– Крайне сомнительно. В медицине, конечно, бывает все, даже то, чего не бывает, но шизофреники обычно действуют в одиночку. Знаете, в шестидесятые годы появилась так называемая "антипсихиатрия". Ее сторонники считали, что психиатрию нельзя отнести к медицинской дисциплине из-за отсутствия объективных методов диагностики, и психические заболевания определяются на основе анализа поведения человека, которое расценивается как нормальное или ненормальное только исходя из социальных критериев и оценок. Другими словами, психиатрия есть инструмент социального контроля и политического принуждения, орудие подавления инакомыслия, политической репрессии, морального и физического насилия.
– О как!
– А к медицинской науке психиатрию относят только для того, чтобы придать ей респектабельность, выгодно отличающую ее от такого явного средства политического террора, как, например, полиция, – Голлербах улыбнулся. – В общем, сумасшедших называли лицами, испытывающими жизненные проблемы, и они объединялись в терапевтические сообщества, где помощь, по замыслу антипсихиатров, должна была оказываться в виде взаимной поддержки. Но сообщества эти быстро распались, главным образом потому, что каждый из членов существовал на своей волне, и с взаимной поддержкой ничего не вышло.
– А секты тогда как?
– О, туда вступают люди с особым складом личности. Я мог бы вам прочесть целую лекцию на эту тему, но, как понимаю, сейчас у нас другие задачи.
Зиганшин кивнул и заметил, что, если бы молодые люди состояли в секте, это было бы известно их родным, потому что адепты всяких идиотских учений обычно склонны пропагандировать их всем подряд. А у них пока нет данных, что ребята вообще были знакомы между собой.
– А в социальных сетях смотрели? – спросил Голлербах. – Знаете, любопытное явление, психически больные обычно испытывают трудности в общении, но в виртуальном пространстве чувствуют себя как рыба в воде.
Тут в дверь постучали, Зиганшин нелюбезно рявкнул: "Войдите!" – и на пороге появилась Лиза.
– Разрешите к вам присоединиться? – сказала она глухо и, не дожидаясь приглашения, села напротив Голлербаха.
– Что с Русланом? – быстро спросил Макс.
– Ему не хуже, не волнуйтесь. Выглядит неплохо, насколько я успела рассмотреть.
– Тогда почему у тебя такой вид, будто судьба своей неумолимой рукой топила тебя в тазике с отчаянием?
– Да, Елизавета Алексеевна, в чем дело?
– Он меня выгнал, и давайте больше на эту тему говорить не будем.
– Нет уж, давайте будем! Может, тебе стакан налить?
Лиза покачала головой.
– Он считает, если остался без ноги, то у нас нет будущего. Так что зря вы, Максимилиан Максимилианович, нарушили врачебную тайну и все мне рассказали.
– Я держался, но когда вы мне сами позвонили… Не волнуйтесь, Елизавета Алексеевна, я с ним еще поговорю.
– Не надо! Я пока ехала сюда, подумала, а что, если бы со мной что-то подобное случилось? Тоже я должна была бы сказать, что больше не люблю его?
– Нет, Лиза, тут другое, – перебил Зиганшин, – он же мужик, кормилец. Да не волнуйся, расклад прикинет – отойдет. Я когда в командировках был, у нас несколько ребят покалечились. Тоже сначала чудили будь здоров, и пили, и все такое, а потом все равно вернулись в нормальную жизнь.
– А вы в горячих точках были?
– Ну а как думаешь у меня карьера завязалась? За красоту одну? Короче, отставить плакать. Все наладится, точно тебе говорю.
Лиза всхлипнула, и Зиганшин подавил странное желание погладить ее по голове. Вот так бывает, живешь-живешь, презираешь человека, а иногда и посулишь ему провалиться сквозь землю за то, что он твою отработанную схему спускает в унитаз, а потом оглянуться не успеваешь, как становишься поверенным его тайн, и не знаешь, что бы такое придумать, чтобы ему стало полегче.
– Если хочешь, я могу с твоим мужиком поговорить, – буркнул Мстислав Юрьевич, – но лучше сейчас оставить его в покое. Сам должен все обдумать и понять, а если давить, то сделает наоборот чисто из упрямства.
– Я вообще-то сюда приехала забыться в работе, – сказала Лиза сухо, – а не для того, чтобы вы мне в душу лезли. Так что, если никто не возражает, давайте вернемся к нашим делам.
– Макс как раз высказал гипотезу, что эти гаврики познакомились в социальных сетях. Фактически нам доступен только компьютер Олега Карпенко, странички остальных надо искать и взламывать.
– А мой друг Ясный Сокол?
– Не хочу идти на поклон к этой гниде Ильичеву. Есть у меня один человечек на примете…
– Я вот что еще думаю, – Голлербах встал и прошелся по кабинету так, что Зиганшину показалось, будто гость его передразнивает, – допустим, мы выясним, что все четверо или объединились, или состояли в какой-то тайной секте, но так или иначе, к выбору своих жертв они подошли слишком обстоятельно для шизофреников. Простите, Мстислав, что говорю об этом, но случайной выглядит только гибель Натальи Юрьевны.
