Да, эта Кузнецова его более чем устраивала. Физручка, которая была до нее, крикливая неприятная баба, упиравшая на бег и прыжки, не смогла заинтересовать привередливых девиц, и те прогуливали уроки в соседнем кафе, да еще и жаловались родителям. Директору надоело выслушивать упреки на "некачественное обучение". По рекомендации своего знакомого он сменил ее на Нину и не пожалел об этом. Неизвестно, чем привлекла капризных девчонок эта худенькая блондинка, сама похожая на девчонку-старшеклассницу, но лицеистки одна за другой перестали прогуливать. Из спортзала доносились музыка, взрывы смеха, в довершение всего многие девушки стали откровенно копировать стиль любимой учительницы - зимой вместо престижных в этой среде дорогих шуб на девицах все чаще стали появляться легкие спортивные куртки и ботинки на толстой подошве - самых известных спортивных фирм, разумеется, и стоящие чуть ли не как норковые шубки. Но в целом девочки, посещавшие уроки Нины, стали стройнее, подтянутее. И вот теперь эта Кузнецова ни с того ни с сего ложится в больницу. И неизвестно, сколько там пробудет. Есть еще, правда, тренер по плаванию, но вряд ли он сможет совместить нагрузки. Да и не захочет.
- Может быть, вам нужно помочь с врачом? - Директор был сама любезность.
- Спасибо, мне уже порекомендовали одного хорошего врача. Извините, я не знаю, наверное, увольняйте меня, Геннадий Иванович. - Опустив глаза, Нина рассматривала узор паркета.
- Ну, Нина Анатольевна, уволить вас я всегда успею. Девочки к вам привыкли…
- Понимаете, я могу проболеть несколько месяцев, и неизвестно еще, смогу после этого преподавать или нет… - Глаза у нее были тоскливые, и любезный Геннадий Иванович понял, что еще немного, и он свяжет себя бесполезными обещаниями придержать место для этой, по большому счету, совершенно посторонней женщины. Только потому, что девчонкам нравятся ее уроки. Да еще будет хлопотать, искать ей врачей. Она сама просит ее уволить. Выздоровеет - милости просим. И он довольно сухо и несколько поспешно проговорил:
- Хорошо. Раз вы настаиваете - пишите заявление. Будем искать вам замену. Очень жаль…
Неизвестно, как директору, а уж Нине точно было жаль терять это место - с прекрасным спортзалом, комфортными душевыми и с недавно отстроенным бассейном. И с девочками она нашла общий язык. Еще до Димкиного рождения она работала в институте, до которого нужно было ехать через весь город. А на другом конце города, в спортзале другого института, еще и подрабатывала по вечерам три раза в неделю. Но выматывали неутомительные поездки из конца в конец, а отсутствие элементарных санитарных условий - на ее основной работе не было даже горячей воды, не говоря уже о душевой. А в плохо отапливаемом спортзале зимой было так холодно, что, когда выдавалось окно между парами, Нина просто замерзала в закутке, выгороженном в углу для тренеров. Бдительный пожарник не разрешал включать за фанерной перегородкой никаких отопительных приборов и даже кипятильник считал святотатством. "Вы скачете, вам и так должно быть жарко", - неодобрительно выговаривал он Нине, в очередной раз застукав ее греющейся возле электрокамина. И забрал камин, сволочь. Нина тогда была беременна Димкой, на шестом месяце, и "скакать" уже не могла. Мерзла она отчаянно. Своим теперешним местом она дорожила, но водить за нос директора считала просто нечистоплотным. Возьмут ее назад или не возьмут - врать она не будет.
- Спасибо, Геннадий Иванович. - Нина встала.
- Да… Очень жаль, конечно, что вы заболели. Очень, очень жаль… Выздоравливайте, приходите, всегда будем рады. А если хотите рассчитаться - что ж, пишите заявление, я подпишу…
Было около четырех, когда Нина наконец вышла из лицея и поехала домой. "Интересно, Сережа уже дома? - думала она. - Как я ему все скажу - с работы уволилась, через две недели ложусь на операцию…" Был час пик. Переполненное метро жило своей жизнью. Кто-то читал, кто-то не стесняясь травил похабный анекдот, толпа тинейджеров возвращалась с пляжа. Какой-то мужик с бабьим голосом предлагал распродажу женского журнала. В рабочем порядке входили и выходили профессиональные нищие и непрофессиональные певцы. Люди покупали, слушали музыку, читали лезущую в глаза рекламу, смеялись, разговаривали, стараясь перекричать шум вагона. Но Нина ничего не замечала, полностью погруженная в свои мысли. Она едва не проехала свою станцию.
Дима уже высматривал ее с высокой горки. Постояв на вершине пару минут, он быстро съезжал вниз, забирался по лестничке наверх и снова стоял. Потом снова съезжал. Короче, "делал лицо" - показывал, что он вполне самостоятельный молодой человек и ему все равно - заберут его сейчас или часом позже. Но мать он все-таки прозевал. Съехав в очередной раз, он завел какой-то сугубо мужской разговор с маленьким серьезным крепышом в бейсболке. Нина как раз входила на площадку, когда они, прильнув к сетчатому забору, обсуждали достоинства и недостатки стоящей по ту сторону забора темно-синей "Ауди".
