Я видела себя, поблекшую, в погребальном одеянии, странствующую по каким-то темным лабиринтам, пещерам и подземным рекам. То и дело на меня нападали чудовища: гигантские летучие мыши с уродливыми мордами и глазами, горящими кровавым пламенем, огромные пауки, покрытые жесткой черной шерстью. Они были без глаз, но у них были устрашающие челюсти. Отвратительные зловонные гиены с кожистыми крыльями и стальными когтями… Я истово молилась, громко произнося слова из "Текстов саркофагов", и они исчезали. Это было мое Ка, моя душа, путешествующая по лабиринтам загробного мира.
Внезапно я оказалась на ярком, ослепительном свету. Божественная Маат - богиня истины и порядка, - я сразу ее узнала.
- Крала ли ты, посягала ли ты на храмовое имущество, не восставала ли, не говорила ли зла против царя, чиста ли ты? - нараспев проговорила Маат хрустальным голосом.
Я обернулась: за мной, алчно открыв пасть, сидело чудовище Амт - лев с головой крокодила, готовый сожрать грешника. Я вздрогнула и четко произнесла ритуальное:
- Я чиста, я чиста, я чиста!
Страшно болело и саднило горло, голова раскалывалась, перед глазами стелился красный туман. Я пошевелилась, не понимая, где я и что со мной произошло. Одежда была засыпана серой штукатуркой. О боже! Умереть и то не удалось! Выдержали и гвоздь, и веревка. Слабой оказалась стена, из которой вывалился огромный кусок вместе с гвоздем.
Я содрала с шеи веревку. То же мне, самоубийца-неудачница! Сложила лапки, проливает слезки, жить не хочет! Нашла выход! Что-что, а умереть всегда успеется. Я встала и хриплым голосом, но артистично при этом жестикулируя, принялась читать отрывок мистерии о воскрешении Осириса. Даже в Карнаке в роскошных костюмах и при стечении народа я не смогла бы играть лучше.
Но мой актерский дар оценили не все. Глазок на двери открылся и так же быстро захлопнулся. Через некоторое время в камеру вошел мужчина в полицейской форме, но в накинутом на плечи грязноватом белом халате.
- Вот, - прокомментировал охранник. - Наверное, джинн вселился. Говорит на неизвестном языке. Я сам в школе английский учил, - гордо добавил он.
Я замолчала и остановилась.
- Какой еще джинн?
- Как вас зовут, где находитесь, какой сегодня день, помните? - быстро и профессионально спросил мужчина в халате, по-видимому, врач.
- Да помню, помню, - успокоила я его.
- А что с вами, с кем вы разговариваете?
- Я не разговариваю, я читаю древнеегипетские тексты. Я египтолог, а не сумасшедшая. Хотя в вашей каталажке недолго и рехнуться.
Врач внимательно посмотрел на меня и внезапным отработанным движением запрокинул мне голову, оттянул нижние веки и осмотрел глаза. Затем так же быстро расстегнул пуговицу и ощупал шею. В общем, я представляю, что он там увидел.
- Это последнее средство? - тихо спросил он. - Неужели дела так плохи?
- Хуже некуда, - вздохнула я. - Два убийства и в перспективе, видимо, казнь.
- Признала?
- Нет.
- Тогда лучше признать, - посоветовал врач.
- Но я их не совершала! - воскликнула я и закашлялась, горло еще сильно саднило.
- Тебе виднее. Могу чем-то помочь?
- Не знаю… Я даже прав своих не знаю. Мне положен адвокат?
Врач только вздохнул.
- Можете передать записку? - внезапно мне в голову пришла мысль.
- Ну… Это не положено, - замялся врач. - Ладно, пиши.
Он вытащил из кармана ручку и листок бумаги.
Я минутку подумала, сосредоточилась и написала египетским иероглифическим письмом:
"Меня зовут Лейла Давыдова. Я египтолог из Москвы. Меня обвиняют в убийстве, которого я не совершала. Нахожусь в тюрьме. Если кто-то ищет Мишель Амир из Парижа, это тоже я".
- Пожалуйста, передайте соратникам покойного профессора Ибрагима Джами из Национального исторического музея, - попросила я.
Доктор молча взял записку и положил в карман халата.
- Как вас зовут? - спросила я напоследок.
- Абдул, - ответил он, закрывая дверь.
Мне показалось, что это добрый знак.
Надежда… Как странно, что человек продолжает надеяться, хотя знает, что часы его сочтены. На что надеется приговоренный к казни, которого на рассвете ведут на расстрел? Умирающий от рака, благодарно принимающий лекарства? Женщина над гробом любимого? Раб, много лет подряд таскающий гигантские каменные блоки на строительстве пирамид?
Почему-то я считала, что моя примитивная записка может меня спасти. Но кто будет меня искать? Я только пешка в какой-то игре. И мной легко, легко пожертвуют. А Кира останется в Лондоне без копейки денег и будет звонить маме и рыдать. Если не наделает еще бог знает каких глупостей.
