Они стояли на песчаном берегу Евфрата, позади растянулась армия, ждавшая их знака, чтобы выступить в поход. Клеопатра пристально смотрела вдаль, поверх блиставшей золотом великой реки. Антоний не сводил с нее глаз.
- Я почти готов остаться, - сказал он.
Она удостоила его взглядом.
- Столько хлопот, такие средства - и ты хочешь все это засунуть псу под хвост? Не будь глупцом, мой бедный Антоний.
Он посуровел, но потом рассмеялся.
- Ты, как всегда, практична, моя госпожа. Неужели ты так рада от меня, избавиться?
- Я с пользой потрачу это время. У меня много дел.
- Отлично… А Александр, наверное, не тратил времени на долгие прощания? На коня - и вперед. Облако пыли - и след простыл.
Она кивнула - резко и коротко.
- Скорее всего… - Антоний махнул ей рукой и повернулся к оседланному коню.
Клеопатра вцепилась в него прежде, чем он вскочил в седло, и повернула лицом к себе. Они сжимали друг друга в объятиях, не в силах разъять рук.
- Выиграй эту войну, - мягко, но страстно сказала она. - Покори Азию; стань властелином мира. А потом возвращайся и положи его у моих ног.
- Слушаюсь, моя владычица.
Он положил руку на ее живот, где опять вызревала новая жизнь.
- Я вернусь еще до конца года. Клянусь тебе.
- Не надо опрометчивых клятв. Лучше побеждай - и возвращайся. - Она оттолкнула его. - А теперь иди - или ты не уйдешь никогда.
Антоний все мешкал, но она больше не могла удерживать его, не показавшись смешной, а на людях Клеопатра всегда ощущала себя царицей. Он взял уздечку из рук конюха и по-прежнему стоял, переминаясь с ноги на ногу. Потом нехотя успокоил коня - жеребец прядал ушами и бил копытом. Антоний похлопал его по боку и легко вскочил в седло.
- Вперед, - сказал он так тихо, что могла слышать только она, а потом уже громче, звонко, ясно - и да, да, - даже радостно: - Вперед! Вперед на Азию!
- Отличный спектакль, - сказала Диона.
Луций Севилий давно уже сидел верхом, но его конь, словно зная, каким долгим будет этот день, не упускал возможности пощипать травки, еще не вытоптанной копытами римских коней, и потихоньку отходил в сторону от войск. Армия строилась в легионы, и вокруг царила суматоха: слышались выкрики, окрики, ржание коней и раскатистый рев командиров. Было ясно, что пройдет еще немало времени, прежде чем они действительно тронутся в путь.
Здесь находился авангард армии: подальше от сутолоки, поближе к полководцам. Место Луция Севилия было среди них - но пока еще можно было не спешить присоединиться к военачальникам, к чему он, впрочем, и не стремился.
- Не нравится мне это, - медленно проговорил он. - Зачем так явно подражать Александру?
Судя по всему, подобные мысли зрели в нем давно. В Александрии Луций Севилий был на редкость тихим; и становился все молчаливее, пока дни проходили в пирах, шутливых поединках, экстравагантных выходках с размахом - и в подготовке к войне. На сей раз он не остановился у Дионы, настояв, что поселится во дворце; но все же виделись они достаточно часто, и пару раз ужинали в ее доме в присутствии Тимолеона, что придавало этим трапезам должную невинность. А когда они отправились в Азию с царицей и триумвиром, Луций и вовсе умолк.
Но теперь все было готово, война начата, армия собрана и приведена в движение, и он наконец решил высказаться, вместив в эти последние короткие минуты все, о чем так долго молчал.
- Неважно, что говорит или думает царица. Она старается, он изо всех сил пытается ей угодить - напрасный труд! Антоний - не Александр Македонский. Он римлянин. Его армия - римская до мозга костей. А Рим всегда стоит на страже своих интересов. Завоеванные им земли будут подчинены Риму, а не… - он помедлил, - не Египту.
Диона подняла глаза, Луций Севилий смотрел не на нее. Он пристально глядел на сверкавшие золотом доспехи Антония, который стоял чуть впереди своих полководцев в окружении ближайших друзей.
- Взгляни-ка на него, - сказал он. - Дешевая, мишурная роскошь. Золото и пурпур, черный конь - даже у самого Александра не было такого здоровенного ниссанского жеребца - ни в жизни, ни в мифотворческих дифирамбах Каллисфена.
- Не забывай, что Антоний крупнее Александра, - заметила Диона. - И конь ему нужен побольше.
- Не пытайся его оправдать. Это впечатляет толпу, не правда ли? И - солдаты такое любят. Полководцы не в ладу с чувством меры. Потребность устраивать спектакли у них в крови.
