Зинаида Алексеевна тихо и безутешно плакала. Стручков опустил седую голову и закрыл лицо руками. Стояло прекрасное осеннее утро, свежее и солнечное, в такое утро совершенно не хотелось верить в то, что произошла трагедия. Но она произошла, и ничего нельзя было изменить. Ноги Стручкова подкосились, и он, схватившись за сердце, упал на пол. К нему бросился Виталий Викторович.
"Надо в церковь сходить, покаяться", - подумал профессор, лежа на полу и глядя в потолок. Тот качался, в ушах у профессора звенело, глаза медленно заполнялись прозрачными слезами, которые мешали видеть и были солеными, как вода в океане. Виталий Викторович сделал Игорю Григорьевичу укол, и вместе с подошедшим практикантом они переложили профессора на кровать. Зинаида Алексеевна тяжело опустилась на стул и зарыдала в голос.
Тигринский съел уже почти весь "Вискас", когда услышал шум открываемой двери. В отличие от предыдущего раза, теперь он не спешил бежать к дверям в трусах, а отправился в прихожую медленно и с достоинством. Там стояли Аля и Барщевский, рядом с ними высилась гора коробок, пакетов, упаковок и банок.
- Стасик, - вежливо обратился к Тигринскому Борщ, - мы привезли тебе еду и соль для ванн. Располагайся поудобнее, ты будешь жить в Алиной квартире, пока мы не найдем убийцу Лили. А Алька с Казбичем пока поживут у меня.
Стас почувствовал, как в ухе что-то зажужжало, поэтому он несколько раз подпрыгнул на одной ноге и поковырялся в ухе. Жужжание прекратилось, видимо, ему удалось придавить врага.
- Ладно, - покорно согласился Тигр, - все равно Стручков меня наверняка из аспирантуры выгонит, если еще не выгнал. То есть из общежития меня выселят, а в Новую Каховку мне возвращаться не хочется. Вот что, ребята, - он прижал руки к груди, - если вам нужно, я готов здесь хоть до лета прятаться, а летом выкопаю пару амфор и решу свои проблемы. Только вы мне еду завозите почаще, ладно?
- Как ты ловко устроился, - пробормотал Борщ, закрывая дверь. Аля наконец смогла переодеться, снять свою мятую больничную пижаму, а Казбич сидел на руках у хозяйки и нежно прижимался к ней черной пушистой шубкой. - Скоро Стасик у нас настолько разбалуется, что будет вешать объявление на дверь, когда и какие деликатесы ему привезти…
Аля с Казбичем пошли вниз по лестнице. Борщ медленно спускался за ними.
"Вечно я принимаю чужие проблемы к сердцу, - думал он, глядя на довольного кота и на его не менее довольную хозяйку. - Впрочем, не исключено, что я когда-нибудь найду человека, который будет заботиться обо мне так же, как и я о нем… Ну, за исключением мамы, конечно".
Аля с Барщевским подъехали к НИИ географии около десяти часов утра и обнаружили в холле бригаду строителей во главе с прорабом, на голове которого блестела большая лысина. Лысины мужчина, по-видимому, стеснялся, поэтому зачесывал волосы крест-накрест, пытаясь прикрыть голые участки. Рядом с бригадой стояли Леопольд Кириллович и Валентина Ивановна. Директор был хмур и подавлен, а его серебряная шевелюра выглядела более тусклой, чем обычно. Двое суток он на камешки разносил все четыре туалета института, залазил в унитазы, разворотил все трубы, но совершенно ничего ценного не нашел.
"Обманула меня Каверина, - мрачно думал про себя Леопольд Кириллович. - Ничего там нет. Ни кирпичей из золота, ни тайников под половицами, ни брильянтов в коммуникациях. Ничего. И что же, интересно, дражайшая Валентина Ивановна хотела там искать?"
Каверина выглядела подчеркнуто нейтрально, и на ее интеллигентном лице ничего нельзя было прочитать.
"Ага. Мама наконец-то добилась начала ремонта, - с удовлетворением подумал Барщевский, заходя в холл. За ним семенила Аля. - Если бы она мне сказала, где находится то, за чем она охотится, и как оно выглядит, я был бы ей очень благодарен. Но мама молчит, как партизан".
Каверина равнодушно посмотрела сквозь Борща, отметив, что ее любимый старший ребенок выглядит нормально и у него, видимо, все в порядке. Потом, старательно сохраняя конспирацию, Валентина Ивановна отвернулась.
- Ах, Алиса Андреевна, вас уже выписали? Как ваше здоровье? - изобразил радушие директор, хотя ему было на самочувствие Невской глубоко начихать.
- Спасибо, Леопольд Кириллович, лучше, - бодро отозвалась та.
За последние несколько дней НИИ географии посетили милиция, пришедшая к выводу, что это пищевое отравление из-за несоблюдения правил хранения пищевых продуктов, и санэпидстанция, которая пришла к такому же выводу и наложила на институт крупный штраф, а также запретила проведение банкетов в "не приспособленном для этого помещении библиотеки" на неопределенный срок. Но все это расстраивало Леопольда Кирилловича гораздо меньше, чем двухдневное - и совершенно бесполезное - изучение содержимого канализации в институтском туалете. Он подозревал, что Каверина тайком над ним смеется, и из-за этого чувствовал себя еще хуже.
