немигающим взглядом на всполохи огня на потолке. Я сожалел о поспешности своего публичного
заявления. Нужно было сделать это за день до операции, тогда можно было избежать всех этих разом
навалившихся проблем. Если бы от раскаяния люди умирали, то в сегодня я непременно покинул бы этот
мир.
Стемнело. Я вышел побродить по саду. В воздухе пахло туманом и росой. Океан провалился в
темноту, лишь плеск волн и лунная дорожка выдавали его присутствие. Небо черным пледом укрывало
Хайаннис. Луна мягким светом озаряла нежно шуршащую под легким ветерком листву деревьев. В звуках
ночного сада чудилась какая-то своя странная и таинственная жизнь. На фоне ярко освещенного окна
периодически возникал черный силуэт Патрика, с тревогой наблюдающего за моей беспокойной прогулкой.
Я присел у дома на нижнюю ступеньку крыльца, ведущего в сад. Опустил голову на руки и несколько
минут сидел так неподвижно. Из-за моей спины длинным прямоугольником, уползающим в темноту сада,
падал свет от открытой двери. На его фоне моя сутулая фигура выглядела жалко и одиноко. И я, раскачивая
торс взад и вперед, расплакался как ребенок. Рыдал с каким-то странным упоением, выпуская на волю
напряжение всех последних дней. Чувство вины перед Джимом переплеталось с жалостью к себе и страхом
смерти. Я никак не мог справиться с навалившимся на меня гнетом обреченности. Нахлынула смертельная
усталость, хотелось поставить жизнь на паузу и отдохнуть.
Вернувшись в дом, я переоделся в халат и спустился в кухню. Открыв бутылку виски, щедро плеснул
себе в стакан и тут же выпил его залпом, от усталости и напряжения не почувствовав вкуса напитка. Где-то в
затылке бушевал черный смерч бессилия и страха. Перед глазами постоянно стояла наглая ухмылка Броуди.
Мысли о возможной слежке не давали покоя.
Я поднялся в Зимний сад, находящийся прямо под крышей дома. Это была самая высокая точка для
обзора лежащей вокруг территории. Не зажигая свет, стал напряженно всматриваться в темноту. В светлое
время суток из этого окна хорошо была видна дорога до ближайшего поворота Грин-Дюнс-Драйв.
48
Когда глаза немного привыкли к мраку, я заметил огонек сигареты, совершающий движение в
диапазоне вытянутой руки, периодически подносимой к губам курящего человека. Через некоторое время в
темноте появился и свет от мобильного телефона. Сомнений не было: дом под наблюдением.
Я отправил на телефоны Тому и Джиму сообщение о замеченной слежке. Еще постояв минут
пятнадцать, обессилено рухнул в кресло, стоящее поблизости. Рука нащупала в темноте кнопку светильника.
В центре зала, нежно излучая перламутровый свет, зажглась жемчужина, бережно хранимая открытыми
створками гигантской раковины. Зная о моей любви к морю, этот изящный светильник заказал Джим на мое
шестидесятилетие. Диаметр прекрасного светила составлял чуть более метра, и жемчужина, размером с
футбольный мяч, притягивала восхищенные взоры всех, кто ее видел.
Я сидел в кресле до половины четвертого. Полумрак, царивший в комнате, идеально соответствовал
моему настроению. Винчи все это время лежал у моих ног, положив голову на тапок. Его тревожные умные
глаза, казалось, всё понимали и лишь грустно блестели в темноте.
Небо уже начало выходить из предрассветной дымки. При слабом освещении кисти рук стали
пугающе бледные. Старый халат не желал согревать. Тяжело поднявшись, я отправился в спальню. Пролежав
без сна до пяти часов, я вдруг вспомнил о снотворном, которое еще вчера купил в аптеке для меня Рик. Я
накинул халат и последовал по коридору в сторону кабинета. За окном уже рассветало. Слышалась ленивая
перекличка сонных птиц.
Я нашел снотворное в ящике письменного стола и, не читая аннотацию к препарату, по привычке
принял пару таблеток. Вернувшись в спальню, уже через несколько минут я забылся глубоким
беспробудным сном. Я до утра проспал на левом боку, чего мне категорически делать было нельзя. Сердце,
придавленное весом тела, с трудом перегоняло по венам кровь.
Всё, что происходило дальше, я знаю со слов Тома.
Утром, когда в обычное для завтрака время я не появился в столовой, Патрик заподозрил неладное и
поднялся в мою спальню. Найдя меня спящим, он хотел уже удалиться, но обратил внимание на
непривычную бледность, проступающую даже сквозь загар. Он приложил пальцы чуть ниже угла челюсти и
уловил едва ощутимый пульс. Дворецкий попытался меня разбудить, но тщетно.
