волка. Прежде всего, тем, что у него, как и у волка, плохо поворачивалась шея. Это было связано с
7
остеохондрозом шейного отдела, которым он страдал уже много лет. Чтобы оглянуться, ему приходилось
разворачивать весь торс. К тому же он имел крупный нос, который унаследовал от него и я, седую шевелюру
и такие же седые, свисающие на глаза брови. Комплекция у него была плотная, широкие плечи и короткая
шея. Признаться, внешне я его точная копия, только вот телосложение мне досталось не от волка, а от
канарейки, – беспомощно развел руками я. – Бабушка же, напротив, была смешлива, говорила нараспев,
растягивая слова. Она напоминала мне сову. Полненькая, низкорослая, с отсутствующей талией. Круглые,
всегда удивленные глаза, вздернутый носик и очень изящный маленький рот. Бабуля поджимала губы так,
что они создавали кружочек. К тому же сколько ее помню, она всегда страдала бессонницей, поэтому по
ночам часто занималась рукоделием при свете ночника или же читала книги. Когда она умудрялась
отдыхать, ума не приложу.
– Мистер Харт, простите, что перебиваю, но мне очень интересно, с каким же животным вы
отождествляете себя? – заинтересованно приподняв одну бровь, спросила журналистка.
– Ждал этого вопроса, – усмехнулся я, смущенно ворочаясь в кресле. – Это, конечно, парадокс, но у
енота и канарейки родился, кто бы вы думали? Пингвин! Поверьте, мне и самому не лестна эта роль.
Хотелось бы видеть себя орлом или благородным оленем, тем не менее я пингвин! Да, я так же гордо ношу
впереди себя живот, который как-то незаметно сформировался уже к сорока годам. Имею внушительных
размеров нос и близорукие глаза. Легче переношу холод, чем жару. Никогда не занимался спортом, но при
этом являюсь отличным пловцом. Практически не ем мясо, отдаю предпочтение рыбным блюдам. Я также
ориентирован на создание гнезда, выведение потомства и всегда верен своей самке.
– Неожиданное сравнение и довольно спорное, – заметила Кэрол, на удивление серьезно выслушав
меня, а потом, едва заметно улыбнувшись, добавила. – Я вас вижу более хищным животным, нежели
пингвин. Когда мы закончим работу над фильмом, поделюсь своим мнением, которое, возможно, еще
изменится. А сейчас давайте вернемся к истории енота и канарейки.
– Вы меня заинтриговали! Не думал, что выгляжу хищником в глазах молодой леди, – я сделал
паузу, обескураженный столь откровенными словами девушки.
Наконец, решив относиться к ним как к комплименту, продолжил свой экскурс в прошлое:
– В итоге мама сбежала с отцом, и две недели их прятали у себя друзья. Деду пришлось уступить.
Свадьбу отметили более чем скромно. Позволю себе напомнить, что это были самые тяжелые для Америки
годы за весь период Великой депрессии.
Мое игривое настроение бесследно улетучилось, когда я перешел к этой части своего повествования:
– Мама рассказывала, что в то время наиболее бедные семьи питались мясом лягушек, готовили
пищу из съедобных растений. Дед, как мог, тянул на себе содержание всех членов семьи, преподавая в
школе точные науки. На его иждивении находились жена, дочь и четырнадцатилетний сын Курт. Мама
закончила музыкальную консерваторию, но из-за кризиса найти работу по специальности было практически
невозможно. Отец перебрался жить в трехкомнатную квартиру родителей мамы. Появление в доме второго
кормильца значительно облегчило положение семьи. В сентябре тридцать третьего года родился я.
Вероятно, сказалось однообразное скудное питание матери во время беременности, но весу во мне при
рождении было меньше двух килограммов. Отец пребывал на седьмом небе от счастья! В те годы он
занимался перевозками грузов на дальние расстояния. Его по несколько дней не было дома. А в свои
редкие выходные брался за ремонт машин. Он в буквальном смысле валился с ног от усталости. Бывало, что
ему не удавалось поспать несколько суток подряд. Часть заработанных денег он по-прежнему отсылал
родным на ферму. В мае тридцать восьмого отца не стало. Выполняя очередной рейс, он просто уснул за
рулем.
