– Там в парке, на южной аллее, уже стоит памятник Горькому, а меня можно поставить на площадке у центральных ворот, – скромно поведал писатель.
– Да, пожалуй. Самое подходящее место.
– Теперь материал. Какой он бывает? Что ты можешь предложить, Родя?
– Разный бывает: гранит, металл, известняк, мрамор… Сейчас бетон больше в ходу. Из бетона льют или высекают из твёрдого…
– Я что тебе, Красноярская ГЭС, что ли? Из бетона! И буду как свая стоять. Нет, Родя давай благородно, традиционно – мрамор! Где его взять?
– Да, не беспокойтесь, закажем. Я знаю, где. Закажем на месторождении. Но до мрамора ещё далеко. Эскиз надо нарисовать, а потом самое главное – создать макет из глины.
– Хорошо, на той неделе и начнём. Теперь, что касается художественной части, оформления. Твоё мнение, Родион?
– Ну, не знаю… Можно…
– Не беспокойся, я уже подумал об этом. С тростью, во фраке…
– Извините, Фёдор Львович, сейчас фраки не носят.
– А, ну да… Значит так, Я сижу в старинном красивом кресле, они и сейчас есть, во так.
Фёдор Львович выпрямил спину, положил ногу на ногу, сплёл пальцы рук на колене, чуть приподнял голову и посмотрел вдумчивым взглядом вдаль, в будущее, через века. Вся его фигура выражала солидность и величие.
– Ну как? – спросил он.
– Очень, очень впечатляет. Величественно, фактурно, – ответил скульптор.
– Волосы и бороду сделаешь попышнее и подлиннее. Теперь одеяния. Строгий пиджак, пуговицы в два ряда, белоснеж…, угу, сорочка с отложным воротником, на шее, обязательно, лёгкий шарфик узлом, сейчас так носят, как их, креативные люди. Очень важно, чтобы на ногах были красивые туфли 19 века, или полусапожки с тремя пуговицами. Я видел, я знаю – почти у всех классиков именно такие. На коленях, между рук, пусть сидит симпатичный пушистый кот. Что скажешь?
– По-моему, очень хорошо, высокая классика. Можно и к эскизу приступать. Только вот, кот-то зачем, Фёдор Львович?
– Нет-нет, пусть будет. Котики вызывают положительные эмоции, их сейчас все любят. Хотя я, признаться, кошек не очень. Но сегодня, ты знаешь, кошкомания всех задушила.
* * *
Изящное старинное кресло Фёдор Львович нашёл и выпросил на время позирования в областном драмтеатре. Долго искали хромовые мужские штиблеты с кнопками (именно такие захотел писатель), но так и не нашли. Начали искать сходную замену. Кандидат на памятник чуть ли не помешался на обуви, как будто это было самое важное в скульптуре. Наконец, Фёдор Львович удовлетворился американскими ковбойскими сапогами, которые он заправил под брюки, выдавая за штиблеты 19 века.
Сначала работа над макетом пошла быстро. Из стальной арматур, проволоки и сетки Родион изготовил каркас будущего произведения и начал работать с глиной и натурщиком.
На станке высилась уже вполне узнаваемая фигура сидящего Фёдора Львовича. Скульптор работал над деталями, и, посматривая на оригинал, ловко действовал пальцами и стеками – деревянными ножами-лопаточками. С их помощью он в одних местах удалял излишне наложенную глину, в других – добавлял её, дополняя образ всё новыми деталями.
Вначале Фёдор Львович всё не мог постигнуть, в чём заключается эффективность и производительность работы натурщика, поскольку сам работник сидит в неподвижности и ничего не делает. Деятельный и энергичный пенсионер так не привык. Писатель в тёмной костюмной паре, с лёгким шарфиком на шее и ковбойских сапогах, сидел в кресле напряжённо. Стремясь хорошо выполнить свои обязанности и хоть чем-то помочь мастеру, не моргая, старательно таращился на лицо скульптора и напрягал мускулатуру всего тела, как бы демонстрируя Родиону, каким образом, его живая плоть должно превратиться в каменную статую, и тем самым облегчить ему работу.
Но после нескольких благодарностей Родиона за эти физические усилия и пояснений о необязательности для Фёдора Львовича совершать их, тот расслабился, потерял интерес к творческому процессу, постоянно погружался в дрёму и, дабы окончательно не заснуть, стал приносить с собой нотную подставку. Расположив её перед собой, он отчитывал распечатанные внучкой тексты нового романа. Иногда сеансы сопровождались разговорами двух художников на самые различные темы.
Но в какое-то время всё пошло кувырком, и сама возможность появления памятника оказалась под вопросом. Как-то, перед очередным сеансом, откинув с макета влажную ткань, мастер и натурщик вдруг увидели, что у художественного Фёдора Львовича напрочь отвалилась правая рука, – от самого плеча и до кисти, обнажив, словно протез, проволоку и металлическую сетку каркаса. Беспризорная правая кисть по-прежнему покоилась на колене ни с чем не соединённая. При этом глиняный писатель плакал, более того, ревел как ребёнок: лицо было мокрое, под глазами появились глиняные мешки, нижняя челюсть отвисла и углы большого раскрытого рта опустились вниз, как у трагической театральной маски.
