– И еще одна черта у него была – он делал только то, что интересно. Наверное, если бы не получил такой куш в начале жизни, – Эмилия Львовна обвела рукой свои владения, – научился бы врать и приспосабливаться, и кто знает, чего бы достиг, он же очень талантливый человек! Но у нас быстро появился дом, две квартиры в городе, сын всего один, вот Дима и решил, что нечего себя ломать.
Продолжая сочувственно кивать, Лиза подумала, что из материалов в Интернете Дмитрий Павлович представлялся совсем другим человеком. Не искренним и принципиальным, а, наоборот, совершенно аморальным шакалом, хватающимся за любой кусок, который ему кидали с барского стола.
– Он хотел помогать людям, – продолжала вдова, – и порой слишком увлекался. Воодушевлялся так, что не видел другой стороны. Говорил, что если смотреть на мир объективно, то никогда не сдвинешься с мертвой точки, и все хорошее возникает между плюсом и минусом, а не между нейтральными частицами. Скажите, а его точно убил тот мальчик, и он точно сумасшедший?
– Официально это будет признано только после суда.
– А фактически?
– Скажем, оснований думать, что суд вынесет другое решение, у меня в настоящий момент нет.
– Вот судьба… – задумчиво произнесла Эмилия Львовна, – сделанное зло всегда прилетает назад бумерангом. Четверть века прошло, а настигло…
– Какое зло? – Лиза подобралась.
– Дима делал передачу о том, как одного мальчика насильно запихнули в психиатрическую лечебницу. Помню, он так переживал, так хотел наказать доктора, который это сделал. Я пыталась немного остудить его пыл, просила разобраться повнимательнее, но куда там! Дело в том, что у него дядя был диссидент и пострадал в свое время от карательной психиатрии, Дима видел, во что лекарства превратили этого умного и сильного человека, очень переживал и не хотел ни для кого подобной участи. В общем, он в своей передаче разгромил того врача под орех, так что потом его даже посадили. Я часто думала, прав ли он был тогда, не зря ли сломал человеку жизнь ради абстрактной идеи? И вот он погиб от руки психически больного… Зло всегда возвращается бумерангом, – повторила Эмилия Львовна.
– А добро? – вдруг вырвалось у Лизы.
Шишкина пожала плечами:
– Добро на то и добро, что не станет бить тебя по затылку. Сделанное тобой добро тоже возвращается, но никогда насильно не врывается в твою жизнь, как зло. Лежит тихонечко и ждет, когда ты его возьмешь, а ты не замечаешь и проходишь мимо. Поэтому и кажется, что зла в нашей жизни больше, чем добра. Заварить еще чаю?
– Нет, спасибо! А что вы помните о той передаче еще?
– Больше ничего, но у меня есть запись в городской квартире. Сын в свое время перегнал нам весь видеоархив с кассет на диски, так что я поищу, если надо. Хотя какое это имеет сейчас значение?
– Может быть, очень большое, – сказала Лиза задумчиво, – а может быть, и нет. Мы сейчас проверяем одну гипотезу, и пока все очень зыбко, на уровне догадок.
В принципе, информация получена. Был какой-то доктор, имеющий все основания ненавидеть Шишкина. Шельмование и посадка – вполне достойный повод для мести, но на кой черт ждать четверть века? Тут уже не холодное блюдо, а сгнившее… Бедняга давным-давно отсидел и вышел, как-то жил, откуда вдруг? За незаконное помещение в психиатрический стационар не дают двадцать пять лет, там, кажется, потолок семь, и то если с использованием служебного положения. И вообще статья смешная, ее почти не применяют. Замучаешься доказывать… Она посмотрела на Зиганшина, продолжавшего энергично копать. Если сейчас она свернет беседу, то работа останется недоделанной и бедной Эмилии Львовне придется самой браться за лопату. Нет, лучше посидеть еще немного в тенечке, попить чаю и полюбоваться трудящимся начкримом, пусть почувствует, что такое настоящее силовое предпринимательство. И Лизе приятно посмотреть, и у Шишкиной дело сделано.
– Не помните, как звали того врача?
– К сожалению, нет. Фамилия какая-то не совсем обычная, не Иванов точно. Вроде бы он был молодой парень еще, я говорила мужу: "Дима, вникни, неопытный специалист, возможно действовал из лучших побуждений", – но куда там… Дима только горячился, мол, представь, если бы у матери не оказалось нужных связей, здоровый человек так и сгнил бы в психушке? Так вот он сделает такую передачу, и даже цикл передач, чтобы подобное никогда и ни с кем не могло повториться! Чтобы каждый человек чувствовал себя в безопасности от этого, а психиатры десять раз думали, прежде чем госпитализировать!
Лиза вздохнула. Плохо, когда твою жизнь разрушают, но, наверное, вдвойне хуже, если делают это не из личной выгоды, а только лишь для назидания будущим поколениям.
– Нет бы мне насторожиться, – продолжала Эмилия Львовна, – нет бы задуматься, когда Кривицкого убили.
– Что, простите? Вы были с ним знакомы?
