Какое это было бы счастье - увидеть девочек счастливыми, веселыми, а не угнетенными и не по-детски молчаливыми. Хотя молчание и тихая грусть лучше, чем вспышки безнадежного отчаяния. Эмма чувствовала себя пока бессильной вернуть девочкам душевное равновесие, и она сомневалась, что Луиза Пиннер хоть как-то справится с этой гримасой судьбы.
Однако ее опасения оказались преждевременными. Ибо когда поезд остановился, будущая гувернантка так и не появилась на перроне. Мисс Пиннер не приехала.
Мегги обуяло неудержимое веселье.
- Я думаю, она испугалась! - Девочка была безумно рада, что услуги Луизы Пиннер больше им не угрожают.
- Что же могло ее испугать? - раздумывал Барнаби. Он снова был зол, его массивный форсайтовский подбородок выдался вперед. - Что происходит с людьми в наше время? Теперь уже ни на кого нельзя положиться.
- Думаю, она просто опоздала на поезд, что может с каждым случиться, - заверила Эмма.
- Человек с такой "остроконечной" фамилией? Ну уж нет, все Пиннеры этого мира приходят на вокзал как минимум за полчаса до отправления поезда. Это фанатики точности. Суетливые и беспокойные. Вскоре сама убедишься.
Вы принесли нам много бед.
Мисс Пиннер, стынет ваш обед,
- продекламировала Мегги и разразилась истерическим смехом.
Барнаби вздохнул:
- Нам предстоит веселенькая обратная дорога. Хорошо, что по крайней мере Дадли сможет на время успокоиться.
Эмма ласково улыбнулась двум злорадно усмехающимся девочкам.
- Я думаю, мы все можем теперь успокоиться. Ведь никто из нас не возлагал слишком больших надежд на мисс Пиннер. - Эмма вспомнила о тяжелом предчувствии, овладевшем ею в ожидании приезда этой, скорее всего, тусклой и невзрачной молодой особы, и неожиданно для себя воспрянула духом. - Давайте вернемся домой, и приготовим вафли к чаю. Кто любит вафли?
- Я обожаю это лакомство с детства. - Барнаби хотелось сказать жене что-то приятное. Никто из детей не проронил ни слова, но, глядя на девочек, Эмма заметила, что их откровенная враждебность сменилась безразличием к происходящему. Видимо, даже маленьким комедианткам оказалось не под силу злиться и шутить в одно и то же время. Теперь Мегги усердно сочиняла вариации нового юмористического стишка о мисс Пиннер, а Дине отводилась роль восхищенной поклонницы таланта своей сестры.
По возвращении дом показался им пустым. Дадли, желая отложить столь тяжкое испытание, как встреча с новой юной женщиной, потихоньку улизнул из дома. Руперт отправился в деревенскую пивную, которую по каким-то политическим соображениям неукоснительно посещал. Ангелина удалилась в коттедж, а миссис Фейтфул проводила большую часть вечера в своей комнате. Холл принадлежал дедушке Корту с его высокомерным носом и слепым взглядом, гостиная - мебели в стиле чиппендейл, батальным сценам, мерно тикающим часам и фисгармонии, безмолвно стоявшей в углу. Вся обстановка была в строго выдержанном викторианском духе. Эмма подумала, что они овладели старинной семейной крепостью, как современные узурпаторы. Она сама, ее муж и девочки нарушали привычный уклад, а Дадли с его затворническими повадками гармонично вписывался в него. Под стать кортландскому отшельнику была и миссис Фейтфул: сгорбленная фигура, полуслепой взгляд и бессвязное бормотание почтенной экономки нарушали покой дома не больше, чем шуршание мышки. Они же были пришельцами из другого, динамичного мира, равно как и Жозефина, хорошенькая Сильвия и кто-то, испугавший детей в ночь под Рождество…
Эмма почувствовала себя спокойнее, оказавшись в большой кухне и занявшись поисками посуды и продуктов, необходимых для приготовления вафель. Барнаби пошел звонить мисс Джеймс в агентство по найму, девочки остались с Эммой. Она показала им, как отмеривать и смешивать все, что полагалось для выпечки. Темнело, и Дина подошла к окну, намереваясь спустить занавески.
- Пока еще можно обойтись дневным светом, - заметила Эмма.
Мегги, смягчившись, оторвалась от увлекшей ее работы с миксером и объяснила, чем вызван поступок сестры:
- Она не любит, когда темнеет. Это ее пугает.
Дина смущенно оправдывалась:
- Иногда случалось, что кто-то стучал в окна.
- Кто? - насторожилась Эмма. - Мы не знаем. Никто не знает.
- Когда же это происходило? - Эмма не удивилась надуманным страхам девочки. Дина была нервным ребенком, и старинный уединении дом был для нее не самым надежным местом, где бы она чувствовала себя в полной безопасности, а своего рода пугалом.
- Когда здесь была Сильвия. Она тоже боялась. Она говорила, что кто-то стучался к ней, и если бы она вышла на улицу, то попала бы им в руки.
- Что за бред! - воскликнула Эмма. - Она просто тебя пугала. И это было дурно с ее стороны.
Мегги окунула маленький пальчик в приготовленную сладкую смесь и облизнула его.
