* * *
Костя надумал отремонтировать старую бабушкину, а точнее, дедушкину дачу, давно заброшенную и дошедшую до состояния если не развалин, то совсем нежилого. Дом был крепкий - настоящий добротный сруб, - но внутри совсем запущенный. Крыша тоже дышала на ладан, и окна с дверями не подлежали никакому ремонту.
Участок большой, со старыми высокими соснами, растущими там, где лет сто, а то и двести тому назад заблагорассудилось прорасти семенам из упавших на землю шишек, и одичавшими зарослями ягодных кустарников, посаженными дедом по периметру этого участка. Ранней весной Костя нанял рабочих и раза два в неделю наезжал в качестве контролирующего органа. А пока они с Диной и малышом частенько бывали на Мишиной даче, которая располагалась всего в семи километрах от Костиной, в урочище дипработников, каковыми были родители Миши. Костина дача принадлежала изначально творческому союзу архитекторов и счастливым образом перешла в наследство сначала от дедушки бабуле, а после от нее - внуку. Костя хотел продать дачу, но практичный друг отговорил его. А тут и время подоспело, когда эта дача просто благословением становилась для его семейства. В сентябре они надеялись отпраздновать новоселье и потихоньку свозили в приобретающий жилой вид дом ненужную мебель из квартиры. В квартире Костя тоже задумал сделать ремонт той части, что находилась на отшибе: кабинет должен был остаться кабинетом, а большая комната перед ним превратиться в спальню Дины и Кости. Их же нынешняя спальня со временем должна была стать детской.
Вот такими планами и делами была заполнена жизнь Кости, если не считать обычной институтской работы. Дине же оставалось хорошо питаться и питать подрастающего Георгия Константиновича Колотозашвили - крепкого, симпатичного и довольно спокойного ребенка. Настолько спокойного, что любимые занятия его мамы - чтение и вязание - оставались не в ущербе. Когда она вернется на свою работу, куда поступила по распределению, и вернется ли - зависало пока открытым вопросом. С одной стороны, оставаться домохозяйкой было хоть и приятно, но не вполне по Дининому нраву: зачем было столько лет, сил тратить на учебу, чтобы потом, как Артур Давлатян, забросить свой диплом в дальний ящик? А с другой - то место, где Дина проработала до декретного отпуска, не устраивало ее рутинностью и отсутствием какого бы то ни было творческого начала. Костя и исподволь, и в открытую подбивал Дину пойти преподавать… Впрочем, на раздумья время еще есть, а сейчас все свои творческие силы она вкладывала в подрастающего Гошу.
* * *
После грозы спалось особенно хорошо: чистый свежий воздух, беспрепятственно проникавший в открытые окна, сменил густую терпкую жару последних дней. Дина и Костя, отказавшиеся от всяких пижам и ночных сорочек с первых же дней… точнее, с первых же своих ночей, разметались нагишом на постели. Костя рассказывал Дине о последних достижениях строителей, ремонтирующих дачу, и говорил о том, что все идет по плану и осень они смогут провести за городом. Дина слышала все это очень издалека и даже начинала видеть описываемые Костей картины - мерцающие и перетекающие одна в другую. Вот большой дом с колышущимися в окнах белыми занавесками, высокая ярко-зеленая трава вокруг дома, а в ней бегает маленький Гоша… Но ведь он еще не умеет ходить, с удивлением подумала Дина. А Гоша ей ответил: "Умею, умею, умею". И это тоже удивило Дину: говорить он тоже, кажется, еще не умеет.
- Умею, умею! - настаивал тот.
Когда до Дининого сознания дошло, что это реальный Гошка подал голос из своей кроватки, стоящей вплотную к родительской постели, она услышала Костины баюкающие подвывания.
- Гоша, я спать хочу. Спи, а?.. - попыталась утихомирить его Дина.
Но скоро стало ясно, что ни уговорами, ни баю-баюшками от ребенка не отделаешься. Тогда Костя, перевалившись через Дину, взял голого крепыша из кроватки, положил между собой и его сонной мамой и пристроил голодного к набухшей груди. Прежде он, правда, полизал сосок языком и подул на него, чтобы тот съежился и превратился в удобную сосочку. Гоша, вероятно решивший, что отец опередил его и все молоко теперь достанется ему, поднял нешуточный протестующий рев и не успокоился, пока не ухватил ртом вожделенный источник.
В тусклом свете ночника Костя наблюдал неизменно приводившую его в восторг картину кормления младенца. Младенец урчал и чмокал, месил ручонками материнскую грудь, а ногами - ее живот.
Костя гладил нежную смуглую кожу сына, закручивал черные шелковистые волосенки на голове, делая из него ежика, и целовал игрушечные пятки. Тут он заметил, что из другого Дининого соска потекло молоко, и слизнул языком образовавшийся ручеек.
- Ммм… - почмокал Костя сладострастно.
