- Мужчина бы понял, - прорычал он. - Женщины слишком легкомысленны. Мужчина бы понял: его светлости должно быть известно, что его садовник здесь, рядом. Граф должен знать, что, когда он уйдет, его сад останется, его тутовое дерево зацветет в этом году. Что его каштановые саженцы растут все выше и что новый бархатный махровый анемон чувствует себя превосходно! И что под деревьями в его лесу вовсю цветут колокольчики! Иди! Отдай эти цветы прямо в руки его светлости, или я объясню тебе по-другому!
Он пихнул горничную с такой силой, что она почти подбежала к Томасу. Тот дежурил у двери спальни, ожидая приказаний хозяина, которых не было.
- Господин Традескант желает передать его светлости эти колокольчики, - сообщила горничная и сунула охапку цветов Томасу в руки. - Он утверждает, что это важно.
Эксцентричная просьба озадачила Томаса. Стройные, гибкие зеленые стебли источали сок, истинный сок жизни. Горничная вытерла ладони о фартук и обиженно фыркнула.
- А еще он сказал, что женщины слишком легкомысленные и не могут понять. Вот нахал!
Чувство мужского превосходства сразу взыграло в душе Томаса. Он повернулся к двери и проскользнул в спальню.
Один доктор стоял в изножье кровати, другой у окна. Старуха, которую позвали и для ухода за больным, и для омовения покойника, сидела у камина, где потрескивали ароматные сосновые шишки, нагревая и без того душную комнату.
Томас тихо шагнул вперед.
- Прошу прощения, - хрипло начал он. - Садовник велел передать его светлости эти цветы.
Доктор, стоявший у постели, раздраженно повернулся.
- Что? Какая чепуха! Чепуха!
- Просто блажь и суеверие, - подал голос другой доктор. - Вероятно, еще и ядовитые испарения.
Томас не сдавался.
- Садовник - господин Традескант, сэр. Любимец его светлости. И горничная уверяет, что он настаивал.
Сесил еле заметно повернул голову. Диспут немедленно прекратился. Граф поманил Томаса пальцем. Доктор замахал слуге, чтобы тот пошевеливался.
- Быстро. Он захотел их. Но это не поможет ни на йоту.
Томас робко приблизился к постели. Орлиное лицо самого могущественного человека в Англии, изборожденное болью, было словно высечено из песчаника. Незрячие темные глаза уставились на слугу. Томас вложил цветы в слабые руки. Они рассыпались по богатому покрывалу; алый узор и золотое шитье скрылись под синевой, осталась только синева, чистая как небо.
- От Джона Традесканта, - добавил Томас.
Легкое чудесное благоухание колокольчиков влилось в комнату, как свежая вода, убирая запахи страха и болезни. Цветы сияли в темной комнате, словно голубое пламя. Великий человек посмотрел на разбросанные колокольчики и вдохнул их прохладный аромат. Казалось, они появились из мира, расположенного в сотнях миль от слишком натопленной спальни, из мира юности и весны, далекого от этого дома. Граф повернул голову к небольшому окну, и слабая улыбка осветила его нездоровое лицо. Хотя рама была приоткрыта на самую малость, он услышал, как лопата входит в землю цветочной клумбы прямо под его окном. И звук этот был таким же громким, как биение преданного сердца. Джон Традескант и его господин занимались каждый своим делом: один копал, а другой умирал.
ОКТЯБРЬ 1612 ГОДА
Граф умер после того, как его все-таки потащили в Бат для поправки здоровья, а потом снова вернули домой. Место в Хэтфилде за Джоном Традескантом сохранилось, но его сердце покинуло сад. Он все искал Сесила, чтобы показать ему один из новых великолепных ландшафтов, или представлял, как тот наблюдает за сбором ягод с шелковицы. Бывало, Джону вдруг чудилось, что темная тень, прихрамывая, бредет по аллее, где он недавно обновил изгородь. Он желал советоваться с графом, обмениваться с ним быстрыми заговорщическими победными улыбками - потому что саженец вырос, редкое дерево прижилось, семена проклюнулись. Когда он брал с собой в сарайчик кувшин эля и ломоть хлеба, он постоянно ожидал увидеть своего господина, небрежно прислонившегося к скамье, - пальцы, унизанные кольцами, перебирают мягкую, просеянную землю, отдыхая от написания посланий и плетения интриг, от далеко не всегда честной борьбы во внешней политике. Граф делил с Джоном скромный обед и болтал с товарищем, которому не нужно лгать, не нужно льстить, а можно просто сидеть на бочонке с луковицами и смотреть, как Джон пикирует рассаду.
- Я очень сожалею, милорд, - сказал Джон молодому графу, сыну Сесила, ощущая, как титул его старого господина застревает в горле. - Но не могу оставаться здесь без вашего отца. Я слишком долго служил ему, мне пора что-то менять.
- Мне кажется, ты будешь скучать по саду, - заметил новый лорд Сесил.
Но он не познал, как его отец, ту глубокую радость, когда там, где раньше были только болота, вырастает сад.
