– Вот что, Андрей, – сказал Борис Петрович, когда они подъехали к его дому. – Я сейчас приведу себя в порядок, потом ты забросишь меня в контору, немного подождешь и отвезешь за город. Можно немного расслабиться после удачно завершенной операции, – и он подмигнул. – Поднимись-ка со мной, выпьешь чаю, или кофе. Ты завтракал?
– Да, спасибо.
– Ну, все равно. Пойдем.
Консьержка подобострастно поклонилась Борису и милостиво кивнула Андрею. Кабина лифта была отделана натуральным деревом и зеркалами. Площадка освещена лампой под старину: бронзовые завитушки в форме канделябра. Дверь, судя по всему, бронированная, но скрытая мягкой кожей. Камера слежения, мрамор, ковровые дорожки.
Дверь распахнулась, и их приветствовал старик в мягком коричневом костюме.
– Вот, Алексей Борисович – это Андрей, прошу любить и жаловать, – представил Борис молодого человека.
– Очень приятно, – откликнулся старик. – Позвольте:
Он взял у Андрея багаж Бориса Петровича и величественно удалился.
– Это брат моего отца, а, следовательно, – мой дядька. Суровый старик. В прошлом – полковник. Совсем один остался… Ну, ты проходи, не стесняйся. У нас тут все по-простому, по-холостяцки. Алексей Борисович, – крикнул он, – сообразите-ка молодому человеку чайку.
Андрей остался на попечении бывшего полковника, был препровожден на кухню, где Алексей Борисович быстро накрыл к чаю.
Андрей, чувствуя себя неловко под взглядом родственника своего шефа, старался, тем не менее, не ударить в грязь лицом. Он вспомнил все мамины уроки хорошего тона и, судя по всему, выдержал экзамен с чаепитием. Суровые складки на челе полковника несколько разгладились, он даже вознамерился вручить молодому человеку баночку собственноручно приготовленного варенья.
– Вот и я! – сказал Борис, входя в кухню. – Он только что принял ванну и был свеж и бодр. Одет он был неофициально – джинсы и тонкий пуловер, на ногах спортивные туфли. – Вы, я вижу, совсем подружились. Отлично! Алексей Борисович, как Вы на счет поездки за город? Маша соскучилась, наверное.
– Да, да, да, – засуетился бывший полковник. – Борис, ты совсем забыл бедную девочку!
– Никогда! Я привез ей замечательный подарок. Кстати, и Вам кое-что есть.
– Спасибо, спасибо… Так, значит, мне собираться?
– Собирайтесь. Мы за вами заедем… – Борис посмотрел на часы, – часа через два.
Андрей, слегка опешивший от приема, машину старался вести аккуратно. Борис Петрович по-прежнему благодушествовал, рассказывал об Испании, шутил, сыпал анекдотами, потом, как-то неожиданно спросил:
– Разрешение на ношение оружия получил?
Андрей, уже начавший привыкать к неожиданным поворотам в разговорах своего шефа, ответил:
– На днях должно быть.
– Хорошо. Кстати, могу порекомендовать отличный спортивный клуб. Надо всегда быть в форме, друг мой. Да, и вот еще что: купи себе нормальный мобильник с прямым номером, – он достал бумажник.
– Я сам. – Сказал Андрей, напрягшись оттого, что сейчас ему будут совать деньги, как бедному родственнику.
– Чудак человек! Это служебный телефон. Поэтому – фирма платит. Ты же не собираешься покупать на свои деньги бензин?
– Нет, – растерялся Андрей.
– Ну, так сейчас завезешь меня и, чтоб не терять времени, сбегай и купи. Чек сдашь в бухгалтерию.
Таким образом, во второй половине дня Андрей уже был оснащен современной чудо техникой с наушником и всякими наворотами, в которых ему еще предстояло разобраться. Шеф был доволен выбором своего сотрудника. Начальник охраны показал Андрею его новенький револьвер. И в четыре часа пополудни Андрей уже подъезжал к Завидово, куда Борис Петрович и его дядя так стремились попасть, и где ждала их неизвестная пока Маша.
На территорию охраняемого поселка, где проживали сильные мира сего, Андрей попал впервые. Он старался не выказывать интереса и весь сосредоточился на дороге. Пост охраны миновали без задержки. Бориса Петровича здесь знали и знали хорошо. Дом, к которому они подъехали находился в стороне от центральной улицы. Здесь тоже была камера и будка охраны. Как только открылись автоматические ворота, к машине тут же подбежали две молодые овчарки. Но, вместо того, чтобы залаять, принялись приветливо махать хвостами и нетерпеливо повизгивать.
– Ах вы, бездельники, – ласково заговорил с ними Борис, как только вышел из машины. Он принялся трепать загривки своих любимцев, радости которых не было предела.
– Борис, – строго заметил дядя, – перестань баловать собак. – Так они у тебя всем подряд начнут руки лизать.
– Не начнут, – весело ответил Борис, – Не начнете? – Обратился он к собакам, которые уселись на хвосты и преданно взирали на хозяина.
Из будки вылез огромный детина в камуфляже, с портупеей и дубинкой.
