в Сен-Пьере, угадал?
Она потупила глаза и не промолвила ни слова в ответ. Ее молчание было для него знаком согласия. Он снова с озабоченным видом потеребил бороду.
- Все это весьма неприятно, - проговорил Белен. - Жак уже достаточно взрослый и может делать все, что ему заблагорассудится, не обращаясь при этом ни к чьей помощи. Сам же я сейчас целиком занят подготовкой к своему следующему плаванию. И не хотел бы попусту тратить время. Я посоветовал бы вам повидаться с одной из наших кузин, мадемуазель Луизой де Франсийон, она в дружбе с Фуке, и к ее мнению прислушивается даже сам кардинал Ришелье. Поверьте, в таком деле она будет куда полезней меня!
- Нет, сударь, - с настойчивостью возразила Мари, - здесь придется действовать вам самому, и никому другому. Послушайте. Угроза Дюпарке исходит сейчас от Островной компании. А с Островной компанией нам не справиться. Стало быть, не остается иного выбора, кроме как сделать так, чтобы ваш племянник не зависел более от компании и членов ее правления. Получи он на Мартинике какую-нибудь судебную или любую иную должность, которая бы находилась единственно во власти короля, - и Фуке уже ничего не сможет с ним сделать. Надо, чтобы он зависел только от одного кардинала Ришелье…
- Черт меня побери! - воскликнул Белен. - А мне и в голову не приходила подобная комбинация! Ведь, если разобраться, мой племянник сделал так много добра для Мартиники… Теперь он губернатор, но ведь есть же еще и должность, которая предполагает куда более широкие полномочия… я имею в виду звание сенешаля, верховного правителя острова…
- Так добейтесь, чтобы его назначили сенешалем! - воскликнула Мари.
- Для этого мне придется лично встретиться с Ришелье…
- Сожалею, что не смогу помочь вам в этом… Но прошу вас, не взирая ни на какие препятствия, преуспеть в этом благородном деле.
- Хорошо, я добьюсь встречи с кардиналом! - без особой уверенности пообещал он ей. - Но это только чтобы доставить вам удовольствие. Потому что, повторяю, племянник мой уже достаточно зрелый мужчина и не нуждается ни в чьей помощи. Выходит, вам так важно застать его в Сен-Пьере?
Мари почувствовала, как заливается румянцем. Бросила взгляд на д’Эснамбюка, который по-прежнему смотрел на нее с какой-то по-отечески доброжелательной улыбкой.
- Я отправляюсь в это путешествие ради него… - призналась она. - Только ради него одного…
Белен ласково похлопал ее по руке.
- От души желаю вам счастья, - проговорил он. - И обещаю, что завтра же начну действовать… Не скрою, мне совсем не по душе подобные демарши, но не знаю никого, кто смог бы отказать вам даже в самой тягостной просьбе!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мири мечтает о встрече с Дюпарке, но обнаруживает, что это не так-то просто
Каюта, что занимала Мари, была такая крошечная, что Жюли, когда она читала вслух госпоже, приходилось, поджав ноги, усаживаться на подушку прямо на полу. Но обе юные женщины были веселы. С самого отплытия они без конца смеялись и шутили. И смех их доносился даже до капитанского мостика, заставляя всякий раз вздрагивать непривычного к подобным звукам на корабле капитана.
Эту каюту вся команда "Веры", от простых матросов до самого высшего начальства, называла "птичником", и не без причины - день-деньской, с утра до вечера, из-за двери раздавалось оживленное щебетанье, время от времени перемежаемое пением или смехом.
Господин де Сент-Андре расположился в другой каюте, неподалеку от порохового погреба. Скрепя сердце согласился он расстаться с молодой женой. Но, к несчастью, у него не было другого выхода - на корабле не оказалось ни одной каюты, в которой могла бы разместиться супружеская чета.
Мари же охотно воспользовалась этой возможностью, чтобы почти напрочь улизнуть из поля зрения мужа. С самого начала путешествия все мысли ее были обращены к Дюпарке, которого ей предстояло вскорости снова увидеть. Она заранее, ничуть не сомневаясь, предвкушала, как рад будет молодой человек их встрече, и, уклоняясь от близости с Сент-Андре, не ублажая его похоти, чувствовала себя так, будто целиком посвящает себя одному Жаку. Однако ощущение это было каким-то смутным и немного тревожным, ибо чем больше они приближались к тропикам - с их палящим зноем, словно льющимся с объятого огнем неба, посреди этого застывшего в тяжелом оцепенении, разомлевшего от жары моря, - тем чувства обострялись в ней до предела.
Но наконец-то путешествие их подошло к концу! Насколько радовалась Мари отплытию, когда вдали исчезали берега Франции, настолько же теперь ей не терпелось поскорее ступить на землю Мартиники. И нетерпение это странным образом росло буквально час от часу. Полтора месяца, что "Вера" находилась в море, Мари храбро переносила все тяготы морской жизни, шумливых, беспокойных матросов, однообразную пищу. И вдруг, в одночасье, все это стало для нее нестерпимо.
Но такая перемена в настроении вовсе не заставила ее утратить веселости, ведь час освобождения был уже близок. "Вера" и вправду казалась ей тюрьмой - возможно, виной тому была теснота ее каюты, - пусть и приятной, но все же тюрьмой, из которой не было выхода…
Она глянула на Жюли - та, сидя у ее ног, листала книжку, которую Мари второпях и без всякой задней мысли сунула в свои вещи, уезжая из Парижа, - то были "Размышления о состоянии войны и мира" Макиавелли.
- Не пойму, и что интересного мадам находит в этой книжке? Ни одного привлекательного мужчины, ни одной нарядной дамы, а любви так и в помине нету. Что до меня, то я куда как предпочитаю любовные истории господина Пелиссон-Фонтанье…
- Ах вот как, господин Пелиссон-Фонтанье! - весело воскликнула Мари. - Но ему не помешало бы просить советов насчет своего следующего любовного романа у нашего господина Фуке: видно, он неплохо изучил все прежние истории этого сочинителя и вот-вот даст ему сто очков вперед! Поверишь ли, Жюли, он был так настойчив, этот маркиз де Белиль, накануне нашего отъезда, что я бы ни за что не устояла, не приди мне вовремя мысль притвориться, будто я услыхала твои шаги…
Жюли тоже расхохоталась, потом, успокоившись, снова взялась за свое:
- Нет, право же, мадам, неужели вы непременно хотите, чтобы я и дальше читала эту скучную книжку? Никак не возьму в толк, и что за удовольствие вы в этом находите… Когда там, на палубе, лейтенант де Валенкур, верно, совсем уж извелся от желания поскорей вас увидеть…