"Редкая птица долетит до середины Днепра" - утверждал Николай Васильевич Гоголь. Но, будучи не птицей, а Киевицей, блондинка с фамилией Чуб перемахнула древнюю реку за пару секунд и ворвалась в Киев Левобережный.
- Спускаемся, - предупредила Землепотрясная минут семь спустя.
Стать летчицей-космонавткой Даша мечтала не зря. Чуб была прирожденной труболеткой!
Сделав умопомрачительный зигзаг, она нырнула в черную расщелину улицы, и вновь взвилась вверх.
- Это не Ахматовой. Это…
- Она параллельная! - откликнулась Маша. - Вправо!...
Дашина подруга-метла лихо перепрыгнула ряды серых крыш.
И пошла на снижение.
- А люди? - крикнула Маша. - Они ж нас увидят!
- Они увидят зрелище, а мы - Хлеб! - сьерничала Чуб, и, наплевав на все возможные инсульты и инфаркты, которые они могли вызвать оптом и в розницу, пролетев мимо окон мирных граждан, снизилась на высоту второго этажа.
- "Невидимы и свободны", - прошептала Маша слова, сделавшие незримой булгаковскую Маргариту Николаевну.
Но литературное заклинание не помогло.
- Вот он, наш "хлебушек"… - Чуб рулила к "особой примете".
Машины ноги коснулись земли.
Двухместная метла выскочила из-под нее, ударилась об асфальт.
- Да, это тот самый дом! - Даша подобрала свой "фаллический символ", и глубокомысленно оперлась о древко подбородком. - Этаж, по-моему, был третий, - сказала она. - А вот окно… Ты помнишь, какое окно?
- Горящее.
- Классная примета, - фыркнула напарница. - Ни-че, что пока мы летели, оно сто раз погаснуть могло? О’кей. Облетим третий этаж по периметру…
- Даш, нас увидят! Еще не поздно. Ты только представь…
- Представила. Жуть! - кивнула та. - А варианты есть? На метлу!
Ведьмацкий экипаж взмыл в воздух.
К счастью большая часть окон была зашторенной, черной. Или к несчастью, - если одно из них было тем самым, успевшим погаснуть окном, куда им предстояло попасть.
Выровнявшись, Даша "прочертила" третий этаж.
Маша успела разглядеть голого парня-подростка, стоящего у зеркала, к ним спиной. Мужчину за компьютером: дядя даже не поднял головы от монитора. Пожилую семейную пару, взиравшую в голубоватый телевизионный экран. Женщину, стоящую на табуретке, с веревочной петлей на шее…
Больше ничего рассмотреть она не смогла, одурев от грохота.
Оглушенная пролетела сквозь окно, болезненно приземлилась на пол, и только там поняла: со свойственной Даше Чуб простотой, несостоявшаяся космонавтка протаранила стекло древком метлы, загремев (в прямом смысле этого слова!) прямо в дом потенциальной самоубийцы.
Впрочем, самоубийца больше не была потенциальной - она висела. Ее лицо со страшной гримасой корчилось в бурой петле. Чуб танцевала вокруг пытаясь обхватить висевшую за ноги. Конечности женщины конвульсивно болтались туда-сюда, не даваясь Даше в руки.
- Маш, помоги!!!
Ковалева с трудом собрала себя с пола.
Рука, повстречавшаяся с осколком стекла, кровоточила, бок - обиженно ныл.
Взгляд метнулся к отброшенной табуретке, а ум сообразил: при виде кошмарного зрелища - двух влетающих на метле нежданных гостей, - женщина вздрогнула, и постамент вывернулся у нее из-под ног.
Вскочив, подхватив табурет, Маша постаралась вернуть его на место. Чуб таки удалось обхватить ноги повесившейся, и вернуть ее ступни на сиденье. Но теперь обмякла верхняя часть - голова дамы безвольно висела в ожерелье веревке. Самоубийца была без сознания.
- Нож! - заголосила Чуб, кое-как удерживая горизонтально упрямую дамочку, пытающуюся задохнуться в петле - не так, так эдак!
Ковалева вобрала в себя комнату и обнаружила нужное - ножницы в стакане на письменном столе.
Поддерживаемое четырьмя руками, тело несчастной повалилось на грязный паркет.
- Интересно, чего она вешалась? - подумала вслух Даша Чуб.
Маша осмотрелась.
Комната казалась нежилой. Письменный стол выбежал на середину гостиной, всюду лежали тюки, чемоданы. На полу валялся белый журнал, оказавшийся при близком знакомстве литературным, с гордым именем "Ренессанс". В их небесном видении женщина держала его в руках.
Ковалева подобрала издание. Открыла его наугад.
Но журнал распахнулся сам - там, где был научен открываться. На 89 странице, запечатлевшей то самое высосанное жизнь лицо их спасенной…
- Анна Голенко, - прочитала студентка. - Ее зовут Анна Голенко. Тут напечатаны ее стихи. Она - поэтесса.
- А-а-а, - поскучнела Чуб, - тогда понятно чего она вешалась. Все поэты кончают с собой - это у них такая традиция. Вот только куда нам ее девать? Одну нельзя оставлять. В больницу?
