Вскоре после этой прощальной пирушки вдруг явился в жилище Андреаса и Елены стражник из суда и позвал Андреаса к отцу. Андреас не стал отказываться - пошел. Конечно, все было просто: отец прослышал, что его единственный сын уже собирается жениться; вдруг удивился, что у него такой уже взрослый сын, и захотел наконец-то повидаться с ним. Они поговорили в комнате за судебной залой. Отец очень постарел в сравнении с тем, каким видел его Андреас в детстве, но был бодрым и веселым. Он хвалил Андреаса и даже восхищался им. Андреас говорил с отцом дружески и легко, это не затрудняло юношу, получалось как-то само собой. Отец пригласил Андреаса к себе домой не обед, сказал, что хочет ему сказать кое-что важное. Андреас согласился прийти, не хотел обидеть отца. Ни о госпоже Амине, ни о ее дочери Андреас даже и не подумал. Теперь они казались ему чем-то совсем ненужным в его жизни.
* * *
Мать знала, конечно; Андреас ей сказал, что отец пригласил его на обед. В тот день какое-то странное настроение постепенно овладевало ею. Она вдруг сделалась непоседливой, суетливой; быстро ходила из кухни то в свою комнату, то в комнату сына, мелкими движениями оправляла покрывало, скатерть, переставляла посуду… И словно бы этой полуосознанной непоседливостью она пыталась преодолеть внезапно ощутившуюся ею странную скованность всего ее существа… Было ощущение, что нет, не надо, чтобы Андреас шел к отцу; и в то же самое время волной накатывало убеждение, что надо, надо, надо!.. Все было так непонятно, недоступно пониманию…
И у Андреаса в тот день были такие же ощущения; то ли от матери передалось, то ли сам по себе ощущал такое - не надо, не надо, и в то же самое время: надо, надо, надо!.. И все твое существо, будто сковано; ты говоришь, двигаешься, думаешь и чувствуешь, а весь в этой скованности… И невозможно принимать никакие решения… И это - в твоей скованности - назойливое - не надо, не надо… и надо, надо, надо!.. И неясно, откуда это, кто управляет всем этим… Нет, впрочем, есть чувство, будто совсем никто… И от этого - легкое ощущение жути, будто в какую-то черную безбрежную темноту тебя кидает… или ты сам кидаешься?.. Или невозможно не кинуться?..
Андреас решил, что если еще останется дома, с ним сделается совершенное безумие. Он оделся, накинул теплый меховой плащ, велел матери прилечь отдохнуть и вышел из дома.
На улице хлопьями валил густой влажный снег. Пожалуй, к отцу еще рано было идти. Одолевая эту все длящуюся свою странную непоседливость, Андреас побродил по улицам, продрог, вошел в один трактир и выпил полстакана водки. Потом еще побродил по улицам, новогодние праздники еще не кончились, но было пусто на улицах, почти не было прохожих, никому не хотелось выходить под этот мокрый снегопад, в эту промозглость. И в трактире почти никого не было. Андреас еще продрог, промок, но, кажется, успокоился, и решил уже идти к отцу.
Старый дом с башенкой словно бы осел и уменьшился. Как давно Андреас не проходил мимо этого дома, а ведь он здесь родился…
Отец, должно быть, поджидал его, сразу вышел в прихожую и обнял сына…
- Да ты промок! Идем, погреешься у печи в столовой…
Андреас отдал плащ и шапку служанке.
- Высуши хорошенько, - приказал ей Элиас Франк.
- Послушай, - заговорил Андреас, ощущая свои дружески-доверительные и чуть возбужденные интонации, - Ведь этот молоток дверной и этот твой халат, они ведь те самые, что я видел тогда, в детстве, помнишь… И эти, для глаз, твои стеклышки в серебряной оправе…
Элиас засмеялся радостно и приложил стеклышки к глазам.
- Вот! Глаза тотчас делаются такие огромные! - Андреас тоже засмеялся. - Я в трактир заходил, - добавил он, все еще смеясь, - выпил водки натощак. Видишь, какой теперь!.. Ты не обращай внимания на все это, только накорми меня!
- Сейчас, сейчас накормлю! - Элиас улыбался и ласково похлопывал сына по плечу.
- Что мы, одни будем обедать? - спросил Андреас, когда они вошли в столовую, где уже был накрыт стол.
- Да, одни, женщины мои что-то прихворнули от этой погоды и будут обедать у себя.
Кажется, отец рад был, что побудет с сыном вдвоем.
- Иди, иди к печке, - отец легонько подтолкнул Андреаса в спину, тот сделал несколько шагов к большой изразцовой печи.
Приятным жаром веяло от голубоватых узорных изразцов. Андреас протянул руки.
- Хорошо! - проговорил Андреас. - Вот сейчас совсем согреюсь…
Отец отодвинул стул от стола, присел и смотрел на сына с восхищением и умилением.
Андреас почувствовал этот взгляд, повернул голову и, в свой черед, посмотрел через плечо на отца с улыбкой, доброй, дружеской и немного насмешливой. Андреасу вовсе не хотелось, чтобы отец так уж умилялся и восхищался им, это как-то смешно казалось Андреасу…
Но, увидев эту его улыбку, отец потер пальцами внезапно заслезившиеся глаза.