С его уходом финансовое состояние семьи резко пошатнулось. Мама, словно надломленная ветка,
поникла и потеряла радость к жизни. Между бровей над переносицей навсегда поселилась горестная
складка, придающая лицу выражение глубокой скорби. Она подолгу стояла возле окна, стиснув рукой ворот
халатика, и смотрела в темноту, словно ждала, что муж вот-вот вернется. Сотни безработных слонялись по
городу в поисках хоть какого-то заработка. Серые лица людей теряли свои очертания на фоне серых камней
города, серые одежды подчеркивали серые круги под глазами, полными отчаяния. До шести лет я жил в
этом сумрачном мире. В силу своего возраста я не понимал озабоченности взрослых. О тех годах у меня
создалось превратное ощущение благополучия и достатка. Во-первых, другой жизни я не знал. Во-вторых,
на кухне всегда можно было раздобыть ржаную лепешку, а десертом зачастую служили листья стевии,
которую выращивала мама в глиняных горшочках на подоконнике в нашей спальне. После смерти отца
маме удалось устроиться прачкой в одну состоятельную семью. Возвращалась домой она поздно, и дед
всегда встречал ее, так как повсюду орудовали банды голодных беспризорников. Иногда хозяева особняка, в
котором она работала, выбрасывали какие-то вещи, и мама приносила их домой. Для меня это был
настоящий праздник! В тридцать девятом году у родных отца за долги забрали ферму, и два брата со своими
детьми пешком двинулись через всю страну к Бостону. Здесь можно было хотя бы жить за счет собственного
улова. Папиного отца к тому времени уже не было в живых: его сбросил взбесившийся жеребец, и дед упал,
8
ударившись головой о камень. Через год умерла и бабушка. Дочь одного из братьев в пути скончалась от
истощения. В квартире было очень тесно для всей прибывшей родни. После безуспешных попыток найти
себе хоть какую-то работу они на пароходе отплыли в Великобританию. Больше мы о них ничего не
слышали. Я пытался их разыскать, но никаких следов пребывания родственников в Европе обнаружить не
удалось. Возможно, их ограбили и сбросили за борт, что в те времена было вполне привычным делом.
Я замолчал, вспомнив встречи с детективом, которого нанял с целью найти близких по линии отца.
Промелькнула мысль, что, возможно, следовало бы попытаться продолжить поиски.
– Но наверняка были в вашем детстве и какие-то светлые моменты? – журналистка попробовала
подойти к начатой теме под другим ракурсом.
Я встрепенулся, радуясь возможности воскресить в памяти минуты детских восторгов:
– Конечно! Я обожал сидеть за рулем автомобилей, ремонтом которых занимался отец.
Отполированная поверхность руля, запах салона – что еще нужно мальчишке для счастья? А как замирало
сердце и еще где-то в районе желудка, когда отец подкидывал меня сильными руками высоко вверх, я делал
вдох и выдыхал, только когда возвращался в широкие ладони отца. Когда он был дома, на меня проливалась
лавина отцовской любви! Он меня щекотал, целовал пятки, мы с ним бросались невидимыми снежками.
Помню, как отец смастерил для меня ружье, стреляющее привязанной пробкой, которую я тут же отвязал.
Первым же выстрелом я чуть не убил кота, который предпочел прикинуться мертвым, вероятно пытаясь
таким образом избежать контрольного выстрела. Отец остался для меня приятным коротким сном, который
я видел когда-то. Без него первое время, словно сквозняк дул с одной стороны: исчезло ощущение
защищенности.
Еще из детства запомнился один случай, который маленьким, но тяжелым камушком давил мне на
сердце. Отец смастерил домашний инкубатор. Простой шкаф, с большими стеклами, одной полкой и парой
ламп. Нужно было несколько раз в день поворачивать яйца, всего и делов-то. Самым интересным был
момент, когда яйцо вдруг давало трещинки, которые паутинкой расползались в разные стороны, и через
минуту появлялся маленький настойчивый клювик. Это чудо рождения новой жизни собирало вокруг всю
семью. Цыплят мы потом успешно продавали на рынке. Однажды, мне тогда было лет пять, я находился в
комнате один, когда цыпленок решил появиться на свет. Он пробил клювом небольшую дырочку и
остановился, я подождал несколько минут и, поняв, что у него не хватает сил, решил помочь. Расковырял
всю скорлупу и только тут увидел, что на его животике заметен бугорок из яичного желтка. Вероятно, птенцу
просто не хватало воздуха, но для рождения он был еще не готов. Он прожил всего несколько минут. Я был
безутешен. Рыдал так, что родные не знали, что и делать. Считал себя тогда убийцей. Надо же, прошло
семьдесят лет, но, как сейчас, вижу его неподвижное тельце с мокрым пухом. Мама тогда стала моим
психологом и убедила, что птенец был болен и умер бы в любом случае, а значит, моей вины в этом нет.
Тогда я ей поверил.
Мама вообще была очень правильный и светлый человек. Я рос в любви и ласке. Перед сном она
брала мои маленькие ручки в свои теплые мягкие ладони и покрывала их поцелуями, подбираясь всё выше
и выше к щекам. Я смеялся и фыркал от удовольствия. Еще мама очень хорошо рисовала. Мое детство было