– Зрасссьте, Борис Петрович, – медленно выговорил он. – Здрассьте Алексей Борисович. – У вас новый шофер?
– Да, Сергей. Знакомься, это Андрей. Андрей, – обернулся он к машине, – это Сергей.
Детинушка слегка кивнул Андрею, но в лицо посмотрел пристально, сфотографировал.
Дом был новым. Здесь все было новым: забор, дорожки, хозяйственные постройки, недавно посаженные деревья, разбитые цветники… По дорожке на встречу приехавшим бежала темноволосая девушка.
– Борька! – крикнула она и прыгнула, повиснув у брата на шее. И Борис закружился на месте, обняв сестру. Потом она подбежала к Алексею Петровичу и, чмокнув его в щеку, пропела:
– Здравствуй дядечка, здравствуй дорогой!
Алексей Борисович был смущен и растроган приемом. Андрей постарался отвести глаза, чтобы не мешать людям проявлять родственные чувства. Вспомнилась Рита. Стало грустно и неуютно среди чужого счастья. Маша совсем не была похожа на Риту. Среднего роста, довольно плотная, хорошо сложенная девушка, смуглокожая, яркая, лет двадцати пяти – такой она впервые предстала перед Андреем. Одетая очень просто – джинсы и футболка, на ногах кроссовки.
– Ой, Борька, у меня руки в земле, я же тебя испачкала, – смеялась белозубая Маша.
– Ничего, отмоемся. Вот, познакомься, мой новый водитель и телохранитель – Андрей. Андрей, это моя любимая сестренка – Маша.
– Привет, – сказала улыбчивая Маша, глядя из под ладони козырьком, на Андрея.
– Привет, – немного смущаясь, ответил он.
– Так, – сказал Борис, – теперь все знакомы. – Маша, веди нас обедать.
7
Рита вернулась в Москву к первому сентября. Она многое рассказала о себе Андрею; но не все. Ее отец Александр Соболев – человек действительно известный и, несомненно, богатый, давно не жил с матерью. И не на Майорку летала Рита, а ездила в одну из Швейцарских клиник, специализирующихся на неврологии. Мама Риты, бывшая актриса, практически безвыездно находилась в этой клинике, уже более пяти лет. Об этом мало кому было известно. И, в первую очередь, потому, что надежды на выздоровление не осталось.
Дочь считала себя виновной в болезни матери. Дело в том, что на заре так называемой перестройки, то есть в самый разгар российского бардака, когда Рите было лет пять, ее действительно похитили; на глазах у матери здоровенные дядьки сунули ребенка в машину и скрылись. Бог знает, что пришлось пережить матери, за те три дня, пока ее муж разыскивал девочку. Точнее, пока Александр Соболев улаживал со своими партнерами возникшие финансовые недоразумения.
Вскоре ребенка вернули в целости и сохранности. Маленькая Рита так и не поняла того, что с ней произошло; она не понимала, почему мама так плачет и почему у папы такое серьезное лицо, когда они расспрашивали о том, где она была. Сначала ее немного покатали на машине, там была такая добрая тетя, потом они приехали к красивому дому, и тетя играла с Ритой. Вообще, они очень подружились.
В отличие от дочери, мать испытала настоящее потрясение. Ее положение осложнялось беременностью, от нервного шока случился выкидыш. Молодая женщина, эмоциональная от природы, не выдержала нервного напряжения. Поначалу она замкнулась в себе, потом начала бесконтрольно принимать всевозможные транквилизаторы. Когда муж заметил и уговорил ее обратиться к специалистам, она начала подозревать его в измене и желании избавиться от нее. Периоды молчаливого сидения на одном месте, сменялись истериками. Несколько раз она совершала попытки к самоубийству; она забывала себя, не узнавала близких, уходила из дома, босиком, полуодетая.
Соболев был вынужден вывезти семью в Европу, где ему порекомендовали закрытую клинику. Первое время Ритина мать находилась там лишь в периоды обострений болезни. Но болезнь не отступала и, если сначала обострения приходились на весну и осень, то впоследствии они стали учащаться. По словам врачей: женщина или не хотела, или не могла найти в себе сил бороться.
Рита, даже в разговоре с отцом никогда не произносила слова "сумасшествие". Болезнь матери стала их тайной, их тяжким крестом и невысказанной болью.
Именно поэтому, Рита училась в Англии, чтобы быть поближе к матери и подальше от любопытных глаз.
Решение вернуться в Россию и поступить в МГИМО принадлежало скорее отцу, чем дочери. Когда Рита думала об этом, вспоминая Андрея, свое с ним знакомство и эту внезапно вспыхнувшую любовь, она невольно связывала все происшедшее с отцом. Ведь он, сам того не подозревая, стал отправной точкой, тем самым началом цепочки случайностей, столкнувшей Риту с Андреем.
У нее было время, чтобы подумать. Покой, уединение, долгие прогулки. Иногда, когда матери становилось лучше, они часами бродили по парку, правда, их почти всегда сопровождала медицинская сестра. Но Рите не надо было скрываться. Если они и говорили с матерью, то говорили по-русски. Мать в периоды просветлений больше молчала. Или тихо плакала, взяв дочь за руку.