- Я так виноват перед тобой, - проговорил он дрожащим голосом.
- Не надо, не надо, прошу тебя, - остановил его Андреас ласково. - Все у нас хорошо, я здоров и счастлив, слава Богу, и люблю тебя. Вот и все! - Андреас еще улыбнулся.
Отец вздохнул. Он почувствовал, что сыну не хочется слушать эти запоздалые оправдания и просьбы о прощении. Хотелось просить прощения, хотелось покаяться, но еще больше хотелось угождать сыну, доставить ему хоть какую-то радость. И Элиас Франк смущенно замолчал, не зная, что говорить.
Андреасу сделалось жаль отца.
- А помнишь, ты мне подарил серебряный кораблик? Он у меня еще цел. Хорошая работа, красивая.
- Да, я знаю, ты умеешь отличить хорошую работу. В городе говорят, что такого мастера, как ты, нигде нет!
- Если ты меня будешь кормить одними похвалами, я умру от голода!
- Садись же, скорее садись за стол!..
* * *
Они весело пообедали. Андреасу даже стало приятно вот так вдвоем сидеть с отцом. Видеть жену отца и ее дочь Андреасу вовсе не хотелось.
После обеда они пересели к печке, щелкали орехи и запивали сладким вином. Отец сказал Андреасу, что кое-что скопил за все эти годы, и теперь хотел бы сделать сыну подарок на свадьбу.
- Какой подарок? Не надо мне ничего… - вяло возразил немного разомлевший от сытной еды и вина молодой человек.
Андреас сидел на стуле, чуть развалясь; одну руку, согнутую в локте, закинул на спинку стула, другой рукой небрежно катал по колену орех.
- Не обижай меня, - тихо попросил отец.
- Нет, нет, - Андреас постарался стряхнуть это уже давившее его оцепенение полусна. - Я не обижу тебя. Я приму подарок…
- Прекрасно! - отец радостно заулыбался. - Подожди, я сейчас вернусь…
Он и вправду вернулся быстро. И снова уселся рядом с сыном. Выглядел он очень довольным.
- Вот, - отец протянул сыну темный бархатный футляр, - это для твоей невесты.
Андреас понял, что отец дарит какие-то женские украшения. Юноше стало интересно, хорошо ли они сделаны, и как сделаны, какие они. Он осторожно дернул шнурок и вынул из футляра красивые серьги, начал рассматривать их. Серьги были большие, золотые, с эмалью, смарагдами, жемчугом и рубинами. Камни и золото показались Андреасу хороши, но саму работу он все же нашел грубоватой. Однако это был прекрасный дорогой подарок.
- Благодарю! - Андреас посмотрел на отца весело смеющимися глазами, чуть склонив набок темно-кудрявую голову.
- Конечно, это и рядом не лежало с твоей работой, но камни и золото, по-моему, хороши, - заговорил Элиас Франк оживленно.
Андреасу понравилось, что отец по достоинству ценит его работу.
- Ты позволяешь мне переделать их? - доверительно спросил он.
- Они твои! - продолжал отец все так же оживленно, довольный тем, что угодил сыну. - Думаю, если над этим золотом и над этими камнями поработают твои руки, цены всему этому не будет!
- Откуда у тебя эти серьги? - рассеянно спросил Андреас. - Это не наша работа. У нас в городе такую эмаль на скани делают гораздо тоньше.
- Я давно когда-то купил их, - отец мотнул головой. - Уже и не помню, где.
- Молодость у тебя веселая была, ты много видел, - заметил задумчиво Андреас. - Вот рассказал бы мне как-нибудь…
Впрочем, он не мог бы сказать, что испытывает такое уж сильное желание послушать рассказ отца о приключениях уже далекой молодости. Пожалуй, Андреас это сказал просто так, чтобы сказать что-нибудь, потому что хотелось что-нибудь сказать.
- Я другое тебе хотел сказать, - серьезно заговорил отец и наклонился к печи пониже, Андреас теперь не мог видеть его лицо. - Я на тебя переписал часть своего имущества, ну и деньги соответственно… Нет, не говори, что тебе ничего не нужно, - отец повел рукой в широком рукаве халата. - Ведь ты мой единственный сын, я люблю тебя. Сестры твои уже свою долю получили. Я об одном хотел тебя попросить: пригласи меня на свадьбу. Пусть у тебя на свадьбе, как положено, будут мать и отец. И позволь мне преподнести тебе на свадьбу дарственную на имущество и деньги. Пусть люди знают, что я не обездолил единственного сына. Ты вправе осуждать меня за суетность; если тебе неприятно то, о чем я прошу, тогда возьми дарственную сейчас. Я хочу искренне, чтобы твоя свадьба стала радостью для тебя; и если тебе неприятен будет мой приход, можешь откровенно сказать мне…
Андреас по-прежнему не мог видеть глаза своего отца. В сущности, Андреас не мог сказать, что ему очень хочется, чтобы отец являлся на его свадьбу и торжественно, при людях, наделял бы его имуществом и деньгами. Но в то же время Андреас не мог сказать, что ему совсем уж не хочется этого, что ему было бы это неприятно…
- Я ничего не имею против, - чуть растягивая слова, заговорил Андреас, - но мама… Ты уверен, что это не испортит ей праздник?