- Димка!
Он мгновенно повернулся, и на подвижном личике сразу отразилась целая гамма чувств: и досада оттого, что не он первый увидел Нину, и безудержная радость.
- Мама! - Он подбежал и схватил ее за руку. - Пойдем скорее!
Кивнув издалека воспитательнице, Нина подтолкнула Димку.
- Иди попрощайся.
- А! - Он решил пренебречь формальностями и уже тянул ее к выходу. - Пойдем домой быстрей…
- Нет! - Нина присела на край маленькой скамеечки. - Попрощайся, и тогда пойдем.
- Ну хорошо. - Подбегая к воспитательнице, он скороговоркой прокричал: - Досвиданьиринапална! - и вприпрыжку помчался обратно к матери. Жизнь била в нем ключом. Всегда, с самого рождения. Подскочив, он с разбегу запрыгнул на Нину, обхватив ее руками и ногами, как обезьянка.
- Мамочка, - выдохнул он Нине на ухо, - как хорошо, что ты пришла…
Нина не удержалась на ногах и снова села на скамеечку. Зарывшись лицом в пахучие Димкины волосы, она несколько раз поцеловала его в макушку.
- Ты чего? - Он удивленно посмотрел ей в лицо - нежности на улице не были у них в ходу. - Пошли скорей, мам. - Он слез с колен и снова потянул ее за ограду.
На улице он трещал без умолку. Нина слушала его вполуха, изредка кивая головой, когда он особо настойчиво ее тряс.
- Так поедем, мам? А когда поедем? - Он снова дернул ее за руку. - Завтра поедем, мам?
- Завтра, завтра… Куда поедем, Дим?
- Как куда? Ты же говорила, что мы с папой поедем на море, - расстроился он.
- На море? - Она смотрела на него так, как будто не понимала, о чем идет речь.
- Мам, ты передумала, да? Все были на море! Ты ж говорила… Обещала! - В глазах у него уже показались слезы. Они остановились прямо перед входом в подъезд.
- Пойдем. - Она решительно потянула его за собой. - Дома сейчас обо всем поговорим.
- Так поедем? Да? Поедем? - Он вырвал свою ладошку из ее руки и вприпрыжку помчался к лифтам. Настроение у него улучшалось мгновенно.
- Так поедем? Ты обещал. - Лика сидела на краю стола, покачивала лакированной туфелькой и смотрела на Сергея, который нервно ходил по узкому, маленькому кабинету.
- Обещал! Обещал! Я всем все обещал. Герка приехал?
- Нет. - Она следила за его передвижениями своими чуть выпуклыми черными глазами.
- Черт! Где его снова носит? Я просил тебя не сидеть на столе! Ну, ладно… Ну, прости. - Он понял, что она обиделась. - Поедем. Раз я обещал - значит, поедем.
- Сережа… - Что?
- Ничего. - Она передумала и развернулась, чтобы выйти. Он догнал ее.
- Не обижайся, ради бога. - Он помолчал, видимо собираясь извиниться, и вдруг снова сорвался: - Да что за день сегодня! Герку где-то носит, твоя мамаша звонит уже третий раз, из банка звонят!
- Мама? - Лика удивленно подняла бровь. - И что она хотела?
- Первый раз приглашала меня к вам на ужин. Второй раз справлялась о твоем здоровье. Третий раз спрашивала, не забыл ли я про первый раз! Лика, я тебя очень прошу… - Он подвел ее к креслу и усадил, сам же присел перед ней на корточки. - Я тебя очень прошу, не нужно на меня давить. Я обещал поехать к твоим родителям - поеду. Но не сегодня. Я два дня дома не был. Она пока что моя жена.
- Сережа… - Она попыталась встать, но он ее удержал. - Сережа, я не могу так больше… Решай: или я, или она. Это не может больше так… Я не могу больше… - Она готова была расплакаться, но сдерживалась из последних сил.
- Зачем ты сказала матери о наших отношениях?
- А что, что я должна была ей сказать? - Она теперь тоже не скрывала своей досады. - Меня тошнит каждое утро! Она сама обо всем догадалась…
- О чем догадалась? Лика, неужели…
- Да, и можешь себе представить, как мне пришлось с ней объясняться!
- Лика, ты что… беременна?!
- Да, беременна! И мне это так же неприятно, как и тебе!
- Что ты, зайчонок… - Он ласково сжал ее руки. - Как ты могла подумать, что мне неприятно!
- Что тут приятного! - Она плакала то ли от облегчения, что не нужно больше носить в себе эту новость, то ли от раздражения на эту так некстати наступившую беременность, и слезы неудержимо катились по ее щекам. - Ты мужчина, ты не понимаешь, что ничего приятного в этом нет…
Он целовал ее глаза, ее мокрые щеки, мгновенно вспухшие от слез губы…
- Это ты ничего не понимаешь! - Он подхватил ее на руки и закружил по тесному кабинету. Ее изящные туфли на высоких шпильках полетели в разные стороны. Она засмеялась и обняла его за шею. Бумаги, лежащие на столе, подняло потоком воздуха, и они разлетелись по полу.