- Да ладно уж, здесь - и королевские! В общем, что там есть, то и бери. Я тебя прошу, вот тебе деньги, - она дала ему толстую пачку купюр, - доплати сколько надо прямо сразу наличными, себе возьми полтинник… Помнишь еще, что такое полтинник?
Борис слабо улыбнулся, совершенно смятый Жанниной уверенностью и мощью.
- Больше не бери, остальное мне принеси. За этот полтинник знаешь что надо делать?
Молодой человек неуверенно кивнул.
Жанна громко объяснила:
- Русских уважать! Великую нацию! Ясно? У нас и без ваших выкрутасов все сложно. Пока ты здесь дурака валяешь, знаешь как все изменилось? О-о-о… я тебе потом отдельно расскажу… И этим скажи, быстроглазым, за стойкой, чтоб обращались ко мне на хорошем русском языке. Я отдыхать приехала. Иди уж, пожалуйста, не тормози. - Она обернулась к чуть съежившейся от ее напора подруге. - Сервис… Полчаса торчим в вестибюле. Новые "Жигули" утоплю, считай, в здешнем море за неделю отдыха.
Оксана засмеялась:
- Здесь ничего не тонет…
Жанна, наблюдая, как Борис послушно встал в конец образовавшейся очереди у стойки, негромко проговорила:
- Дерьма, значит, много…
Глава 5
После утренней службы Алена не торопясь складывала ноты, кивая последним уходящим певчим. В церкви уже почти никого не было. Сегодня во время службы она поймала себя на странной мысли: входя в церковь, она как будто чувствует себя под защитой. Может, так оно и есть? А вот есть ли на свете человек, способный убить в церкви? Алена тогда вздрогнула от собственной мысли и постаралась сосредоточиться на словах священника, который говорил о грехе прелюбодеяния и наказании за него. Очень кстати…
Проходя мимо иконостаса, Алена мельком бросила на него взгляд, на секунду отвернулась, потом снова повернула голову, словно кто-то ей это приказал. Как хочется верить так, как верят бабушки в чистых платочках… Но это невозможно. Бабули верят в реальных, очеловеченных богов, ангелов, угодников, наивно и просто.
Где-то в космосе есть место, где собрались все угодники кряду и раздают бабулям по их делам - бабе Таисии вернули потерянные очки, а у бабы Шуры отобрали две сотки на даче… Кто-то из их ровесников не верит совсем, и тем гораздо хуже, страшнее. Позади - недостроенный, несбывшийся коммунизм, впереди - черная яма смерти. А у бабы Таисии и подружки ее Шурки души полетят на небо, их там ждут, привечают да знаки всякие подают. И не оставят, когда телу совсем невмоготу станет таскать душу по земле.
У Алены раньше была подруга Яна, которую она знала с раннего детства - их родители снимали рядом дачи в деревне Петрово-Дальнее, в сторону от Волоколамки. Теперь там проходит Новорижская трасса и громоздятся особняки один краше и богаче другого, а раньше мальчишки гоняли петухов по канавам и рытвинам. Они и в Москве жили с Яной в одном районе и пошли в одну и ту же школу. Алена дружила с Яной почти тридцать лет. Это как раз Яна посоветовала ей три года назад пойти в эту церковь, чтобы практика в пении была, да и деньги здесь неплохие платят.
После школы Яна, как и Алена, хотела поступить в Гнесинский институт, но не попала, закончила только музыкальное училище. Голос у нее был слабоватый, а желание петь - огромное. Яна неожиданно увлеклась фольклором, стала ездить по деревням, собирать забытые песни, записывать голоса старушек с их дребезжащими, бесконечными напевами. И увлеклась еще и религией, бабушкиной, наивной и безыскусной.
По воскресеньям Яна меняла джинсы на длинные юбки, надевала большой цветастый платок и шла в церковь, стояла там всю службу, возвращаясь домой совершенно просветленная, с верой в себя, в Бога, который ее не оставит ни при каких обстоятельствах, с новыми друзьями, тоже верующими или церковными служками. У нее постепенно появилось и несколько знакомых, которых она одинаково называла "мои друзья", среди священников.
Это все не помешало ей найти хорошую работу на телевидении и встретить человека своей мечты вовсе не в церкви, а далекого от этого мира. Он был весел, голубоглаз, остроумен и не так давно женат. Яна стала жить с ним в открытую, случайно забеременела, родила ребенка, потом - второго… Ее друг никогда не скрывал, что любит свою жену и подрастающего сына и вовсе не намерен ломать привычную жизнь. Но Яна упорно ходила на исповеди, рассказывала обо всем батюшкам, просила совета, как сделать так, чтобы не грешить, то есть жить не во грехе, а повенчаться с этим чужим мужем. И что-то такое, вероятно, она находила в их наставлениях, что, страшно довольная, мчалась домой, учила детей петь духовные стихи, водила их к причастию и очень возвышенно относилась к своему собственному чувству. Прощая очевидные измены своего друга, измены со многими другими женщинами, она все выше возносила их отношения, не допуская и малейшего сомнения в своей правоте и праве на счастье.
