- Так ты собираешься сказать, зачем позвала меня? - спросил он ослабевшим голосом.
Нэнси удовлетворенно улыбнулась. Шон в нее влюблен, ей этого вполне достаточно. Все происходит, как она задумала.
- Кто-то пользуется бидонами с оливками, которые отправляют в Америку со складов дон Антонио Персико.
Он с сомнением смотрел на нее.
- И я должен тебе поверить?
- Твое дело.
- Как ты об этом узнала?
Нэнси рассказала ему о том, что видел Альфредо Пеннизи.
- Вито Витанца, крестник дона Антонио Персико, - руководитель операции, участвуют еще два человека. Один из них на службе у Мими Скалиа. Это - Микеле Санса.
- Ты знаешь, что прячут в крышках бидонов?
- Откровенно говоря, нет, хотя совсем не трудно догадаться.
- Ты такая умница. "Семья" тебе признательна.
- Ты и сам бы до этого докопался. Просто потерял бы больше времени.
- Заслуга твоя. Я не понимаю только, почему Мими Скалиа объявил войну дону Персико, который считает его своим другом.
Нэнси подумала, что она-то знает причину. Она помнила, как несколько лет назад позвонила Хосе, чтобы заступиться за отца Альфредо, и дон Мими получил из Нью-Йорка приказ, который тут же исполнил, но, видно, обида застряла в нем, как заноза. При первом же случае он по-своему отыгрался, объединившись, вероятно, с соперничающей семьей. Она сказала об этом Шону.
- Возможно, - решил он, - но когда поводов нет, их находят. Стимул всегда один и тот же - деньги или власть. Все остальное - столь дорогие тебе тысячелетние наслоения культуры, - отплатил он ей за проповедь.
На следующий день Микеле Санса был найден мертвым у дверей особняка дона Мими Скалиа, а Вито Витанца убит в собственной постели. Он перешел из сна прямо в небытие. Убийца оказался милосерден. Сам дон Мими бесследно исчез.
6
- Вито я крестил, еще ребенком взял к себе в дом. Он сиротой остался, ни отца, ни матери. Растил его как собственного сына.
Слезы блестели на глазах дона Антонио Персико, на лице застыло выражение глубокой скорби. Дом старика одновременно посетили предательство и смерть. Дон Антонио замолчал, помешивая кофе в чашечке тончайшего фарфора серебряной ложечкой, совершенно незаметной в его огромной руке. Слезы катились по щекам синьора Персико. Он с облегчением, словно лекарство, выпил кофе и откинулся на жесткую спинку старинного диванчика, обитого красным бархатом.
Шон сидел напротив дона Антонио в таком же бархатном кресле, с серьезным видом слушал старика и думал о Нэнси.
- Вито был мне как сын, - повторил Антонио. - Я ему пока доверил торговлю маслинами, чтобы он пригляделся к делу. Но потом я собирался объявить парня своим наследником. Я доверял Вито безгранично! Видел бы ты, с каким мужественным спокойствием сознался он в предательстве!
И старик добавил, сопровождая свои слова несколько театральными жестами:
- Собственными ушами слышал я его признание! Собственными глазами видел я, как он каялся! Но скажи, ирландец, что я мог сделать?
- Одну-единственную вещь, - ответил Шон, - и вы ее сделали.
- А ведь он был мне сыном, - вновь произнес дон Антонио, вытирая слезы огромным белым носовым платком.
Потом старик трубно высморкался и вроде бы успокоился.
Шон кивал головой, стараясь придать своему лицу выражение внимательного сочувствия. Он никак не мог привыкнуть к сицилийцам: они легко переходили от слез к смеху, и в радости и в горе подчиняясь собственным неукротимым эмоциям.
В эти полуденные часы горячее сентябрьское солнце безжалостно опаляло дома и пересохшие поля. Ослепительные лучи пробивались сквозь жалюзи в гостиной, от них не спасали белые кружевные шторы, и на ковре причудливо переплетались свет и тени. Дон Антонио дал волю чувствам, а Шон с необыкновенной любовью и нежностью думал о Нэнси.
Старик поставил чашечку на стеклянный столик, покрытый кружевной салфеткой, и торжественно произнес:
- Мими Скалиа мне за это заплатит!
- Лучше поскорей уладить дело! - посоветовал ирландец.
- Немедленно! - отозвался дон Антонио, в негодовании сжав кулаки.
- Но сначала надо его найти, - спокойно заметил Шон, наполняя стакан водой со льдом из графина.
Сицилиец налил себе еще чашечку кофе из неаполитанской кофеварки и произнес:
- Считай, он уже у нас в руках.
Шон удивился, как быстро сменилась равнодушным спокойствием глубокая скорбь дона Антонио. Ни в голосе его, ни во взгляде не осталось и тени волнения.
- А я думал, Мими сбежал, - сказал ирландец.
- На какое-то время он скрылся. Но сегодня утром, когда ты ушел, я послал человека для переговоров со Скалиа.
- Для каких переговоров?
- Он готов встретиться на нейтральной территории, предлагает большую компенсацию за нанесенный ущерб. Говорит, что раскаялся и готов искупить свою вину.
