О любви мечтают все. Порой кажется, что этими мечтами пропитан воздух, которым мы дышим. Или просто кто-то рядом надкусил кисло-сладкое яблоко. Яблоко раздора. С него началась Троянская война. Но с простого яблока может начаться и самая великая история любви…
История с названием "Яблоко по имени Марина"!
Содержание:
Часть первая, или Полеты во сне 1
Часть вторая, или Камушек из бухты Тихой - (Прошло много лет) 22
Часть третья, а может, Эпилог 38
Николай Семченко
Яблоко по имени Марина
Посвящается, конечно, Марине
Часть первая, или Полеты во сне
Он вынул из кармана кителя золотисто-зеленую коробку "Герцеговины Флор", помял папиросу между пальцами, прикурил и спросил:
- Ну что ты, Паша? Обиделся? Я просто хотел показать, как развести костер побыстрее. Видишь, горит отлично…
Конечно, у меня получалось не так ладно, может, бумага попалась сыроватая, да и сухие веточки я положил не сверху, а снизу - надо бы шалашиком их ставить, а я вроде как поленницу выложил, но, дядя Володя, неужели ты не мог догадаться, что и мне хотелось показать себя Марине: как я умею разжигать костер, и картошку печь умею, и вообще, я уже не такой маленький, как ты думаешь, дядя Володя. Но ты, засмеявшись, легонько и небрежно отодвинув меня крепкой ладонью, пошевелил-пошурудил конструкцию из веток, сучьев, обломков досок - и все сразу будто само собой установилось. Рыжая змейка огонька заскользила по тоненьким прутикам, пучок сухой травы затрещал, а дядя Володя, довольный, шутливо возопил:
- Взвейтесь кострами, синие ночи!..
Марина, аккуратно подобрав юбку, сидела на валуне, покрытом бархатным ковриком коричневого мха.
Сверху сухой, мох таил в себе влагу, и Марина предусмотрительно подстелила себе газетку. Про нее мама говорила отцу, который почему-то стал бриться два раза в день, намыливая лицо не обычным мылом, а какой-то заграничной пахучей пеной, - так вот, мама говорила, печально улыбаясь: "Квартирантка не такая уж и простушка! Каждое свое движение на семь шагов вперед просчитывает. Да оно и понятно: бухгалтер!".
Папа пожимал плечами:
- Ну, ты и выдумала! Марина - нормальная девушка, зря ты на нее наговариваешь.
- Как же! Нормальная, - передразнивала мама. - Хитренькая, как лисичка-сестричка: смотри, как она быстро Володю окрутила! Скромняга, ничего не скажешь, - хмыкала мама. - Захотела - и прибрала парня к рукам, хоть он ей и не нужен.
- Откуда ты знаешь, что не нужен?
- Глаза есть - вижу, - отрезала мама. - За Володей девки бегают - пыль столбом, сам знаешь! Марина же сделала так, что он сам за ней хоть на край света побежит. А ей-то и радостно: всем утерла нос - доказала, что она лучше их, раз он ее выбрал…
- Да она бесхитростная, - морщился папа. - И с Володей она как познакомилась? Забыла, что ли? Я их свел!
Мама подходила к папе и снимала с его майки какую-то одной ей видную соринку, хлопала по загорелому плечу:
- Ну-ну, сват какой выискался! Вспомни, что она до того говорила? Скучные, мол, парни какие-то, и поговорить с ними не о чем, почти сразу лезут, куда не надо. Говорила так? Говорила! И всегда подчеркивала: вот военные - те совсем другие - обязательные, дисциплинированные, без дури в голове. Знала, что у тебя в знакомых есть неженатые лейтенантики…
И тут папа почему-то сердился и возмущался:
- Да ведь Володя ко мне зашел за книгой просто так. Я ему детектив давно обещал. Ну, он и увидел Марину. Дело-то, Лилечка, молодое, сама понимаешь. Может, их стрела Эрота поразила?
Папа говорил иногда как-то непонятно и странно. Все - влияние театра. Он занимался в народном драматическом театре, сыграл уже несколько ролей, и больше всего на свете ему нравилось играть на сцене дворянина или какого-нибудь благородного героя, или даже белого офицера, которого красные ведут на казнь, а он смотрит в голубое высокое небо и спокойно говорит, что двуглавый орел еще прилетит и спасет Россию.
Правда, такие слова он произносил дома, когда репетировал роль, а на сцене вел себя совсем по-другому: падал на колени, бранил царя, плакал и просил его не расстреливать. А Володя - то ли комиссар, то ли командир партизан, я уже и не помню, кто именно, но красный воин точно, - отвечал так: "Молчи, гад, контра ползучая! Народ вынес свой революционный приговор, и я приведу его в исполнение…".