- Но ведь она исчезла, не так ли? Значит, она попала кому-то в руки.
В эту минуту вошел Барнаби. Появление на кухне мужа, сильного, уверенного в себе человека, далекого от всякой мистики, внесло умиротворение в душу Эммы.
- Не могу дозвониться, - пожаловался он. - Кажется, агентство закрыто. Значит, нам придется обойтись без мисс Пиннер еще одну ночь. Может, это и к лучшему.
- Твои дочери учатся готовить, - похвасталась Эмма.
Барнаби обнял жену за талию:
- Ты умеешь преодолевать препятствия; тебя не смущает ни Босуэлл, занимающий большую часть моего кабинета, ни сыгранная наспех из-за моего нетерпения свадьба, ни кукушка Жозефина, оказавшаяся за тридевять земель, ни две маленькие разбойницы, ни дом, напоминающий викторианский музей, ни загадочная мисс Пиннер, которая почему-то не приехала…
Эмма осторожно высвободилась из объятий мужа. Она заметила ревность, снова вспыхнувшую во взгляде Мегги. Эти дети походили на пугливых диких птичек. Приютившись в теплой кухне, они на время забыли о Жозефине и своем недавнем разочаровании. Теперь опять все в них всколыхнулось.
- Пожалуйста, разожги огонь в гостиной, - обратилась она к мужу. - Мы там будем пить чай. И найди Дадли. Теперь, когда мы одни и совершенно безопасны, он, я думаю, присоединится к нам.
Дадли и вправду согласился. Он даже вел себя непринужденно, улыбался своей широкой, робкой улыбкой; его пухлые щеки лоснились и блестели, отражая, словно зеркало, огонь в камине; Мегги и Дина смиренно примостились на коврике у ног дяди.
- Почти как в старые времена, - мечтательно произнес он.
Какие старые времена? Эмме хотелось задать ему этот вопрос. Имел ли он в виду прошлое Рождество, когда здесь была Сильвия, или вспоминал мимолетный визит Жозефины, о котором Барнаби ничего не знал? Но Дадли вспоминал далекое детство…
- Помнишь, как мама играла на фисгармонии, - обратился он к Барнаби. - Я так и вижу перед собой: милое открытое лицо, изящная маленькая фигура… Она всегда носила шелковые платья… как голубка.
Выразительные брови Барнаби взметнулись, слегка подмигнул Эмме. Возможно, он хотел сказать: "Старина Дадли слишком много времени проводит в одиночестве. Живет в прошлом…"
- Помню, как она заставляла нас петь церковные гимны, - продолжил вслух воспоминания брата Барнаби. - Если не ошибаюсь, тебе предоставлялось право выбора.
Дадли просиял от удовольствия. Разрумянившийся и возбужденный, он походил на раскормленного школьника-переростка.
- "Соберемся у реки". Это был мой любимый гимн. Думаю, я и сейчас смог бы его сыграть. Может быть, попробовать?
Мегги и Дина вскочили на ноги:
- Дядя Дадли, ты никогда не играл для нас на фисгармонии.
Дадли повертел перед ними своим толстым указательным пальцем:
- Если я сыграю, вы должны будете петь. Мама всегда просила нас подпевать ей. В каждый субботний вечер.
Он встал с кресла и присел к фисгармонии. Инструмент натужно хрипел, поскольку им давно не пользовались. Первые ноты едва можно было расслышать; это были какие-то вздохи с присвистом, которые, тем не менее, выражали угнетенное настроение семейства Кортов, с трудом возвращавшегося к полноценной жизни.
Вскоре под крепкими пальцами Дадли зазвучала сентиментальная мелодия, и он запел густым сочным басом:
Соберемся у реки,
Там, где ангел белоснежный…
- Давайте, девочки, подпевайте. Разве вы не разучивали такие гимны в школе? Не может быть! Это часть моего детства. Я буду помнить их всегда. Давайте попробуем еще раз.
Вошел Руперт, приветствуя всех хорошо отработанным театральным смехом, и с воодушевлением присоединился к поющим.
Эмма, нежась около ярко полыхавшего камина, нащупала руку Барнаби. Он ласково погладил ее пальцы; статный, надежный мужчина, вытянувшийся в кресле. Его четкий силуэт выделялся на фоне стены: крупная голова с высокомерным профилем прадедушки Корта… Но на добром, не мраморном, а теплом человеческом лице - таком близком, любимом лице Барнаби… Возможно, их медовый месяц окажется не столь безнадежно плохим. В Кортландсе веяло духом прочной семьи, укорененной в прошлое, в те давние времена, когда очаровательная маленькая женщина заставляла петь гимны трех своих сыновей, передавая через них свет материнской любви Мегги и Дине…
Как все это странно… И в то же время неизбежно.
Идиллию нарушил стук в окно.
Дина вскрикнула. Мегги крепко вцепилась в руку Дадли; ее черные глаза резко выделялись на побледневшем, бескровном лице. Дадли застыл на стуле, склонив голову и прислушиваясь. Руперт повернулся к окну, теребя свои роскошные усы.
За окном царила ночь. Никто не позаботился о том, чтобы опустить занавески. Капли дождя блестели на стеклах. Больше ничего не было
Барнаби лениво пошевелился в кресле, ничуть не обеспокоившись.