Ты теперь видишь, что и пан Кречовский на что-нибудь годен, хотя бы, например, на то, чтобы изловить хитрого пана Богдана.
Хмельницкий молча смотрел на него, не зная, к чему он клонит. Слуга принес закуску и вино; Кречовский, налив два кубка венгерского, высоко поднял свой кубок и провозгласил:
– За здоровье будущего украинского гетмана Богдана Хмельницкого! Желаю пана полного успеха, а главное – всегда так счастливо попадать в плен, как сегодня. Присядем-ка за закуску да обсудим, как бы тебе всего безопаснее убраться отсюда подобру-поздорову и ускользнуть из рук пана коронного гетмана. Он шутить не любит и, конечно, не замедлит прислать твой смертный приговор.
– А, ведь, я думал, что пан полковник мне изменил. Ты отлично выдержал свою роль и мог бы еще дурачить меня, сколько тебе угодно.
– Нет, пан будущий гетман, теперь дурачиться некогда, надо тебе скорее бежать. Сейчас после закуски я дам тебе лучшего коня, а за тобой пусть едет и сын твой, я его уведомлю. Сделаем мы все это ловко, так, чтобы и я не был в ответе. Я притворюсь выпившим, а ты прикажешь подать себе коня от моего имени. Пока слуги разберут, в чем дело, ты уже будешь далеко; я постараюсь покрепче заснуть и не быть в состоянии распорядиться. Когда пришел ответ от Потоцкого с решительной резолюцией: "немедленно подвергнуть преступника смертной казни", Богдана и след простыл.
– Как же пан полковник не углядел за узником? – укорял Кречовского староста.
– Вот поди же, пан староста, – с самым невинным выражением отвечал тот, разводя руками. – Я, признаться сказать, лишнее выпил, да и сплоховал, не углядел, а он на коня и был таков!…
– Зачем же пан полковник его не запер?
– Я думал, что лучше держать его на глазах. Если бы только не это вино, то он не ушел бы от меня.
Пан Конецпольский махнул только рукой и досадливо проговорил:
– И везет же этому Хмельницкому, второй раз из-под ареста уходит.
11. ЗАПОРОЖСКАЯ СЕЧЬ
Гей друзi-молодцi
Братья казаки запорозцi
Добре знайте, барзо гадайте,
И з ляхами пиво варити зачинайте!
В тот год стояла зима чрезвычайно теплая, какой старожилы не запомнили. Снег едва выпал и тотчас же стаял. В воздухе веяло теплом, несмотря на то, что было начало декабря, многие степные ручейки и речки вовсе не замерзали, а сама степь покрылась топкой грязью. Обычный путь пролегавший в Запорожье, так называемы "Черный шлях", представлял одну сплошную жидкую массу. Бесконечной лентой тянулась она по оврагам и долинам, взбиралась на небольшие холмы и кряжи, терялась то там, то здесь в топких болотах.
Богдан медленно двигался по этому пути с небольшой кучкой вооруженных людей, человек в тридцать. Измена Романа Пешты научила его быть осторожнее в выборе, и теперь он ограничился самыми надежными сотоварищами. В числе их были Тимош, сын Богдана, Ивашко, Брыкалок, татарченок Саип, чрезвычайно гордившийся данным ему конем и оружием.
Путешествие по черному шляху представлялось далеко не безопасным; то приходилось сворачивать в сторону, наткнувшись на татарский отряд, то встречаться с далеко ненадежными гайдамаками, выехавшими на добычу, то ускользать от польских жолнеров, высланных Потоцким для поимки Богдана. Наконец 11 декабря они подъехали к Сечи и в нерешимости остановились, раздумывая, что удобнее: прямо ли проехать к кошевому или отправиться сперва к Довгуну, жившему не в курене, а на острове Томаковке, и у него отдохнуть от утомительной дороги. Ивашко настаивал на последнем:– Нам всем надо отдохнуть, батько! А как в Сечь заедешь, закрутишься, и домой не пустят.
– Эх, ты, хлопец! – смеялся Богдан, – хочется тебе своим хозяйством похвастать… Еще успеешь! Мне непременно надо кошевого повидать.