- Ты что! - округлила глаза напарница. - Ведь дело ж не в самоубийце. Вряд ли Киевицы спасают самоубийц. Ее повешенье должно для нас что-то значить.
- Тогда к нам, на Яр Вал? Подождем, пока очухается.
- А если, когда она очухается, наши кошки что-нибудь скажут? Она ж опять в обморок упадет. И вообще…
С появлением Акнир, Башня на Яр Валу перестала быть безопасным местом.
- О’кей, - приняла нелегкое для нее решение Даша. - Везем ко мне.
- К тебе? Куда?
До недавнего времени певица и арт-директор проживала в гримерке клуба "О-ё-ёй!", будучи изгнанной из которой, перебралась в Башню… И ни разу еще не заикалась про наличие иного - постоянного места жительства.
- На Десятинную, - пояснила Чуб. - Живу я там. Правда, я с матерью жутко поцапалась. Но все равно ведь надо у нее про родственников-ведьм выяснять. К тому же она обожает возиться с самоубийцами.
- Обожает возиться?.. - поразилась Маша.
За время их знакомства "обожает возиться с самоубийцами" было первым информацией о Дашиной матери.
- Ага. - подтвердила Чуб. - Мама обожает поэтов, покончивших с собой. Она у меня знаешь кто? Маяковка!
- Кто-кто?
- Ну, знаешь, есть пушкинисты, есть булгаковеды - этих ты точно знаешь. А она - маяковка! Всю жизнь изучает жизнь и творчество Владимира Маяковского, на хрен никому не нужное. Я про то, как Влад Владович покончил с собой слушала в детстве вместо сказки. Представляешь, в какой ужасной атмосфере я вынуждена была расти?
- А ничего, что сейчас два часа ночи? - засомневалась Ковалева.
- Конечно, ни-че. Я ж говорю, она - маяковка! Богэма. Моя мать сроду не ложилась спать раньше трех.
*****
Дом на улице Десятинной Трехсвятительской покорил Ковалеву своей дореволюционной основательностью.
На добротных, одетых в рыжую кожу дверях висела медная табличка:
Профессор А.А. Чуб.
Внучка Чуб нетерпеливо вдавила звонок - бездыханная поэтесса нависала на них мертвым грузом.
Дверь открылась мгновенно.
На пороге стояла женщина в джинсах и старой футболке. В левой, согнутой в локте руке дымился остаток дешевой сигареты "Прима". Бледные, белые волосы были гладко зачесаны назад. И глядя на Дашину мать, Маша впервые осознала: ее подруга - настоящая блондинка.
Что же касается иного сходства, лишенные краски, аскетичные черты этой женщины были настолько правильным, чистыми, почти иконописными - что оставалось только догадываться, какая понадобилась примесь отца, чтобы в итоге получилась Даша, с ее носом-картофелиной, эфиопскими губами и кругло-кукольными глазами.
- Привет, ма, - угрюмо поприветствовала родительницу Чуб.
- Заходите. - Женщина посторонилась, давая им возможность пройти.
Ни внезапный визит, ни дикий вид дочери, обмотанной простыней и увешанной золотом, не вызвали у нее и намека на вопрос.
Киевицы спешно протащили поэтическое тело сквозь обширный, захламленный вещами, коридор, и уложили принесенное на диван в темной комнате, оккупированной сталинской мебелью.
- Эта женщина… - объяснила Даша маме, кривясь. - В общем, она кончала с собой, и мы ее подобрали.
- Просто кончала, и вы ее подобрали? - уточнила Дашина "ма".
- Да.
- Молодцы! - сказала мать.
Маша выпучила глаза, силясь представить, что бы сказала ей родная мама, кабы бы она приволокла в дом постороннею женщину, которая "просто кончала с собой".
- А я - Маша, - вежливо представилась она.
- И еще, ма, у меня к тебе дело, - снова скривилась Чуб.
- Тогда идемте на кухню. Очень приятно познакомится, Маша. Я - Вероника. - За именем не последовало отчества. - А ты, Маша, чем занимаешься?
- Какая разница, чем она занимается! - отчего-то разозлилась Землепотрясная. - Она просто моя подруга.
Женщина безмятежно пропустила Дашин выпад.
Они зашли в кухню, обширную, неухоженную, показавшуюся Маше ужасно уютной. На стене висели древние ходики, с шишечками и надписью "45 лет октября".
- Вы не слишком голодные? - поинтересовалась Вероника, задумчиво взирая на свой холодильник.
- Это означает, - язвительно пропела дочь, - что еды у нас, как обычно, нет!
- Ну, бутерброд можно сделать, - спокойно заметила Вероника.
- Ладно! О’кей. Давай бутерброд. Жрать хочется жуть! Я во-още ужасно голодная, ма! - с вызовом заявила Даша.
- Значит, три бутерброда, - резюмировала мама.
Чуб страдальчески закатила глаза.
- Так вот, ма, о деле, - начала она, ощетинившись как еж. В каждом ее слове топорщилась цыганская иголка.
- Да, доченька.
- У нас в роду были ведьмы?
Дашина мать замерла с батоном и палкой колбасы в руках. Но то, что в первый, ошибочный миг Маша приняла за удивление, оказалось лишь персональной манерой Вероники глубоко и серьезно задумываться.