Алене с годами стало все труднее поддерживать разговоры с Яной, которая в любом затруднительном случае ссылалась на Бога, при этом ведя совершенно светский образ жизни, пробивая любыми способами себе дорогу в жизни. Теперь Яна работала в шоу-бизнесе, имела престижную, новомодную профессию стилиста, человека, обладающего способностью из любого невзрачного парнишки, который не нравился никому в школе, сделать притягательный образ, вожделенную мечту миллионов…
- Наконец наш-то, кажется, к нам прибился. Уже третий раз ночует на этой неделе, - однажды радостно поделилась Яна с подругой.
- Он ушел из дома? - спросила Алена.
- Да… Живет пока один… Ну, надеюсь, теперь уже никуда не денется!..
"А может быть, как раз наоборот?" - подумала Алена, но не стала расстраивать подругу. Вместо этого, она спросила:
- Ну а как же его жена и сын?
- Откуда я знаю? Почему я должна о них думать? У меня есть свои дети, и им нужен отец. Наверно, я все-таки о них должна заботиться, правда?
- Тебе не жалко ее, Янка? Представляешь, как это ужасно - когда муж, с которым прожила пятнадцать лет, собрал вещи и ушел…
- Ты-то откуда знаешь? - засмеялась Яна. - И потом, с чего я должна ее жалеть? Если мужчина уходит, виновата сама женщина, значит, мало любила, не так любила…
- Ой, Янка, не знаю… Им же все надоедает - и если их любят, и если не любят… Уходят просто к чему-то другому, или к свободе, или просто потому, что теперь ведь можно уходить, хоть каждый год женись да уходи, когда надоест, - никто особо и не осудит…
- Саша ушел ко мне! К моей любви! Когда понял, что никто его так не любит!.. Моя любовь его спасет!.. Сейчас сделаем ремонт, и тогда он к нам переедет насовсем.
- Ну, ясно, - вздохнула Алена.
- Ты знаешь, - вдруг неожиданно сказала Яна, - а ты мне просто завидуешь.
- Ты что, Янка? - растерялась Алена. - Как ты можешь…
- Конечно завидуешь! - настойчиво продолжала та. - Меня любят, а ты - одна. И уже всем понятно, что не придет к тебе твой Денис. Никогда не придет. Не смогла ты ему дать того, что ему нужно. И с карьерой у тебя - никак. А меня каждая собака знает на телевидении, и любая новая певичка стремится ко мне попасть, потому что я из прыщавой пустышки сделаю звезду, по крайней мере, она будет похожа на звезду, когда ее выпустят поскакать пять минут на экране. А что еще надо? У меня - деньги, слава…
- Остановись, Янка, прошу тебя…
- Нет уж, послушай. Кто-то должен тебе сказать правду о тебе самой, не так ли? Так вот. У меня - все: роскошная работа, мужчина, который меня обожает, поклонники, будущее, прекрасные дети, а у тебя…
Алена представила, как подруга сидит сейчас в своей огромной захламленной квартире на самом краю Измайлова… Стол, как обычно, уставлен чашками с недопитым за два дня чаем, пол плотно завален детскими игрушками, вещами, ботинками… И на всех стенах - многочисленные Янкины фотографии: она с разрисованными поп-звездочками, она с телеведущим музыкального канала, она, беременная, в Париже, в открытом купальнике, второй раз беременная, на лыжах в Австрии… И много фотографий, где она со своим любимым Сашей. Янка хохочет, и Саша тоже улыбается, теребя по привычке редкую рыжеватую бородку и глядя чуть в сторону…
Алена сама положила трубку, и больше они не общались. У человеческих отношений есть свой срок, вот как, например, у растений, думала Алена. Есть яркие однолетники, не переживающие одной-единственной зимы; есть красиво цветущие двулетники, которые при большом старании могут вырасти и на третий год, только цветки у них потеряют свою прелесть, станут меньше и проще по цвету. А есть цветущие две недели в лето многолетники с мощной корневой системой. Чтобы выкопать такой цветок, надо брать большую лопату… Но и они не живут вечно. Вот разрослось рядом деревце, прикрыло большими ветками этот цветок, стало меньше света, появились новые насекомые - и он стал чахнуть, болеть и, наконец, погиб.
Каждый раз, вспоминая о Яне и об их разрыве, Алене становилось грустно и больно. Подруга предала в неподходящий момент, если только бывает подходящий момент для предательства. Но она дралась за свое счастье, дралась неистово, отчаянно, и тут уж было не до подруг. Тем более Алена всегда невольно напоминала Яне, что, кроме борьбы, может быть и другой путь, может, не столь сладостный…
Алена так и стояла напротив алтаря. Большая, темная икона Христа Спасителя притягивала взгляд, требовательно и страшно. Алена не могла отвести глаз, хотя видела ее уже десятки раз. "Она как царственная особа. Ты никогда не можешь заговорить с ней первым. Жди, пока она заговорит с тобой". Так вот что имел в виду Шопенгауэр, когда говорил эти загадочные слова. Казалось бы - чего ждать, подходи к иконе и говори, проси. Да разговор-то ведь - это когда говорят двое, по крайней мере, один внимательно слушает, внимает…