общительная и немного сумасшедшая, как все творческие люди. А отец ее полный антипод – молчаливый,
замкнутый, погруженный в свои научные труды. Не понимаю, как они вообще умудрились создать семью.
Они были странной парой. Всегда выясняли отношения вполголоса и по мере того, как накалялись страсти,
говорили все тише и тише, переходя на шепот. И так ссора обычно затихала. Папа ушел к другой женщине,
своей ассистентке; мы с мамой не смогли простить его. Поэтому фамилия – это единственное, что осталось
от него в моей жизни, – не скрывая раздражения, ответила Кэрол.
– Кэрол, вы же уже большая девочка, – разочарованно протянул я, – и должны понимать, что
любовь – это неподвластное человеку чувство! И если бы ваш отец смог, он бы поборол его в себе.
– Может, и смог бы, но он этого не захотел, – с обидой в голосе возразила девушка.
– Ряд ученых уверенно называют любовь заболеванием, влияющим на сердечный ритм, работу
надпочечников и мозга. Так что вы глубоко неправы! Нельзя отрекаться от больного человека! -
резюмировал свои доводы я, заранее представляя возмущение своей собеседницы.
– Это в вас говорит мужская солидарность, – осуждающе прищурив глаза, парировала Кэрол и
язвительно добавила: – Уверена, на женские измены вы имеете абсолютно полярное мнение.
– Отнюдь, если за изменой стоит большое светлое чувство, а не животная похоть, то я отнесусь к
случившемуся с должным уважением и отпущу женщину к тому, кто оказался достойнее.
– Да вы просто святой! Неужели в вашем сердце не будет места обиде, злости, ревности? -
воскликнула девушка, возмущенная моим спокойствием.
– Кэрол, надо проявлять великодушие к тому, кого любишь, а не думать только о себе и своих
чувствах. Конечно, отпускать тяжело. Обида будет сидеть в душе, с этим не поспоришь. Но неправильно
принуждать человека оставаться с вами под одной крышей против его воли. В измене виновны обе стороны,
31
возможно, ваша мама стала уделять меньше внимания отцу, может, она перестала следить за собой. Ну, я
не знаю…
– Вот именно, вы не знаете мою маму! – с обидой в голосе бросила девушка.
Зависло неловкое молчание. Я решил воздержаться от вопросов о маме. "Ну и штучка, какая уж там
лань, она точно тигрица! Заводится с полуоборота! Вот это темперамент!"
Стая куликов методично собирала выброшенных на берег волной мелких моллюсков. При нашем
появлении они пугливо взметнулись над дюнами и, описав в воздухе круг, опустились на песок позади.
Мы почти подошли к дому.
– Если вы не против, сегодня можно провести съемку прямо на берегу, сидя на песке, от воды идет
такая приятная прохлада, – неожиданно предложила Кэрол.
– Не против, но давайте из уважения к моему возрасту всё же расположимся в креслах, -
поддержал идею я.
– Тогда попрошу Марка спуститься к нам и захватить пару кресел, – и девушка принялась звонить
оператору, который ждал ее в доме. Разговаривая по телефону, она ходила из стороны в сторону, и я
обратил внимание на ее ягодицы, соблазнительно двигающиеся под тканью узких брюк. Лишь крошечный
светлый треугольник чуть ниже талии свидетельствовал о наличии нижнего белья.
Словно подкараулив мои мысли, в кармане брюк завибрировал телефон, заставив вздрогнуть, как
будто я пойман учителем за подглядыванием в женскую раздевалку.
Звонил управляющий корпорацией:
– Слушаю, Итон!
– Добрый день, мистер Харт! Поступает масса звонков с вопросами о том, будет ли корпорация
открывать новое направление в области коммерческой трансплантации мозга? – взволнованно спросил он.
– Итон, – воскликнул я, – никакого нового направления не будет! Я не настолько корыстен, как
предполагают те, кто тебе звонит с подобными вопросами. Мне бы просто выжить, уж какой там бизнес!?
– Не будет? – разочарованно повторил Лоукридж.
– Конечно же, не будет! Выясни, кто распространяет эти слухи и уволь паршивца! – прикрикнул я. -
Жду вечерний отчет! – и хмуро убрал телефон в карман.
Кэрол уже сидела в принесенном Марком плетеном кресле. По ее напряженному взгляду было
понятно, что она слышала разговор.
– Вы действительно не планируете ставить такие операции на поток? – недоверчиво спросила она.
– И вы туда же! – вспылил я. – С чего все взяли, что я вообще перенесу эту операцию?!
Девушка ничего не ответила. Опустившись во второе кресло, которое только что принес Рик, я стал
ждать, пока оператор установит камеру. Кэрол, задумчиво глядя на море, накручивала прядь длинных волос
на указательный палец правой руки.
