– По крайней мере, он знал, что на него идет охота. Но надеялся, что все обойдется.
– А я ничего не понимаю, – всхлипнула Светлана. – Что в этих фотографиях такого? Мы же смотрели, ничего там нет.
– Значит плохо смотрели, – Кирилл наконец сел на табуретку, с отвращением отодвинул тарелку с остывшей картошкой. – Что теперь делать-то будем?
– В каком смысле? – сестра подняла на него заплаканные глаза.
– В том смысле, что нам через полчаса в милиции надо быть. И что мы им расскажем?
– Я… не знаю. Олег, ты как думаешь?
– Тут одно из двух, – пожал он плечами, – говорить все или ничего. То есть, или сразу отдать в милиции и фотографии и письмо, подробно объяснить как они у нас оказались и честно ответить "не знаю" на миллион дурацких вопросов, которые нам после этого зададут. Или второй вариант – последовать совету вашего приятеля, молчать. Опять таки, ничего не знаем, понятия ни о чем не имеем и точка.
– Ну вы со Светкой прямо родственные души, – неожиданно ухмыльнулся Кирилл. – Она тоже вечно начинает расписывать: один вариант, второй вариант…
– На чужих проблемах это у меня очень здорово получается, – криво улыбнулась и Светлана. – А вот когда дело идет о себе любимой, все гораздо сложнее. Проще всего, наверное, отдать все в милицию и пусть они разбираются.
– Я бы на сто процентов согласился с тобой сестренка, если бы Витька особо не подчеркнул: "никому и никогда!". Включая милицию. По-моему, уж лучше будет сжечь, тоже решение проблемы. А ты как считаешь, Олег?
– Сжигать я бы не торопился, – Тернов тоже отодвинул от себя нетронутую картошку. – Светочка, все равно есть уже не будем, сделай кофейку, пожалуйста.
– Варить не хочу, – предупредила она, – будете пить растворимый.
– И прекрасно, меньше возни. Так вот, что я хочу сказать по поводу этих фотографий. Акимов пишет, что их хотят получить очень нехорошие дяди. А насколько мне известно, такие дяди отличаются крайней настойчивостью и упорством. И если они явятся к Светлане, то убедить их в том, что снимки уничтожены, будет ой, как не просто.
– Но Витька пишет, что никто не знает, где снимки. Он уверен, что никому и в голову не придет искать их у меня.
– Не хотелось бы об этом напоминать, но точно так же он был уверен, что ему самому ничего не угрожает и через пару недель он "избавит тебя от этой обузы".
– Я согласен, – сказал Кирилл. – Меняю свою точку зрения, сжигать, ни в коем случае, нельзя. Эта наша страховка на тот случай, если на пороге вдруг появятся те, кто убил Витьку. Надо спрятать, где-нибудь в надежном месте?
– Где? Отвезти к тебе в музыкальную школу и положить в сейф? Или в лучших детективных традициях, положить в камеру хранения на вокзале? – Светлана поставила перед мужчинами чашки с кофе. Себе делать не стала, налила стакан холодной воды. – У меня дома никаких тайников нет, а прятать фотографии под матрас я отказываюсь. Давайте лучше в милицию… Олег, что ты морщишься? Чем тебе милиция не нравится?
– Милиция мне нравится, ты кофе переложила. Дай сахар.
– Извини, – она с резким стуком поставила на стол сахарницу. – Ты остановился на том, что милиция тебе нравится.
– Нравится, – подтвердил Олег. – Но отдавать им фотографии и письмо я бы тоже не торопился. Кирилл, ты не смейся, но тут опять надо рассматривать два варианта: или этот ваш приятель бандит, на что он, как я понял, намекал Светлане в разговоре, либо работник правоохранительных органов, о чем он, тоже не слишком ясно, пишет в письме.
Кирилл быстро взял листок в клетку, нашел нужную строчку и прочитал с выражением:
– "Стою, можно сказать, на страже правопорядка". Вообще-то, это может означать все, что угодно.
– Все что угодно, кроме криминального мира, – заступилась за Акимова Светлана.
– Значит, еще раз повторяю, рассматриваем два варианта, – продолжил свою мысль Олег. – Или ваш приятель бандит и за этими фотографиями охотятся какие-то его бандитские враги… тогда непонятно, почему нельзя отдать их в милицию? Пусть бы они с его противниками своими методами разобрались? Или Акимов, скажем так, госслужащий и тогда… тогда тем более непонятно, почему он особо оговаривает, чтобы ты не отдавала снимки никому, какие бы официальные документы они не показывали.
– Наверное мы как-то не так рассуждаем, – жалобно сказал Кирилл. – Я, вместо того, чтобы хоть что-нибудь понять, наоборот, совсем запутался. Но одно только скажу, Витька не бандит! Ну не верю я в это!
– Можно подумать, я верю, – проворчала Светлана.
– А что вы на меня смотрите? – удивился Олег. – Я его вообще тридцать секунд видел. Пусть будет не бандит.
– Значит, делаем, как он просил? – уточнил Кирилл. – Никому ничего не рассказываем?