- Здравствуйте, Леопольд Кириллович, - вежливо поздоровался Барщевский с директором. Тот рассеянно кивнул, глядя, как рабочие, громко матерясь, пытаются затащить в коридор, ведущий в библиотеку и зал заседаний, большую деревянную лестницу.
- И что у нас будут ремонтировать? - спросил Борщ, останавливаясь возле мамы.
- Леопольд Кириллович принял решение направить средства, изысканные с помощью планово-финансового отдела, на ремонт библиотеки и зала заседаний. Мы, конечно, настаивали на ремонте туалетов, потому что Эмма Никитична того и гляди застрянет в узкой кабинке или, того хуже, упав с унитаза, получит тяжкие телесные поврежде…
- Я думаю, что вы преувеличиваете опасность наших санузлов для здоровья и благополучия Полканавт, - довольно резко ответил Леопольд Кириллович.
Каверина едва заметно улыбнулась. К крыльцу института подъехала "Газель" в дополнение к большому грузовику, чуть ранее привезшему лестницу, кабель и инструменты и почти полностью перегородившему проход к входной двери. Огромная лестница уже скрылась за поворотом коридора, когда в холл с улицы вошел заросший щетиной рабочий, несущий два хрустальных светильника. Выполненные в форме капель подвески легко звенели и переливались. Даже в полутемном холле, свет в который попадал сквозь небольшие и давно не мытые окна, видно было, что эти светильники представляют собой совершенное произведение искусства. Полина Георгиевна, которая по обыкновению тихонько дремала в кресле за стеклом, подняла голову, открыла глаза и прислушалась.
- Какая прелесть, - пробормотал директор, глядя на светильники, полускрытые шелестящей папиросной бумагой. - Где вы нашли такие симпатичные плафончики?
- Это Гусь-Хрустальный делает, - с некоторым неудовольствием пояснила Каверина, смущаясь, как будто ее поймали за каким-то неблаговидным занятием, но она не хочет в этом признаваться.
- Гусь-Хрустальный, значит… - эхом отозвался Леопольд Кириллович и поднял брови, которые сложились домиком. - А зачем нам в библиотеке такие дорогие светильники?
- Ну у нас же там банкеты проходят и другие торжественные мероприятия! Но если вы против, мы можем разместить эти светильники не в библиотеке, а в зале заседаний справа и слева от кафедры. Будет исключительно красиво.
- А что, у нас все светильники такие роскошные?
- У нас еще есть большая люстра и много маленьких бра, - ответствовала Валентина Ивановна. - Эти светильники мы думали разместить по сторонам от входа, маленькие бра по периметру на стенах, а люстру посередине. Мы также побелим потолок и наклеим новые обои, их уже завезли.
Леопольд Кириллович молчал.
Рабочий отнес светильники и снова пошел к "Газели". Каверина попыталась было увести директора из холла, но он проявил некоторую настойчивость и остался на месте. Хлопнула дверь, снова появился рабочий. На этот раз он с трудом тащил люстру, такую красивую, какой Леопольд Кириллович не видел ни разу в жизни. Послышался вздох: на лестнице в восхищении замерла Марья Марковна.
- Я думаю… - веско сказал директор. - Нет, я просто убежден, что такая красота не должна пылиться в библиотеке, самом малопосещаемом помещении института. Тем более что санэпидстанция запретила нам проводить банкеты. Я думаю, что люстру мы повесим в моем кабинете. И те светильники - тоже. А вот маленькие бра вполне можно разместить в библиотеке.
Он с глубоким удовлетворением заметил, как вытянулось лицо Валентины Ивановны. Она хотела что-то сказать, но пару раз глубоко вздохнула и промолчала.
"Вот так. Это тебе за туалеты, в которых я копался столько времени", - мстительно подумал Леопольд Кириллович. Он украдкой понюхал свои ладони. Запах дерьма все еще ощущался, хотя и стал менее выраженным.
На доске объявлений, располагавшейся в холле возле небольшой ниши, в которой до сих пор сиротливо стоял невесть как сохранившийся, покрашенный белой краской бюстик Ленина, висел Лилин портрет и некролог. Фотография Стручковой была очень удачной, потому что фотографу удалось заснять девушку в момент напряженной умственной работы. Лицо Лили было строгим, сосредоточенным, темные красивые глаза смотрели в вечность. Перед доской объявлений прямо на полу стояла вазочка с четырьмя красными гвоздиками. Алька почувствовала, как глаза помимо воли наполняются слезами.
- Она умерла… - прошептала Аля, сглотнув вставший в горле комок. - Наверное, ночью. Во всяком случае, вечером Лилька была еще жива.
Валентина Ивановна подошла к Але и Борщу и украдкой смахнула слезы.
- У нее ночью остановилось сердце. Врачи ничего не смогли сделать, - сказала она тихо.
Аля поняла, что рыдает в голос. Сердце заныло. Она села прямо на ступеньки. Борщ сел рядом с Алей и обнял ее за дрожащие плечи.