Фёдор Львович, в порыве сострадания к своему плачущему двойнику, бросился было приделывать отвалившуюся руку, но затем бросил её и разразился бранью в адрес Родиона. Чуть позже выяснилось, что причиной увечья стала домработница скульптора, которая вместо того, чтобы снять, намочить, отжать и снова набросить на статую тряпку, просто щедро полила её сверху из большой лейки.
Возмущению оригинала не было предела.
– Ну, спасибо, мастер-ломастер, удружил, учинил насилие!
– Фёдор Львович, да ведь не я это сделал! Восстановим всё в лучшем виде.
– А чья эта домработница? – громко говорил беллетрист, – Откуда мне знать, что вы не сговорились? Распустил ты уборщицу эту, не заставил уважать себя, как художника, хозяина и работодателя. А потом удивляемся: что это персонажи наших произведений от авторов сами убегают, плачут, рук лишаются…
В другой раз Родион решил подравнять нос на лице писателя, и только коснулся его стеком, как голова статуи вдруг двинулась и, изогнув шею, словно подстреленная птица, свалилась на плечо. Родион в ужасе замер и осторожно оглянулся через плечо. Фёдор Львович, к счастью, мирно дремал в своём кресле. Быстро, как мог, мастер закрепил сломавшееся на проволоке крепление и восстановил голову.
Но окончательно проблематичным сотворение памятника сделала следующая катастрофа. Когда глиняный макет был уже готов, скульптор с писателем сделали, наконец, заказ на блок мрамора на месторождении. Ожидание заказа непредвиденно затянулось: "У нас на полгода всё вперёд раскупили", – оправдывались поставщики.
Макет долго стоял в углу мастерской, накрытый брезентом. Однажды Родион решил посмотреть на него. Он стащил брезент и то, что он увидел, привело его в ужас. Глиняный писатель представлял собою жалкое зрелище: вся композиция практически рассыпалась на части. Отвалившиеся нос, уши, руки, ступни ног, детали одежды и стула валялись на поддоне, туловище было сплошь покрыто глубокими трещинами, хотя и продолжало сидеть. Такого в практике скульптора ещё не было.
Дрожащей рукой он набрал номер живого оригинала:
– Фёдор Львович, тут у нас это…, беда, макет, он того… Придётся заново ваять…
Приехавший Фёдор Львович некоторое время молча, словно спящий вулкан, смотрел на это варварское разрушение самого себя.
– Состав глины, условия хранения…, – бормотал испуганный скульптор, – Восстановим, Фёдор Львович, восстановим…
Писатель молча повернулся и вышел из мастерской.
Желание уже при жизни зримо и предметно шагнуть одной ногой в вечность у Фёдора Львовича пропало. По крайней мере, на неопределённое время.
Глава 14. Условно живой, условно свободный
Солнечное субботнее утро. Егор вышел из больничной проходной и пошёл, было, вдоль по улице. Метрах в ста от проходной, на тротуаре, стояла красиво одетая Жанна, на руках которой почему-то были надеты длинные белые перчатки, в причёске – синяя лента.
Увидев Егора, она счастливо улыбнулась, помахала ему рукой и быстрым шагом пошла навстречу. К Егору она подошла с радостной улыбкой и широко раскрытыми объятиями. Тот бесцеремонно уклонился от столь горячего приветствия, но Жанна как будто не заметила этого.
– Егорушка, любимый, наконец-то! Я вся измучилась! – воскликнула она, ловко взяв его под руку, – Ну, что, любимый, отметим встречу? Куда пойдём, к тебе или ко мне?
– Ты, вообще, можешь идти куда хочешь, – решительно проговорил он, – А я живой свободный человек! Идите вы все к чертям, сумасшедшие! Сектанты литературные, отвяжитесь от меня!
Егор рывком выдёрнул руку и быстрым шагом пошёл прочь от застывшей девушки.
– Ты так ничего и не понял! Мне жаль тебя! – прокричала Жанна вдогонку.
Полуобернувшись, на ходу, Егор крикнул в ответ:
– Иди к чёрту!
В это время в квартире писателя, рука Фёдора Львовича в раздражении шлёпнула на письменный стол белый лист бумаги, взяла красивую ручку и начала быстро писать.
Не успел Егор отойти от Жанны на небольшое расстояние, из-за угла дома навстречу ему вышел студент. Вид у него был явно взволнованный. Он приблизился к Егору с решительным видом и сжатыми кулаками.
– Ты должен оставить Жанну, мы с ней любим друг друга.
Произнеся эту фразу, он тут же растерялся, забегали глаза, и он исправил ошибку:
– …То есть,…ты не должен так…, немедленно вернись к ней, проси прощения и соединитесь вместе навсегда!
– Ты уж как-нибудь определись, марионетка хренова! – сардонически усмехнулся Егор, – Иди, забирай свою ненаглядную, и делайте что хотите! Оставьте меня в покое!