– Нет. Но когда я увидела статью о его смерти, вспомнила, что он участвовал в одной из Диминых передач про недобросовестных психиатров. Помню, еще подумала, надо же, психиатр, и погиб от руки сумасшедшего. Смешно мне, видите ли, показалось, ха-ха, за что боролся, на то и напоролся. И в лоб не влетело, что Диму постигнет та же участь…
Эмилия Львовна заплакала, и Лиза, не зная как утешить, просто взяла вдову за руку.
Впрочем, женщина быстро справилась с волнением, вытерла слезы и улыбнулась.
В тот день у них был запланирован еще визит к жене Кривицкого, перед которым они заехали в отдел, чтобы растрепавшийся после землекопных работ Зиганшин привел себя в порядок. Легкомысленные джинсы и футболку пришлось сменить на форму, и это простое действие сыграло им на руку.
Вдова Кривицкого оказалась дамой совсем из другого теста, чем Эмилия Львовна, и не жаловала плебс, но подполковничьи погоны на рубашке Зиганшина впечатлили ее.
Высокая и статная, она смотрела на гостей с выражением холодного отчаяния и, пригласив в гостиную, обставленную с довольно безвкусной роскошью, не предложила ни чаю, ни кофе.
– Что вам еще от меня нужно? – спросила она трагическим тоном. – Вам недостаточно, что мой муж погиб из-за того, что вы не справляетесь с работой? Недостаточно, что вы мне вымотали всю душу во время следствия, когда я еле живая была от горя, а вы все ходили и задавали мне оскорбительные вопросы? Вы как-то еще хотите причинить мне боль?
– Лично я вижу вас впервые, мадам, – сказал Зиганшин развязно, – но если действия моих коллег показались вам обидными, прошу прощения.
Лиза потупилась, чтобы скрыть улыбку. Вдова Кривицкого из той многочисленной категории людей, которым главное – назначить виноватого, причем в поисках этого самого виноватого они обычно путают причину со следствием. Заболел – виноваты врачи, умер – виноваты они же, убит – виноваты полицейские. А то, что врачи и полицейские появляются уже после того, как человек заболел или убит, это мелочь, которой вполне можно пренебречь.
Вдова тихо застонала и поморщилась так, будто у нее заболели зубы, но Лиза поняла, что это должно выражать боль утраты. Странно, после смерти Шишкина едва прошло девять дней, но его жена нашла в себе силы быть приветливой с непрошеными гостями, а тут уже полгода минуло, а какие страдания!
– Я смирилась, что мой муж пал жертвой сумасшедшего, которые благодаря вашему наплевательскому отношению к работе спокойно разгуливают по улицам! Да, мне было нелегко это принять, но я смирилась! А теперь, когда я только начала возвращаться к жизни, вы бесцеремонно вламываетесь в мой дом и пытаетесь нанести мне новую рану!
– Помилуйте, как же бесцеремонно… – развел руками Зиганшин, – я позвонил, договорился о встрече в удобное для вас время.
Кривицкая фыркнула:
– А что было бы, если бы я отказалась? Вы бы или повесткой меня вызвали, или вломились с ОМОНом, но не оставили бы в покое!
– Напротив, – сказал Зиганшин, поднимаясь, – вам достаточно было заявить о своем нежелании говорить с нами, и мы бы вас не потревожили. Примите наши соболезнования, простите, что так вышло. Пойдемте, Елизавета Алексеевна.
– Она бы нам ничего толкового все равно не сообщила, – Мстислав Юрьевич подсадил Лизу в высокую кабину своего джипа, – а три часа любоваться, как она несет тяжелую утрату, мне неохота.
Лиза кивнула. Когда "менты – козлы", родственник автоматически ангел, и если у милейшего Кривицкого были какие-то грешки, вдова ни за что не признается.
– Или она психопатка, или что-то скрывает.
– А вернее всего и то и другое, – хмыкнул начкрим, – ну ничего, мы ей порвали шаблон своим безропотным уходом, она-то настроилась, что мы будем выкручивать ей руки и вообще пытать, а мы взяли и свалили. Почему? Непонятно! Может, мы и так все знаем? В следующий раз я ее действительно вызову повесткой, и она мне все выложит еще до того, как я задам первый вопрос. Слушай, может, заедем еще к мамаше Скролибовского? Так сказать, разом окучим психопаток?
В Скролибовской не было той аристократической тонкости, которой щеголяла вдова Кривицкого, ее агрессия просто и незатейливо выливалась через край. Лиза еще раз поблагодарила случай, который заставил Зиганшина надеть форму. Наверное, единственным, что удержало женщину от рукоприкладства, был вид его погон.
Женщина в точности соответствовала описанию Чернышева: рыхлая, неухоженная, в засаленном халате, она не пустила их в квартиру, но в открытую дверь Лиза увидела картину запущенного жилища. Что ж, неудивительно, горе на всех действует по-разному, кто-то перестает следить за собой, разводит беспорядок в доме и потихоньку опускается.
Стоя на лестничной клетке, Скролибовская орала стандартный текст о ментовском произволе, Лиза слышала эту риторику миллион раз.