Патрик заранее получил необходимые инструкции на случай подобной ситуации и, следуя им, сразу
позвонил Тому и Джиму. Для всех остальных он должен был сообщать, что я неожиданно вылетел в Европу.
Доктор выехал к Хайаннис, по телефону давая Патрику необходимые распоряжения. В доме имелось
необходимое медицинское оборудование, заранее приготовленное на этот случай…
Прибывший Фредриксон подключил меня к аппарату искусственного дыхания.
Задачей Тома было доставить меня в лабораторию таким образом, чтобы этого не заметили
следившие за домом люди. В гараж дома въехал фургон с логотипом химчистки. В нем без проблем
поместилась каталка с моим бессознательным телом вместе с подключенным медицинским
оборудованием.
Убедившись, что за машиной нет слежки, меня доставили в лабораторию. И я оказался в надежных
руках Георга Дитте.
Исследования показали, что пациент в глубокой коме. Состояние было стабильным, поэтому Джим
принял решение ждать подходящего донора мужского пола, и это ожидание затянулось на целых десять
месяцев.
ЧАСТЬ 2
Я очнулся от страшной головной боли, словно тысячи игл беспощадно барабанили по моему
несчастному мозгу. Боль была адской, и из груди вырвался не то стон, не то хрип.
Откуда-то справа доносилось монотонное пиканье, раздражающее самим своим существованием.
Каждый пронзительный писк этого аппарата бил по болезненно обостренным нервам. Слева, совсем рядом,
послышался шорох, настолько стремительный, что до моего лица и руки докатилось легкое движение
воздуха – и через секунду раздался звук захлопнувшейся двери. Я с неимоверным усилием приоткрыл
веки. Яркий белый свет, удвоенный белизной стен, больно резанул по глазам, заставив зажмуриться на
несколько секунд. Я упрямо повторил попытку.
Через пару минут в помещение быстрым шагом вошел одетый в зеленую спецодежду врача очень
высокий и крупный мужчина. Лукаво прищуренные глаза смотрели на меня восторженно, щетка усов
мастерски скрывала улыбку. Следом за ним в дверь бесшумно проскользнула невысокая женщина в форме
медсестры.
Я попытался попросить выключить в комнате свет, но губы даже не пошевелились. Голова кружилась,
как после сотрясения мозга. "Что за черт! – думать было нестерпимо больно. – По голове мне, что ли, кто-
49
то заехал? Судя по всему, я в больничной палате".
Мужчина, заметив, что свет доставляет мне дискомфорт, дал команду стоящей за его спиной
медсестре опустить жалюзи на окнах.
Я мысленно поблагодарил незнакомца и, наконец, смог полностью открыть глаза, обвести взглядом
палату. Всё качалось, предметы плыли перед глазами, взгляд с трудом фокусировался. Внезапно накатила
тошнота. Ложный спазм, обнаружив пустоту в желудке, стих.
Белые стены, белая дверь, закрывающая мое тело голубая простыня. Справа на столе какие-то
медицинские приборы, словно руки, тянущие ко мне множество проводов. Это всё, что я смог увидеть,
скосив глаза в сторону. Складывалось впечатление, что шея, руки и ноги закованы в гипс. Сомнений больше
не было: я действительно находился в клинике.
Здоровяк наклонился надо мной и пальцами развел веки, внимательно всматриваясь в зрачки.
– Как всё произошло? – не поворачиваясь к медсестре, сухо спросил он.
– На экране монитора я заметила мозговую активность и практически сразу услышала его стон, -
отрапортовала женщина.
Врач медленно провел пальцами перед моими глазами из стороны в сторону. Я проследил за его
движениями.
– Зрительные рефлексы в порядке, – удовлетворенно резюмировал он.
Я безуспешно попытался произнести хотя бы слово, однако губы оставались неподвижны. "Похоже,
он тут главный", – решил я.
– Дэн, если ты меня слышишь, посмотри поочередно вверх и вниз, – обратился ко мне мужчина.
Я выполнил его просьбу, чем вызвал непередаваемую радость у присутствующих.
Дверь открылась, и в палату, тяжело дыша, вбежал встревоженный седой афроамериканец в светло-
зеленом халате. Его глаза излучали неподдельную радость. Он находился в не менее возбужденном
состоянии. Они уставились на меня с нескрываемым восхищением.
"Чего это им так весело? Странные какие-то. Любуются на меня, как на родного!" Седой
взволнованно наклонился ко мне.
– Дэн, дружище, ты меня узнаешь? – прокричал он, вероятно, думая, что я плохо слышу.
Я поочередно посмотрел вправо и влево. Мужчины перестали улыбаться и озадаченно
переглянулись. Прилагаемые мной усилия спровоцировали новую волну оглушительной боли, пронзившей
мозг. Лицо перекосила гримаса страдания, и я застонал. Главный что-то сказал медсестре, и она ввела