Он отстранился. Легко провел кончиками пальцев от подмышки до соска, по пути тронув маленький белый шрамик, оставшийся на память о симпатичном, но принципиальном Бобике. Снова потекла густая белая струйка. Костя снова слизнул ее. Потом припал к соску и принялся урчать и чмокать, подражая малышу.
- Костя, отравишься, это ужасная гадость… - сонно пробормотала Дина.
- Ничего подобного. Это нектар богов, - сказал Костя.
- Извращенцы…
Костино баловство перешло в возбуждение.
- Перестань… Я не хочу… Ну пожалуйста…
- Гоша, перестань, мама не хочет, - сказал Костя, продолжая настойчиво ласкать и обцеловывать Дину.
Дина засмеялась лениво. Она еще не проснулась, но уже и не спала: Костины ласки не могли оставить ее равнодушной, какой бы усталой она ни была.
Малыш отпустил грудь и довольно крякнул. Костя переложил его на свою подушку, соорудив из нее подобие люльки, вручил ему яркую желто-красную погремушку и вернулся к прерванному занятию. Словно поощрение к дальнейшим действиям, раздался жизнерадостный писк насытившегося ребенка.
- Нельзя при ребенке, сколько раз я тебе говорила… - произнесла Дина неуверенно.
- Нужно при ребенке! - настаивал Костя. - Кто его еще научит, кроме нас? Не школа же…
- Гоша, отвернись…
Но очень скоро и ей, и Косте было уже не важно, смотрит ли на них только их сын или весь белый свет, - сами они не видели и не ощущали ничего, кроме друг друга и того наслаждения, которое умели дарить и получать.
Костя перевернулся на спину и увлек за собой Дину - он любил, когда ее лицо было над ним, когда он мог видеть ее тело, свободно касаться ее груди, живота, бедер. Он любил ее ниспадающие колышущиеся волосы, запрокинутую голову и то, как она потом падала ему на грудь…
Малышу было сыто и весело, он заливался жизнерадостным смехом и гремел своей игрушкой. В какой-то момент он вдруг попал в ритм движений своих родителей.
- Давай, Гоша, давай… Не сбавляй темп… - подбодрил его отец.
А мать уже не слышала ни этих слов, ни задающего ритм бряканья. Она тяжело дышала в шею Косте, а тот со стоном прижимал к себе обмякшее тело и целовал ее лицо и волосы.
В этот момент раздался особенно громкий и радостный вопль их малыша, и спину Дины оросила теплая струйка навесного фонтанчика.
Дина вскрикнула от неожиданности. Потом оба поняли, в чем дело, и зашлись в бессильном смехе, который тут же был поддержан заливистым смехом совершенно счастливого ребенка и синкопами его ударного инструмента.
- Когда-нибудь я тебе расскажу об этом, сынок! - сказал Костя, переложив малыша к себе на грудь, рядом с его недвижной мамой, и обхватил обоих руками.
* * *
Дина назвала адрес и быстро и внятно ответила на вопросы диспетчера, попутно удивляясь своему спокойствию.
Нет, конечно, это не было безразличие. Это была с детства присущая Дине собранность. Сейчас она подкреплялась уверенностью: все будет хорошо, ведь она обратилась к людям, чья профессия - спасать других людей, попавших в беду. А значит, они делают все необходимое, чтобы оказать помощь как можно быстрее.
Откуда она это знала?.. Просто знала, и все тут. Просто так было всегда. Каждый, к кому бы и за чем бы она ни обращалась в жизни, делал свое дело так, что порой у Дины создавалось впечатление, будто сидит этот человек на своем месте только для того, чтобы заниматься именно ею. А иногда ей казалось, что ее спутали с какой-то очень важной персоной… Продавцы в магазине всегда улыбались и советовали, что купить, а чего лучше не брать. Если кто-то когда-то оказывался не слишком вежлив, Дина реагировала на это замечанием вроде: "Я понимаю, как вы устали к концу рабочего дня…" Чиновники всех рангов содействовали ей в скорейшем или простейшем получении тех или иных бумаг, притом что Дина навряд ли просила их об этом или каким-либо образом выказывала нетерпение. Если перед ней заканчивались билеты куда бы то ни было, обязательно тут же находилась какая-то невостребованная броня, которую отдавали ей. Приятельницы брали ее с собой на примерки в ателье, а потом удивлялись переменам, происходящим с их закройщицами, которые прежде не считали брак браком и переделывать ничего не собирались, а при Дине вдруг становились услужливыми и внимательными, словно имели дело с английской королевой. И так далее и тому подобное… Дина приятно удивлялась этим мелочам и в следующий раз, идя куда-то за очередной нуждой, просто знала, что все обернется наилучшим образом. Может, люди чувствовали ее доверие, ее априорное уважение к их компетентности, к их работе?..
Никаких деструктивных мыслей! Не допускать страха и даже опасений! Акуна матата! - как любит говорить Гоша.