На следующий день меня привели в уже знакомый кабинет. Кроме офицера, проводившего дознание, там находился холеный господин европейской внешности. Я автоматически отметила прекрасно сшитый костюм, свежайшую, несмотря на жару, рубашку, легкий запах туалетной воды, кажется, от Хуго Босса. Я прикрыла глаза. Этот человек был из моего безмятежного прошлого, его безупречный вид только подчеркивал мою собственную запущенность и неухоженность, весь тот кошмар, в котором я нахожусь.
Я машинально стянула на горле ворот, пытаясь скрыть безобразную синюшную полосу от веревки и одновременно пряча грязные обкусанные ногти. Но это не могло спасти меня: глаза были красные, в мелких кровоизлияниях, подол юбки оборван, курчавые волосы, все эти дни не знавшие воды и расчески, свалялись. Наверное, потом придется их отстричь. Хотя как глупо! Мертвецам не нужна красивая прическа…
- Это господин Морис Дюваль, из французского консульства, - сообщил офицер. - Мы пригласили его, так как вы являетесь французской гражданкой, а мы, несмотря на все обвинения, строго соблюдаем права человека.
Господин поклонился.
- Мадам Амир, если позволите вас так называть, - вежливо начал дипломат.
Его "если позволите" сразу не понравилось мне.
- К нам обратились власти и сообщили, что по подозрению в убийстве задержана французская гражданка, то есть вы.
- Да, месье, вы очень любезны, что приняли во мне участие, - сказала я.
Дипломат поморщился:
- Мадам, это не любезность, это мой долг. Я был бы очень рад оказать вам посильную помощь, но…
- Но? - прервала я паузу, наполненную самыми дурными предчувствиями.
- Все дело в том, что ваши документы на имя Мишель Амир принадлежат вовсе не вам. Видите ли, настоящая Мишель Амир, супруга покойного Патрика Амира, в данный момент находится в Париже. Мы сообщили ей о смерти мужа. По ее словам, он отправился в служебную командировку. Но мы не сказали ей, что он был здесь не один, чтобы не травмировать вдову.
Я сжала ворот так, что у меня побелели костяшки пальцев.
- Так что, мадам, если вы все же гражданка Франции и можете сообщить нам свое имя, мы, несмотря на сомнительные обстоятельства, постараемся помочь вам. В противном случае позвольте откланяться.
Я промолчала, в отчаянии глядя в спокойные и усталые глаза дипломата.
- Что скажешь, детка? - ехидно поинтересовался офицер, когда за дипломатом захлопнулась дверь.
- Вы проверили показания бармена насчет ножа? - спросила я, игнорируя его интерес.
- Он говорит, что знать не знает никакого ножа и не мог подать клиентке никакой другой нож, кроме фруктового. Да ты меня в сторону не уводи. Значит, подделала паспорт и под видом жены поехала с любовником? Хороша! А потом еще его и убила! Еще лучше! Ну и ушлая же ты девица, как я погляжу, - почти развеселился страж порядка.
Я подавленно молчала, решительно не зная, что делать. Государство, чьи документы я имела, от меня отказалось. И здесь нет никого, кто бы меня знал и мог бы помочь. Кругом одни врага!
- Ну так и кто же мы есть, ну и как же нас зовут, - сладенько произнес полицейский. - Могу поклясться, ты ливийка с юга, где-то из пустыни. Подцепила богатенького француза, ну а нравы у нас не такие, чтобы с мужиками по койкам валяться без брачного контракта! Вот вы и решили документик состряпать, чтобы никто вам здесь не мешал развлекаться. Понравилось тебе иностранку изображать? Ишь ты, и по-арабски с акцентом говорить вздумала! Ловка, ничего не скажешь! Ну что, я прав?
Я не отвечала, мучительно соображая, что делать.
- Конечно, я прав, - продолжал веселиться полицейский. - Так что, дорогуша, светят тебе, кроме убийства, еще две статьи: проституция и подделка документов. Хотя вряд ли это уже изменит твою судьбу.
- Я не ливийка! - заявила я, твердо решив, что быть ливийкой мне и вовсе невыгодно.
Полицейский грязно выругался в мой адрес. Его примитивную вежливость как ветром сдуло. Он схватил меня за волосы и рванул. Голова запрокинулась, я застонала.
- Ты у меня сейчас во всем признаешься! Быстро, имя!
- Лейла!
- О! Это дело! - удовлетворенно сказал он, отпуская меня. - Лейла, а дальше?
- Давыдова…
- Это что еще? - неподдельно изумился офицер.
- Русская.
- Какая русская? - искренне возмутился мой мучитель. - Ты на себя в зеркало смотрела?! Или время тянешь, теперь русского консула потребуешь? Хватит, поиграли в права человека, и хватит.
- Смотрела… Сейчас в Триполи находится Леонид Давыдов, он переводчик. Он может подтвердить мои слова.
- И кто он тебе? - с нескрываемым сарказмом спросил полицейский. - Братишка?
- Бывший муж.
Офицер застонал и схватился за голову.