- Но если они еще умеют воевать, разве это так ужасно?
- Нет. - Он покачал головой, недовольно хмурясь. - Но хотелось бы, чтобы Антоний все-таки был больше римлянином, чем греком. А он ни разу не надел тогу с тех пор, как выехал из Антиохии. Словно, отослав восвояси Октавию и вернувшись к Клеопатре, он решил полностью стать греком и совсем позабыть Рим.
- Я так не думаю, - помолчав, сказала Диона. - Он не может забыть Рим - ведь нельзя же забыть свое дыхание. Но здесь не. Рим; здесь Азия. Он вынужден принимать правила игры, если хочет стать победителем в этой войне.
Луций Севилий взглянул на нее долгим, пристальным взглядом, словно впервые ясно увидел и, судя по всему, удивился увиденному. Может быть, у нее появилась седина или морщины, которые утаило зеркало?
- Ты - не римлянка.
- Конечно, нет, - сказала она твердо. - По крови я персиянка, мидийка, македонка и гречанка. А если короче, я александрийка, египтянка, а еще - чужестранка.
Он покачал головой.
- Нет, я имел в виду совсем другое. Извини, если я обидел тебя. Конечно, вам нужен новый Александр, а не очередной римский покровитель и господин. Александр был вашим.
- Мне не нужен Александр, - сказала Диона. - Мне нужна Клеопатра - и я принимаю все, что она делает для своего царства. Даже если берет себе в мужья римлян и использует их.
- И превращает их в греков.
- Ты считаешь, что я тоже превращаю тебя в грека?
Конь тряхнул головой, Луций Севилий ослабил поводья с усилием, не ускользнувшим от ее внимания.
- Ты ничего подобного не сделала.
- Только не согласилась стать твоей женой. Наверное, ты клянешь царицу за то, что она превратила в грека своего римлянина, потому что я не последовала ее примеру.
Луций Севилий развернул коня. Он был хорошим наездником, Диона это заметила - как люди в моменты кризиса замечают любые мелочи и ищут в них спасения от неотвязных мыслей о большом и болезненном. Персиянка в ней одобрила, как легко он держит поводья даже сейчас, когда на душе скребли кошки.
Уже повернувшись, на Восток, он не вонзил шпор в бока животного и не послал его галопом в строй. Конь, стряхнув с себя лень бездействия, оказался не менее горячим, чем жеребец Антония, но он не желал тратить силы, вставая на дыбы и бесцельно гарцуя. Ноздри его, почуяв ветер, раздувались; конь мягко пофыркивал, словно говоря: он поскачет, но только если его хорошенько попросят.
- Ты поступила… разумно, - сказал он дрогнувшим голосом, наконец нарушив молчание. - Вряд ли ты могла принять предложение человека, который так надолго покинул тебя, ничего не объяснив и не прислав даже весточки.
- И к тому же римлянина, - добавила она. - А я - восточная женщина.
- Это как раз неважно.
- Однако то, что Антоний тоже связался с женщиной с Востока для тебя важно.
- Антоний - совсем другое дело. Но я не триумвир, не живое воплощение Рима и не его лицо. И никогда не собирался им становиться.
- Ложная скромность, - обронила Диона.
- Нет. - Он натянул поводья. Жеребец выгнул шею и забил копытом, не одобряя проволочку. - Я никогда не мог похвалиться последовательностью. И беспристрастностью в том, чего жду от своего полководца.
- Но ты честен, - напомнила она. - И всегда был таким. Обещай мне кое-что.
- Если смогу.
- Обещай, что ты будешь присылать мне весточки - и почаще, если получится. Не оставляй меня наедине с твоим молчанием - как тогда, когда ты уехал в Рим.
Луций Севилий кивнул не колеблясь, - она видела это.
- Обещаю.
- Нет, возразила она. - Этого мало. Обещай.
Он понял - как поняли бы большинство мужчин.
- Клянусь тенью моего отца. Я всегда буду помнить о тебе и сделаю все, чтобы и ты помнила меня тоже.
- И пришлешь письмо, записку, словечко на крыльях духов ветра - все, что только можно.
- А если я все это сделаю?
"До чего же римляне хитрые!" - улыбнулась про себя Диона. Римлянин - всегда римлянин, даже тогда, когда он дает клятву друга… или любовника.
- Если ты все это сделаешь… - Диона подошла поближе, подождала, пока он успокоит своего жеребца, и притянула его голову вниз, пока их лица не оказались на одном уровне. Луций Севилий не сопротивлялся; он словно ждал этого момента. Диона легко коснулась поцелуем его губ, пахнущих корицей.
Он медленно выпрямился. Лицо его было мрачным, но глаза сияли.
- Как бы я хотел, чтобы это случилось много месяцев назад.