Зиганшин поморщился. Как им объяснить, что он каждую секунду думает, что Наташи больше нет? Наоборот, легче, когда произносят ее имя.
– Предположим, они списались в социальной сети и договорились убивать людей, – продолжал Макс, – раз им неважно было, кого лишать жизни, они решили действовать далеко от дома, чтобы не нашлось свидетелей, которые могли бы их опознать в случае чего. Тоже суждение подозрительно здравое, но не будем придираться. И все же как мы объясним, что в многомиллионном городе из четырех случайных жертв трое имели отношение к психиатрии и трое были врачами? На простое совпадение это никак не списать. С другой стороны, наши убийцы никогда раньше не лечились и даже не обследовались у психиатров, какой резон им ненавидеть представителей этой профессии?
Вместо ответа Зиганшин включил свою кофемашину, которая оглушительно завыла, будто присоединяясь к общему недоумению.
– Если жертвы случайны, почему у них столько общего? – сказала Лиза, когда машина фыркнула и заткнулась, выплюнув две чашки черного, как деготь, кофе. – А если нет, это же какую работу надо было проделать! Сначала найти людей, имеющих отношение к психиатрии, потом вычислить, где они живут… Хорошо, Крашенинников пусть случайно попал под раздачу, убийца караулил его возле психиатрической больницы, и то непонятно, как он сообразил, что это доктор, а не родственник или, например, слесарь? А Шишкин? Когда звезда его славы закатилась, бедняга Миханоша только-только появился на свет. Почему он выбрал этого побитого молью персонажа зари перестройки? Или взять Кривицкого. В СМИ и в Интернете он заявлен как проректор, и его темное психиатрическое прошлое особо не акцентируется.
– Да, Кривицкий был такой индюк, – неожиданно заметил Голлербах, – не тем будь помянут, прости господи!
– Нет-нет, если мы хотим докопаться до правды, он должен быть помянут абсолютно всем! – Воспользовавшись паузой, Зиганшин снова включил кофемашину, сделать чашечку себе самому. – Расскажите все, что вы о нем знаете! – крикнул он сквозь рев любимого электроприбора.
Макс пожал плечами:
– Почти ничего. Слава богу, не пришлось работать под его руководством. Напыщенный дурак, из таких, знаете, которые изображают из себя глыбу и матерого человечища, а на деле боятся собственной тени. Несколько диссертаций пришлось подбирать за ним. Он отказывался оппонировать, если в работе проглядывала хоть какая-то реальная новизна.
– И?
Голлербах рассмеялся:
– Вы думаете, кто-то из соискателей из мести за несостоявшуюся карьеру науськал на него бедного… Эээ… Скролибовского? О нет, все заканчивалось вполне благополучно. Ваш покорный слуга писал положительные отзывы, и защита проходила без проблем. И потом, если бы кто-то из коллег затаил злобу и решил отомстить, то последнее, к чему бы он прибег – это к услугам психически больного человека. Нам, психиатрам, прекрасно известно, что от сумасшедших если чего и нельзя ожидать, так это работы в команде. Ты ему скажешь: убей Кривицкого, а он принесет тебе мороженку. Скажешь: принеси мороженку – нарисует русалку на асфальте. Правда, когда я еще учился в аспирантуре, ходили слухи о каком-то докторе, который умел договориться с шизофрениками и чуть ли не добрым словом их лечил. Но я думаю, это профессиональный фольклор, который присутствует в любой специальности. Хирург расскажет, что был в незапамятные времена доктор Иванов, который делал аппендэктомию за три минуты. Вы вспомните про следователя Петрова, умевшего с одного взгляда определить, лжет человек или говорит правду. Токарь поведает про своего друга Сидорова, который на глаз вытачивал деталь с точностью до микрона, жаль только, что спился. Ну и так далее.
– А что за доктор?
– Да я не уверен, что это реальный персонаж. Я учился в Москве, и мой наставник рассказывал, что проходил интернатуру в Питере и надеялся, что его оставят на постоянную работу. Но взяли другого парня, у которого был настоящий талант находить с шизофрениками общий язык. Помню, описал такой эпизод: привезли к ним буйного мужика. Он, видно, и в спокойном состоянии обладал редкой силой, потому что только два наряда милиции смогли его скрутить, засунуть в свою хмелеуборочную машину и доставить в психбольницу. Мужик сидит в клетке, буянит так, что тачка трясется, а милиционеры вместе с докторами водят хоровод вокруг всего этого дела, не зная, как подступиться. И тут якобы на сцену вышел чудесный доктор и с помощью дружеской беседы совершенно утихомирил гражданина, так что он, кроткий, как агнец, покорно посеменил в психиатрическое отделение.
– Так бывает? – хмыкнул Зиганшин, не понаслышке знавший, что слова – самое слабое средство воздействия на граждан, что на здоровых, что на больных.