Никакого народа на сцене я не видел. Может, он прятался где-то там, за декорациями? Дядя Володя, он же красный командир, сам принимал все решения, но почему-то делал их от имени народа. Может, и от моего имени тоже, только ведь мне очень даже не хотелось, чтобы папу, пусть даже и понарошку, убивали.
И вот этот дядя Володя пришел к нам за книгой. А Марина как раз собралась пить чай. Обычно она пользовалась нашим закопченным чайником, а тут почему-то вытащила свой электрический самовар. Между прочим, он тогда диковинкой считался, и стоил, надо полагать, дорого, и всего-то их продавалось в сельпо двадцать штук. Но Марина работала там бухгалтером и, конечно, сумела взять один самовар себе.
Он был небольшой, пузатенький такой, а брать его полагалось за тяжелые блестящие ручки. Этот толстячок, в отличие от обычного самовара, не пыхтел и не выпускал клубы пара, а тихонечко урчал, когда вода в нем закипала. Кошка Дунька вострила уши и всякий раз опасливо забивалась в угол, откуда и пучила желтые немигающие глаза.
Володя, как вошел, красотку Дуньку вообще не приметил. Да и меня тоже, кажется, не увидел. Он во все глаза смотрел на Марину, и мне даже показалось: прямо застыл как статуя. Потом, правда, спохватился:
- Здравствуйте! - произнес он.
- Здравствуйте, - Марина легким движением смахнула со лба прядку волос и прямо посмотрела ему в глаза.
- Владимир, - отчеканил Володя и зачем-то взял под козырек, - меня зовут так.
Марина тоже назвала себя и отвела взгляд в сторону. Папа сказал, что Володя зашел за одной книжкой и пошел ее искать в комнате. А гость, скрипнув начищенными до зеркального блеска сапогами, присел на корточки и позвал Дуньку:
- Киса, давай знакомиться!
Кошка, однако, даже не пошевелилась. Она у нас вообще какая-то странная. Захочет есть - выделывает кренделя у твоих ног, ластится, гладится рыжим боком, мурлыкает. Дашь ей еды - она с урчанием проглотит угощение в мгновение ока - и сразу к двери: скребется о порог - просится на улицу. Бывает, выйдешь во двор, Дунька на заборе сидит, ты ей: "Кис-кис!", а она - ноль внимания, будто знать тебя не знает. Да еще такую презрительную гримасу скорчит!
- Иди, красавица, ко мне, - не терял надежды гость. - Кис-кис!
На Марину он почему-то больше не обращал внимания, хотя мне казалось: ему очень хочется на нее взглянуть, и чтобы она поговорила с ним, тоже хотелось. Я сам всегда так поступал: если мне нравилась какая-нибудь девчонка, то я делал вид, что не больно-то она меня интересует, и потому занимался на ее глазах чем угодно, как будто не обращая на нее внимания. Больше всего я боялся, что она окажется задавакой, и если с ней заговоришь, еще чего доброго пожмет худенькими плечами, смерит презрительным взглядом с ног до головы и скажет что-нибудь обидное. Ужас, до чего непонятные эти девчонки бывают!
- Какая, киса, ты красивая, - продолжал гость. - Ну, чего боишься? Иди ко мне…
Марина насмешливо посмотрела на лейтенанта и прыснула в кулачок:
- Вы с нашей Дунькой пришли знакомиться? Так она у нас девушка серьезная, недоверчивая. Знает: каждый может мурку обидеть…
- Нет, - растерялся гость. И непонятно, к чему относилось его "нет" - то ли к знакомству с мурлыкой, то ли к тому, что он кошек не обижает.
- Я вообще-то по делу пришел, - поспешно уточнил он. - А тут гляжу, такая краля сидит! Очень похожа на кошку моей матери.
Он еще хотел что-то сказать, но тут вернулся отец и развел руками:
- Володя, книга куда-то запропастилась. Наверное, Лиля ее на летней кухне оставила. Пойду там поищу…
Дядя Володя хотел идти с ним, но папа отмахнулся:
- Сиди! Марина, может, чаем его напоишь?
- С удовольствием, - откликнулась Марина. - Вы, Володя, как любите чай - с молоком, сахаром, вареньем?
- Я люблю свежую заварку, - ответил Володя. - Мама всегда добавляла в нее мяту, чабрец, другие травы. Но тут, в вашем поселке, это не в обычае…
- Паша, сорви мяты в саду, - попросила меня Марина. - И чтобы с цветочками!
Володя смутился, пробормотал, что совсем не обязательно и всякое такое, но я его уже не слышал.
Для меня любая просьба Марины - что-то выше приказа, закона, ну, не знаю, как и объяснить, - одно удовольствие, в общем, делать то, что она хочет. И видеть, как она улыбается, потому что ей приятна твоя расторопность, и суетня, и старание. И от всего этого ты, кажется, становился чуть-чуть лучше и значительнее.