- Конечно буду, - согласился Джон.
Гвоздики, любимые цветы Роберта Сесила, цвели вовсю. Крепкие саженцы каштана, которые они купили в виде блестящих орехов целых пять лет тому назад, вытянулись и выбросили зеленые лапчатые листья, напоминавшие протянутые ладони. Дорожка, обсаженная вишневыми деревьями, являла собой упорядоченный лабиринт, а тюльпаны блистали на новых клумбах.
- Я не могу заниматься садом без его светлости, - сообщил Традескант жене в тот же вечер.
- Почему нет? - удивилась она. - Сад ведь тот же самый.
- Не тот, - возразил Джон. - Это сад графа. Я выбирал растения в надежде его порадовать. Учитывал его вкус, планируя дорожки. Когда у меня появлялось что-нибудь новое и редкое, я прикидывал, где эта новая штука будет лучше цвести, но также думал, где ее точно увидит сэр Роберт. Каждый раз, когда я сажал растение, я помнил две вещи: угол, под каким его будет освещать солнце, и угол, под каким на него упадет взгляд моего господина.
Супруга Джона нахмурилась, услышав такое богохульство.
- Он был всего-навсего человеком.
- Знаю. И я любил его как человека. Я любил его, потому что он был даже более уязвимым и хрупким, чем многие другие. Когда у него болела спина, он опирался на меня… - Традескант помолчал. - Мне нравилось, когда он опирался на меня.
Джон был не в силах передать ту смесь восторга и жалости, которые испытывал одновременно, когда самый великий человек в Англии после короля вверял ему свои страдания и принимал его помощь. Элизабет поджала губы, сдержав поспешные слова и заглушив ревность. Она положила руку на плечо мужа и напомнила себе, что господин, которого он любил, теперь мертв и похоронен и что хорошая жена должна проявлять больше сочувствия.
- Ты говоришь так, будто потерял брата, а не хозяина.
Традескант кивнул.
- Господин - это как брат, как отец, даже как жена. Я все время размышлял о его нуждах, защищал его интересы. И я не могу быть счастлив здесь без него.
- Но у тебя есть я и малыш Джей, - ответила Элизабет, отказываясь понимать мужа.
- И я никогда не буду любить другую женщину или другого ребенка сильнее, чем люблю вас обоих. - Джон улыбнулся слабой печальной улыбкой. - Но любовь мужчины к своему господину - это нечто другое; она идет не только от сердца, но и от головы. Любовь к женщине держит мужчину дома; это личное удовольствие. Любовь к великому господину уводит в широкий мир, пробуждает гордость.
- Ты рассуждаешь так, словно нас тебе недостаточно, - упрекнула супруга Элизабет.
Джон покачал головой, отчаявшись когда-либо объяснить жене, что он имеет в виду.
- Нет, Элизабет, нет. Вас мне вполне достаточно. Дело совсем не в этом.
- Ты попробуешь найти другого лорда? Другого хозяина?
Выражение, быстро промелькнувшее на его лице, было глубже, чем скорбь, - это было отчаяние.
- На свете нет никого похожего.
От осознания глубины его потери Элизабет недолго помолчала, а затем спросила:
- Но как же мы? Я не хочу терять этот дом. И Джеку здесь хорошо. Мы пустили корни точно так же, как деревья в саду. Ты обещал, что весной посадишь каштан и в старости мы будем отдыхать под его ветвями.
Традескант кивнул.
- Помню. И отрекаюсь от своих слов. Для меня невыносимо жить здесь без графа, Элизабет. Я пробовал и не смог. Освободи меня от идеи остаться здесь, и мы найдем другой дом, может, снова в Кенте.
- В Кенте? Что ты задумал? Где именно?
- Лорд Вуттон ищет садовника для работы в Кентербери и предлагал мне эту должность. У него есть секрет выращивания дынь, и мне интересно этот секрет выяснить. Его садовник вечно дразнит меня, что во всей Англии только лорд Вуттон умеет выращивать дыни.
- Фу ты! - с раздражением воскликнула Элизабет. - Забудь ты о своих дынях хоть на минуту! А как насчет дома? Сколько он будет платить?
- Заработок хороший, - отозвался Джон. - Шестьдесят фунтов вместо пятидесяти, что платил мне милорд. И у нас будет дом, дом главного садовника. Джей сможет посещать Королевскую школу в Кентербери. Для него это неплохо.
- Кентербери, - задумчиво промолвила Элизабет. - Я никогда не жила в торговом городе. Там будет с кем пообщаться.
- Мы можем отправляться немедленно. Лорд Вуттон говорил со мной после смерти милорда, и мы условились, что я отвечу в течение трех месяцев.
- И ты не полюбишь лорда Вуттона так, как любил графа? - с надеждой спросила Элизабет.
Джон покачал головой.
- Никогда у меня не будет такого господина.
- Тогда поехали, - сказала она со своей внезапной решимостью. - Посадим каштан в Кентербери, а не в Хэтфилде.