"Ну что ж, теперь можно быть уверенной, что туалеты так и не отремонтируют и бедная Эмма Никитична когда-нибудь залезет в маленькую тесную кабинку и застрянет… Если останется жива после вчерашнего банкета, конечно, - думала она, стараясь не споткнуться на старом щербатом полу. - Но зато теперь он наверняка решится ремонтировать что-нибудь другое. Интересно, что именно? Свой кабинет?" Не сдержавшись, женщина рассмеялась.
- Ты будешь мне отвечать или нет? - с угрозой произнесла Татьяна Тимофеевна, наклоняясь над лежащей на койке дочерью. Ее маленькие, близко посаженные глазки злобно сверкали. - Что у тебя произошло с Игорем Григорьевичем?!
- Ничего не произошло. Я плохо себя чувствую, я буду спать, иди домой, мама…
Голос у Наташи был безжизненным и поникшим. Сквозь стекло окна она видела, как подъехала большая черная машина и из нее, хлопнув дверцей, вышел Борщ. Одет он был как бомж… то есть как инженер второй категории в НИИ, где зарплаты едва хватало на еду. В руке у него был большой пакет. Борщ шел к Але.
"А вот Алька живет одна, к родителям в Сестрорецк ездит только по праздникам, - вяло текли Наташины мысли. - И ни перед кем не отчитывается, никому не объясняет, куда пошла и что там будет делать. Хочет, едет к кому-нибудь в гости и занимается с ним сексом, хочет - едет, но не занимается, а то и вообще может лечь на диване перед телевизором, есть булочки, пить кофе и смотреть сериалы. И никто ей не скажет, что сериалы дурацкие, и никто не напомнит, что от булочек толстеют, и ни одна живая душа не посмеет отогнать ее от телевизора и отправить мыть посуду. Хочет - моет, не хочет - не мо…"
- Ты будешь отвечать, зараза?! - заорала мать, не дождавшаяся ответа на свой вопрос и впавшая от этого в бешенство. - Ты мне будешь отвечать?!
Она вскочила со стула и со всего маху ударила лежащую Наташу по лицу. Наташа охнула и закрыла лицо руками.
"Если четвертый муж бьет вас по морде, то, возможно, дело именно в морде, а не в муже", - вспомнила она глубокую мысль Маши Арбатовой и даже попыталась улыбнуться, но потеряла сознание. Ее соседка Марина, сидевшая на кровати около самой двери и уже почти год боровшаяся с мифическим лишним весом, в панике бросилась вон из палаты.
- Убивают! Спасите!! - заверещала она в холле, размахивая длинными руками-палочками. Марине было восемнадцать, и бороться за худобу она начала после того, как мальчик, в которого она была влюблена, обозвал Марину бегемотихой. Потом он приходил извиняться, но "бегемотиха" его слушать не пожелала. Медсестра Ульяна лично кормила девушку с ложечки, а после тихого часа к Марине приходил психолог Илья Романович, убеждавший девушку в пагубности выбранного ею образа жизни, и пугал "нарушением обмена веществ, выпадением волос и ломкостью ногтей вследствие недостатка минеральных веществ", но Марину все вышеперечисленное беспокоило гораздо меньше, чем лишние, по ее мнению, сто граммов веса. Крики Марины все еще отдавались эхом, когда в палату один за другим вбежали Виталий Викторович, медсестра Ульяна, а также практикант в очках и с длинным хвостом, который метался и подпрыгивал, когда его владелец бежал по коридору.
"Неужто смертный случай!" - охнул врач, увидев бледную, неподвижную Наташу и растерянно стоящую рядом Татьяну Тимофеевну. Ульяна совала девушке под нос ватку с нашатырным спиртом. Практикант попятился, вылетел в коридор и с размаху нажал на сирену, которая завыла и застонала. Через пару минут в палате было невозможно протолкнуться, туда сбежались свободные врачи и медсестры со всей больницы.
- Быстрее! В реанимацию! Видимо, у нее пробито легкое! Наверное, это внутреннее кровотечение… Не заметили вовремя… - бормотал Виталий Викторович, направляя каталку с Наташей к выходу из палаты. Кто-то уже успел приладить к руке девушки капельницу, кто-то сделал укол, Ульяна начала делать искусственное дыхание.
- Стойте… Я сейчас все объясню, - тоненько завизжала вернувшаяся в палату Марина. - Вот эта тетка ее ударила! По роже прямо - хрясь! А Наташка и сознание потеряла!
Наташа пошевелила головой и тихо застонала. Врач, установивший было капельницу, витиевато выругался и начал ее срочно отвинчивать. Виталий Викторович отпустил каталку с девушкой и повернулся к Татьяне Тимофеевне. Его вежливые интеллигентные глаза начали медленно наполняться бешенством.
- Милая дама, - начал он тихо, и все сразу замолчали. - Считаю своим долгом сообщить вам следующее: пока пациент находится у меня в отделении, я несу за него ответственность, поэтому вы быстро соберете свои вещички и больше здесь не появитесь. Еще раз увижу ваше рыло на территории больницы, и вы отправитесь в реанимацию, там сейчас есть свободные места.
