А он умеет быть упрямым, отметила Марина.
– Я актриса, вернее, это только я сама себя так называю. А на самом деле, никто меня таковой не считает. И правильно делают. Я снимаюсь в массовке, в лучшем случае в малюсеньких эпизодах, с двумя-тремя репликами. Вот, собственно, и все.
Филипп молчал, но Марина почти не сомневалась, что он думает о ней. Точнее, об ее несчастной судьбе. Эти мысли можно было легко прочесть на его лице.
– Но почему ты не можешь сниматься в больших ролях?
– Чтобы сниматься в больших ролях, нужны знакомства, протекции. А иногда просто везенье. А у меня нет ничего из этого списка. Поэтому до конца жизни я так и буду топтаться в передней киноиндустрии.
– А ты полагаешь, что хорошая актриса?
– Мне так кажется. Да и другие люди, в том числе режиссеры об этом мне говорили. Но не я одна такая, знаешь их сколько. На всех места просто не хватает. Пробиваются единицы.
Филипп в очередной замолчал, Марина же терпеливо ждала, что он скажет.
– Я тебе помогу. Не знаю, еще как, но постараюсь обязательно помочь, – неожиданно пообещал он.
– Стоит ли тратить на меня усилия, Филипп. Есть немало других сфер для приложения твоего таланта.
– Я сам решаю, что мне делать, куда направлять усилия. – Филипп вдруг вскочил с шезлонга и стремительно стал удаляться.
37
Шаронов постучался в дверь каюты Шаповалова.
– Входите, – услышал он недовольный голос хозяина яхты.
Шаронов заколебался: входить или не входить. Но толкнул дверь. Нет смысла что-то откладывать, даже если Шаповалов не в духе.
– Это вы? – Шаповалов и не пытался скрыть, что удивлен его визитом. – Не ожидал вас увидеть.
– Почему?
– Мне казалось, что вы стараетесь минимизировать наше общение.
– В общем, так оно и есть.
Шаповалов внимательно посмотрел на него.
– Что же вас привело в наши края?
– Я хотел поговорить с вами о сценарии?
– Вот как. А я грешным делом думал, что менее всего вас интересует на свете, как раз сценарий.
Шаронов пожал плечами.
– Вы недалеки от истины.
– Недалек?
– Вы попали прямо в нее, – усмехнулся Шаронов.
– Мне нравится, что вы честный. Но тогда не пойму ваш интерес.
– Я привык все, что делаю, делать добросовестно. И если должен написать сценарий, он должен получиться отличным. Даже если у меня нет желания его писать.
– Я понимаю, – кивнул Шаповалов. – Мне нравится ваше отношение к делу. И что же вас привело конкретно?
– Это мнение не только мое, но и второго сценариста. То, как развивается сценарий, вернее, то, как выстраивается ваш рассказ, он получается излишне односторонний. Зрителю такой фильм покажется несколько монотонным.
– Ладно, не тяните кота за хвост. Говорите, с чем пришли.
– Чтобы фильм получился сбалансированным, требуется сильная женская линия.
Шаронову показалось, что по лицу Шаповалова прокатилось выражение недовольства.
– У меня был иной замысел.
– Он никуда не исчезает, наоборот, становится более выпуклым.
– Вы так думаете? – с сомнением произнес Шаповалов.
– Поверьте моему опыту сценариста.
– Если бы не верил, не пригласил. И что вы думаете об этом реально?
– На яхте с нами плывет Алла. Мне кажется, она достаточный интересный типаж, чтобы послужить основой образа.
– Как-то не думал об этом. Но если вы считаете, что это пойдет на пользу, валяйте. Этот тот вопрос, ради которого вы ко мне пришли.
– В общем, да.
Шаповалов с сомнением покачал головой.
– Странно.
– Вас что-то удивляет в моем поведении?
– Именно удивляет. Я ждал, что вы придете ко мне, но совсем не с таким вопросом.
– Почему?
Шаповалов на мгновение задумался.
– Не знаю. Мне так казалось. Разве этого недостаточно.
– Не всегда.
– Пожалуй, вы правы.
– С вашего позволения я пойду, – проговорил Шаронов.
– Если у вас вопросов больше нет, то есть у меня. Не возражаете, если я их вам задам?
– Задавайте.
– Хочу понять, что происходит. Всегда понимал, а сейчас ни черта.
– Вы о чем?
– Об этой пакости – кризисе. Все летит к чертовой матери. За неделю я потерял больше, чем за десять лет. Еще недавно мне казалось, что такого не может быть никогда. Можете мне объяснить?
– Могу, только не уверен, что мои объяснения вас обрадуют.
– Это уж мне решать, радоваться или нет. Говорите.
– Кризис – это период великого перераспределения: власти, влияния. И разумеется денег. Он отбирает у тех, кто все это имел, и дает тем, кто стоит в очереди на получении. Особенно сурово он обходится с теми, кто полагали, что то, что им было дано, является пожизненной рентой. И никто этого их никогда не лишит.