– Вот именно, – кивнула Светлана. – Решение принято, осталось только придумать, куда спрятать фотографии и письмо. Не под матрас же, в самом деле, совать.
– Давай мне, – неожиданно предложил Олег. – Я в футляр положу. И под рукой будут и спрятаны.
– Тебе? – она смотрела на него с сомнением.
– А почему нет? У меня никто не догадается искать. Или ты мне не доверяешь?
– Не говори ерунды. Просто впутывать тебя в это дело, как-то не очень красиво. Тем более, мы с Витькой хоть знакомы сто лет, а ты за что страдать будешь?
Олег не сразу нашел ответ. То есть, если бы он сказал правду, что ради нее, он бы… нет, на это даже намекать нельзя. А никакого другого внятного объяснения, в голову не приходило.
Спас его Кирилл:
– А по-моему, он уже и так впутался вместе с нами, по самую макушку, – сказал он. – И при этом, все понимают, что Олег – лицо случайное, значит искать у него, действительно не будут.
Он снова сложил письмо, сунул его, вместе с конвертом, в пакет с фотографиями и протянул Олегу:
– Пусть будет у тебя. Прячь.
К одиннадцати они в милицию, конечно, не успели – совсем забыли о времени, обсуждая Витькино письмо. Мало того, когда уже собрались уходить, Кирилл вспомнил, что так и не умылся и, не снимая ботинок, рванулся в ванную. Впрочем, опоздание было джентльменским, минут на десять, не больше.
Светлана почему-то думала, что вот сейчас они станут отвечать на вопросы втроем, помогая друг другу точно вспомнить последовательность событий, но их ждали три разных следователя в трех разных кабинетах. Ей достался Алексей Николаевич Драгомилов. Слегка за сорок, невысокого роста, полноватый, лысеющий блондин с приятной улыбкой на круглом лице. Он немного напоминал добрых и умных следователей из старых советских кинофильмов, вот только крупная золотая печатка на безымянном пальце правой руки не соответствовала этому образу.
Старший следователь Драгомилов был безукоризненно вежлив, даже любезен. Сначала он записал ее паспортные данные, немного смущенно улыбнувшись и разведя руками:
– Да-да, я знаю, в деле все это уже есть, но формальности протокола…
– Разумеется, – Светлана решила проявить благоразумие и полную готовность к сотрудничеству. – Бумаги должны быть оформлены по всем правилам.
– Как приятно иметь дело с человеком, который это понимает! – искренне обрадовался старший следователь. – Вы просто не представляете, как раздражает, когда начинаются претензии, споры – и все из-за соблюдения необходимых, поверьте мне, правил!
Поскольку Светлана не очень понимала, о чем тут вообще можно спорить, она только пожала плечами. С ее точки зрения, ситуация напоминала трамвайную, когда надо предъявить кондуктору проездной билет. Он имеет право этого потребовать, она имеет возможность показать. Так зачем терять время на бессмысленные препирательства?
Алексей Николаевич вернул ей паспорт и задушевным голосом попросил:
– А теперь, Светлана Дмитриевна, с самого начала. Как вы познакомились с потерпевшим?
– Ой, ну это уж слишком с начала будет. Тем более, что точно я не помню, это двадцать лет назад было. Могу только число назвать – первое сентября. Мы вместе в первый класс пошли.
– А-а… пожалуй, вы правы, это немного слишком. Давайте про школу пропустим и перейдем к вашим встречам в последнее время. Вы часто виделись?
– Да вообще не виделись десять лет, с самого выпускного вечера.
– Что так? Обычно выпускники, хотя бы первые несколько лет поддерживают связь. Или вы с ним были в плохих отношениях?
– Наоборот, лучшие друзья. Просто он уехал сразу куда-то и вот только недавно вернулся.
– Откуда вы знаете, что недавно?
– Ну… он сам так сказал.
– Значит, вы все-таки встречались, – Алексей Николаевич посмотрел на нее укоризненно.
Он что, нарочно? Пытается ее запутать? Или действительно туповат? Вряд ли, должность старшего следователя требует некоторого уровня интеллекта. Наверное, это просто стиль работы такой – задать как можно больше вопросов, и нелепых в том числе, а потом уже отсеять всю шелуху и получить в остатке нужную информацию. Значит, если она не хочет сидеть здесь до ночи, нужно быть точнее в формулировках. Слава богу, опыт общения с подобными типами у нее есть – вдолбить иному автору правила, которым надо следовать, чтобы его опус приняли в издательстве, гораздо сложнее, чем посвятить Драгомилова в тонкости ее взаимоотношений с Витькой Акимовым. Это если не вдаваться в подробности, разумеется.
– Алексей Николаевич, – сказала она ровным голосом, – давайте уточним еще раз, по порядку. С Витей мы десять лет проучились в одном классе, дружили и, следовательно, в это время виделись регулярно. После окончания школы он исчез из моего поля зрения и десять лет мы не встречались. А три дня назад он, совершенно случайно, увидел меня на улице и, естественно, подошел. Потом…