Белая как стена Татьяна Тимофеевна два раза глотнула воздух, потом молча взяла сумку и пошла к выходу. На дочь она даже не взглянула.
- Да, и последнее, - сказал врач миролюбиво, - предупреждаю, что я обязан сообщить о происшествии в правоохранительные органы. Нанесение телесных повреждений, повлекших за собой тяжкий вред здоровью…
- А где же это у нее тяжкий вред? Максимум синяк останется, - искренне удивилась Татьяна Тимофеевна, останавливаясь в дверях.
- Тяжкий вред или не тяжкий - это вопрос, знаете ли, к нам, к медикам… Вон отсюда!! - внезапно закричал он, показывая пальцем на дверь.
Татьяна Тимофеевна пулей вылетела из больницы.
Аля с Барщевским сидели на скамеечке в больничном парке и ели пирожки с капустой. День был отличным, воздух - свежим, солнышко ярко светило и приятно грело, желтые листья шелестели на дорожках. По парку кое-где бродили больные, двигались они медленно и печально, загребая ногами и глядя под ноги унылыми лицами хроников. В противоположность им пациенты на костылях бодро прыгали, а два больных, один из которых сидел в инвалидной коляске, а второй носил руку на перевязи, пытались играть в ножички.
В дверь, ведущую в отделение, медленно вплыла Полканавт с большой сумкой. Почему-то Аля не сомневалась, что в сумке у Эммы Никитичны еда и что со здоровьем у Полканавт скоро все будет в полном порядке.
Аля жевала пирожки, оказавшиеся невероятно вкусными. Борщ заботливо подкладывал ей еще и еще.
- Вот что, Алька. Не нравится мне все это, - проговорил он задумчиво. - Охрану тебе, что ли, выделить?
- Мы с тобой не настолько близки, чтобы ты выделял мне охрану, - пирожки таяли во рту. - Сам пек?
- Мама.
- А-а.
- Что-то в последнее время девушки массово отказываются от моей помощи. На свою голову, - проговорил он, закуривая. Струйка дыма, казавшаяся темной на фоне голубого неба, поднималась вертикально вверх. - Как Лилька-то? - спросил Александр, и на его лбу обозначилась глубокая складка.
- Плохо. Без изменений.
- В коме?
- Да.
- Но жива, и это уже хорошо.
- Нет, Борщ, нехорошо. Жива - это слишком сильно сказано. Лиля на искусственной вентиляции легких, и с головой у нее проблемы… она слишком долго была в состоянии клинической смерти. В общем, у Лильки все плохо, и мне уже и диссертации своей для нее не жаль, и страшно за нее, совсем же молодая девушка.
Борщ глубоко затянулся и промолчал.
- Что мне делать, Борщ? Быстренько уволиться?
- Глупости. Заявление в отдел кадров нужно подавать за два месяца. Хотя, конечно, можно просто сбежать, и отдел кадров тебя уволит сам за нарушение трудовой дисциплины.
Аля почесала ногу и поправила очки, съехавшие на самый кончик носа. В отделении зазвонила сирена, мимо пробежали какие-то незнакомые люди в белых халатах.
"Неужто кто-то у нас в отделении преставился? Уж не Стручков ли?" - подумала Аля и на всякий случай перекрестилась.
- Санек, а Санек… А ведь мы могли бы с тобой отправиться в затопленный город прямо сейчас. Пара гидрокостюмов, два акваланга - и мы достанем все эти черепки и осколки ушедшей эпохи.
- Во-первых, прикарманивать археологические ценности, которые по идее должны принадлежать государству, комфортнее летом. Во-вторых, главное не черепки и не осколки, а монеты и украшения, - голос Борща звучал все ленивее и ленивее. Его разморило на осеннем солнышке. - А вообще, это полная ерунда. Может, там и города никакого нет. Стасик мог и ошибиться. Стасик ведь большой оригинал - я бы на его месте уехал куда-нибудь в тмутаракань, подождал бы там, пока вода поменяет агрегатное состояние, и вытащил все сокровища, если они там есть, а не статейку бы писал.
Барщевский выбросил далеко в кусты потухшую сигарету. Аля прижалась к его плечу.
- Он прибежал статью публиковать, так как боялся, что Стручков все исходные материалы перелопатит и сам координаты найдет. Вот и спешил. Уесть профессора хотел. Ты знаешь, я была уверена, что если меня кто и попытается отравить, то это может быть только Лилька. Но теперь я даже не знаю, что и думать.
У Борща зазвонил телефон, он встал, пошел к машине, оперся о капот и стал разговаривать. Аля, которая глубоко уважала личную жизнь других, прислушиваться не пыталась. Вместо этого она взяла еще один пирожок, который оказался с мясом, и с наслаждением впилась в него зубами. Рядом со скамейкой неожиданно возникла чрезвычайно худая девушка с руками-палочками, на тоненьких ножках, с большими ушами. Ее глазки возбужденно блестели.
- Меня зовут Марина, - пискнуло это существо, - я ваша соседка из сто семнадцатой палаты. Угостите меня пирожком, я то я так переволновалась, так переволновалась, что если сейчас чего-нибудь не съем, то умру!