– Вы полагаете, я могу лишиться всего?
– Это не я решаю. Но полагаю, что такое вполне может случиться. Ни вы первый, ни вы последний.
– Вы прямо меня обнадежили.
– Я предупреждал, что мои слова вам не понравятся.
– Да что вы заладили: не понравятся, не понравятся. Разве в этом дело. Как уберечься от вашего перераспределения?
– Тут я вам не советчик. Могу лишь сказать: готовьтесь к худшему. По крайней мере, это не помешает.
– Нет уж, увольте. Это значит признать свое поражение.
– На самом деле, это и есть настоящая победа.
– Для вас, но не для меня, – вдруг почти вплотную подошел к Шаронову Шаповалов. – Для меня все предельно однозначно: победа – это победа, поражение – это поражение. И я никогда не изменю этому принципу.
– Я вас не призываю изменять своим принципам, я лишь высказываю свою точку зрения.
– И вы полагаете, что с такой точкой зрения можно жить?
– Я же живу.
– А вы уверенны, что это жизнь?
– До сих пор сомнений не возникало. Просто жизнь многогранна, у нее есть такие грани, которые кажутся непривычными. Но они не просто реальны, они гораздо реальней, чем привычное большинству существование.
– Думаете, я никогда не слышал такие речи, – усмехнулся Шаповалов.
– Их многие слышали, но мало кто их воспринимает. Они проходят сквозь сознание, как солнечные лучи сквозь стекло.
Шаповалов отошел от Шаронова и сел в кресло.
– Не могу понять, что вами движет. Прежде чем пригласить вас писать сценарий, мои помощники составили на вас целое досье. Сначала все шло абсолютно нормально. И вдруг в одно мгновение все изменилось, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Я тогда даже подумал, что так не бывает. Либо это мистификация, либо помешательство.
– Я похож на сумасшедшего? – улыбнулся Шаронов.
Шаповалов бросил на него быстрый взгляд.
– Я видел немало сумасшедших. Не все они похожи на сумасшедших. Некоторых от нормальных не отличить. Но они сумасшедшие.
– Если вам так удобней, то будем считать, что я их тех сумасшедших, которые на них не похожи.
Шаповалов вдруг вскочил с кресла и нервно пронесся по каюте.
– Не могу я понять, что вами двигает. Не могу. А мне это не нравится. Вот смотрю на вас и виду ясно: вы такой же, как я, как все. Но при этом мыслите по-другому, поступаете по-другому. Такого не бывает.
– Бывает, хотя и редко, – возразил Шаронов.
– Но ведь до какого-то момента вы были такой же, как все. Значит, что-то произошло. – Шаповалов буравил Шаронова взглядом.
– Произошло, – подтвердил Шаронов.
– И что же?
– Я соприкоснулся с другой реальностью.
– Понимаю. – Указующий перст миллиардера показал вверх. – Вы побывали там.
– Где я был, точно не могу сказать. Может, там, – посмотрел Шаронов наверх, – может там, – посмотрел он вниз.
– Так там или там? – нетерпеливо спросил Шаповалов.
– Я же сказал, не знаю. Скорей всего ни там и ни там.
– Так не бывает, всегда есть точка, где мы находимся в данную минуту. Путь даже не на земле, – усмехнулся Шаповалов.
– Не думаю. Мой опыт свидетельствует о другом.
– Ну, хорошо, объясните, как все началось? Ведь должна же быть точка отсчета.
– Вот тут вы правы, точка отсчета есть. Все случилось для меня абсолютно неожиданно. Я был вполне здоровым человеком, почти никогда не жаловался за здоровье. И уж тем более на сердце. И вдруг совершенно неожиданно у меня возникает сердечный приступ. Жена вызывает "Скорую помощь", и она увозит меня в больницу. А там происходит остановка сердца. И тогда случилось нечто, о чем я даже, и помыслить не мог. И если меня бы спросили, то скорей бы сказал, что такого никогда быть не может. – Шаронов замолчал.
– Что же такого необычного, чего быть не может, но что произошло, с вами случилось? – спросил Шаповалов, не спуская с него глаз.
– Моя душа покинула тело.
– И как же она это сделала? – В голосе Шаповалова прозвучало насмешка, смешанная с недоверием.
Но Шаронов словно бы не обратил внимания на эту интонацию.
– Она вышла из макушки. Это было не слишком приятное ощущение, как будто вы освобождаетесь от одежды, которая вам мала. И через несколько мгновений я увидел себя сверху, лежащего без сознания. А вокруг меня суетились доктора, кажется, они делали прямой массаж сердца. Но в тот момент меня это интересовало менее всего. Меня, вернее мою душу, словно бы подхватил какой-то вихрь. Она вдруг стремительно понеслась вверх. И оказалась в каком-то туннеле.
– Все хором говорят о туннеле, это уже стало расхожим местом.