- А что просит взамен?
- Жизнь… - Антонио Персико взглянул на Шона, и холодная улыбка появилась на губах сицилийца.
- Ты ему веришь? - спросил ирландец, раздумывая, как бы поступил в такой ситуации Фрэнк Лателла.
- Лжет, мерзавец, - без колебаний ответил Персико.
- И что будем делать?
- Встретимся с ним!
- Для переговоров?
- Вытянем из Скалиа все, что возможно, а потом навсегда закроем ему рот. Живой он опасен, ты с него глаз не спускай. Я-то его игру разгадал. Он Фрэнку враг, врагом и останется. И кто знает, почему… - добавил старик.
Осторожно постучали в дверь.
- Кто там? - спросил дон Антонио.
В комнату заглянула служанка и доложила о приходе гостя:
- К вам господин сержант полиции.
Сицилиец обменялся взглядом с Шоном и распорядился:
- Пусть войдет. - С неожиданной быстротой старик поднялся из кресла и бросился навстречу визитеру, протягивая руку.
- Я пришел выразить соболезнования, - начал сержант полиции.
Высокий крепкий мужчина с шапкой седых волос, крупным носом и приветливым взглядом голубых глаз, сержант Марио Коломбо напоминал сельского священника. Он родился в Ломбардии, но уже много лет жил и работал на Сицилии. Сержанту оставалось совсем немного до пенсии, он рассчитывал провести остаток дней спокойно, рядом с женой (детей им Бог не дал), здесь, на берегу чудесного моря, среди этих таинственных и непонятных людей, которых он полюбил.
- Горе, такое горе! - скорбно вздохнул дон Антонио и предложил гостю сесть. - Завари сержанту кофе покрепче! - приказал хозяин служанке.
- Извините за мое вторжение в такой момент, дон Антонио! - сказал полицейский, усаживаясь рядом со стариком на диванчик.
- Вы знакомы - синьор Мак-Лири, мой американский покупатель, - представил Шона дон Антонио.
- В таком маленьком городке, как наш, ни один иностранец не останется незамеченным, - улыбнулся сержант, разведя руками.
- Так в чем же дело? - спросил Персико, делая вид, будто бы не понимает, зачем пришел полицейский.
- Момент, конечно, неподходящий, но ведь убили двоих. А бедный Вито был не чужим в вашей семье.
Дон Антонио понимающе кивнул головой. Он знал: сержант имел право вызвать его в свой кабинет и оценил деликатность полицейского, который прекрасно понимал, что его сегодняшний визит совершенно бессмысленнен.
- Может, вы, дон Антонио, припомните какие-нибудь полезные для следствия детали? - спросил сержант, отлично зная: от старика ничего не дождешься.
- Ошибка, конечно, ошибка! - вздохнул хозяин. - Я - честный коммерсант, торговлей занимался и Вито. Руки у мальчика были чисты. Боже! Сердце мое разбито…
- Ничего не припомните? Какую-нибудь мелочь… Подозрительный факт…
- Ничего, ничего не знаю, - со слезами на глазах простонал дон Антонио.
Сержант допил кофе, распрощался и встал. И с помощью пыток полиция не добилась бы от старика большего.
- Не исключено, дон Антонио, что следователь захочет поговорить с вами, - заметил полицейский.
- Я всегда в распоряжении правосудия, господин сержант, всегда!
Пожимая руку синьору Персико, сержант добавил:
- Вспомните что-нибудь - обращайтесь ко мне, вы знаете, где меня найти.
- Обязательно, обязательно! - И крепкое рукопожатие полицейского и старика скрепило взаимную ложь.
7
Нэнси видела, как Шон вышел из дома дона Антонио. Он ее не заметил, и она осторожно пошла за ним.
Ирландец отправился к морю по тропе вдоль низкой, сложенной из камней ограды. В свете луны длинные тени казались серебристыми. Шон поднял несколько камешков и бросил их в воду, как делал когда-то мальчишкой на Лонг-Айленде. Чуть заметные, спокойные, волны с шелестом лизали прибрежный песок.
Нэнси решила больше не прятаться, сняла босоножки и молча подошла к Шону.
- Зачем ты за мной ходишь? - спросил ирландец. Он давно заметил, что она идет сзади.
- А почему ты от меня не убегаешь? - к удивлению Шона, спросила девушка.
- Раньше ты другое говорила. Последний раз, помню, ты сказала, что скорей умрешь, чем сделаешь сама первый шаг.
- Только дураки никогда не меняют свою точку зрения, - ответила Нэнси и отвернулась.
Шон осторожно подошел поближе, крепко обнял ее и поцеловал со всей нежностью, на какую был способен: бесконечно нежно. Первый раз Нэнси поцеловал мужчина, и губы ее ответили страстно и нетерпеливо - она так долго ждала первого поцелуя. Шон понял: все женщины, что были у него в жизни, не стоили и мизинца этой странной, импульсивной девочки.
- Я люблю тебя, - прошептал он ей на ухо. Никогда еще не переживал он такого глубокого, такого сильного чувства.
- И я люблю тебя! - произнесла Нэнси. Ей казалось, у нее сейчас сердце выскочит из груди.