Марку идея съемок на берегу пришлась явно не по душе. Он сопел, устанавливая камеру на штатив.
Его белая футболка уже предательски взмокла, а голубые джинсы наверняка липли к ногам. Но, по всей
видимости, авторитет Кэрол был для него выше личных неудобств или, что более вероятно, он был тайно
влюблен в нее.
– Камера! Мотор! – наконец скомандовал Марк.
Девушка выпрямила спину и нежно улыбнулась:
– Мистер Харт, расскажите о своей первой жене, как вы с ней познакомились?
Я немного помедлил. Воспоминания об этом человеке были святы для меня. Она была особенная, и
говорить о ней нужно было лучшими избранными словами. Хотелось, чтобы Кэрол в полной мере
прочувствовала, каким удивительным человеком была Хелен. Мои чувства к ней не помещались в обертку
самых восторженных слов, существующих в английском языке.
– Хелен – это отдельная большая глава моей жизни, и самое нежное воспоминание, – я словно
подержал эти слова на груди возле сердца, прежде чем произнес их. – Она полюбила меня бедным,
никому не известным, невзрачным парнем и заставила поверить в то, что я самый умный, самый красивый и
самый сильный. Мы встретились, когда мне было двадцать семь, а ей девятнадцать. Нас будто накрыло
горячей волной. Это была любовь с первого взгляда. Не знаю, какой ее видели другие мужчины. А я вдруг
взглянул и словно встал на край пропасти, раскинул руки в стороны и полетел, но не вниз, а вверх, аж дух
перехватило. Она была такая миниатюрная, с тонкой талией, длинной шеей и лебединой грацией. Голубые
глаза с длинными ресницами всегда по-детски наивно смотрели на этот мир, темно-русые волосы аккуратно
уложены в пучок на затылке, лишь две пряди на висках выдавали в ней легкую степень кокетства. В ней
было что-то притягательное и греховное. В ней сочетались чувственность с наивностью неискушенной
девочки. Более доброго и отзывчивого человека мне никогда уже больше не довелось встретить.
Я попал в больницу с пневмонией и лежал в одной палате с ее отцом. У него был абсцесс легкого.
Хелен навещала его каждый день, и, обратив внимание, что я много читаю, однажды поинтересовалась
содержанием книги, лежащей на моей тумбочке. Я был смущен ее вопросом и, преодолевая неловкость,
32
поведал о сюжете книги Айн Рэнд "Атлант расправил плечи" и о том, что читаю ее третий раз, так как всё,
что было в доме, уже проштудировано неоднократно. И, вконец залившись румянцем до самых кончиков
ушей, попросил принести любые книги, которые есть у нее. Так у нас завязалась дружба.
Ее отца через неделю выписали, а она продолжала приходить, но уже ко мне. Мы о многом
разговаривали. Она была благодарным слушателем, не лишенным чувства юмора и остроумия. Нередко ее
каверзные вопросы ставили меня в тупик. После выписки из больницы я стал частым гостем в их доме. Ее
отец еще в больнице относился ко мне как к родному сыну, а узнав, что я рос без отца, и вовсе проникся
симпатией. Мне нравилось бывать у них. Это была не совсем обычная семья. Дело в том, что бесспорным
лидером в ней была мать Хелен, ее звали София. Тучная дама с восьмым размером груди, мужской
походкой и зычным голосом. На ее фоне щупленький и лысый Джек, с по-детски распахнутыми голубыми
глазами и широкими, но короткими, словно два кусочка меха, бровями, выглядел довольно комично.
"Калмен, не суетись под ногами!" – то и дело доносилось с кухни. Отца звали Джек Калмен – он работал
машинистом на железной дороге. Впрочем, эта напускная строгость в отношениях не была лишена и
нежности, свидетелем которой я не раз являлся. София могла повелительно прижать голову Джека к своей
груди, осыпая поцелуями его гладкую макушку. Вид Калмена в эти моменты был безмятежно счастливый и
безропотный. А семья умилялась, созерцая такую идиллию.
В их доме постоянно проживало от четырех до семи кошек. Их всех подбирал на улице Джек. Он был
абсолютно счастлив со своей властной супругой, искренне восхищался ее недюжей силой и умением
торговаться на местном рынке. София оберегала его и прикрывала от всех наготу ранимой души Джека.
Никто в ее присутствии не смел иронизировать над сентиментальностью и чрезмерной добротой ее супруга.
К счастью, Хелен по всем статьям пошла в отца и, будучи моей женой, никогда не пыталась мною
командовать. Старший брат Энтони и сестра Джина уже имели свои семьи и жили отдельно, а Хелен и
младший брат Райан – с родителями. По праздникам вся семья собиралась за большим столом в
родительском доме, и я упивался этой многоликой дружной родней. Меня тогда покорил мощный