- Если бы ты попросил моей руки четыре года назад, даже три, я бы, возможно, еще и подумала над твоим предложением, хотя какой в этом прок - римлянин не может официально жениться на чужестранке. Но все же пару лет назад ты, наверное, смог бы меня уговорить. Даже год назад ты мог бы упрашивать, уповая на время и терпение. А теперь… Я не хочу снова замуж. С меня хватило Аполлония.
Странно, но Луций Севилий вовсе не походил на отвергнутого воздыхателя.
- Правда? А как он поживает?
- Полагаю, что неплохо. Я не видела ни его, ни Андрогея с того самого дня - помнишь, перед твоим отъездом. Мне ясно дали понять, что я могу и дальше присматривать за Тимолеоном, раз уж он так безнадежно испорчен, но его брат должен остаться чистым и незапятнанным недостойным поведением матери.
- Неужели все обернулось так скверно?
Если бы он начал ее жалеть, Диона, вероятно, в сердцах влепила бы ему пощечину. Но Луций Севилий говорил спокойно; он не казался шокированным или неприятно пораженным, он был просто огорченным, как мог быть огорчен друг. Они ведь были друзьями. И в память об их дружбе Диона сказала:
- Нет. Кризис назрел давно - еще до твоего появления, а в тот день нарыв наконец прорвался. Как только у Аполлония появился повод окончательно разлучить меня с Андрогеем, он использовал его сполна. Надеюсь, тебе понятно, почему эта история внушила мне отвращение к повторному замужеству.
- Со мной все было бы иначе, - сказал он.
- Аполлоний тоже не с этого начинал, - проговорила Диона и взмахнула рукой. - Не надо спорить. Я до смерти устала от споров. Мне хватило их с Аполлонием. И с Тимолеоном - когда я сказала, что не возьму его с собой в Антиохию. Мне с лихвой хватает их с…
- Кстати, почему ты приехала в Антиохию без Тимолеона? - перебил ее Луций Севилий. - Я надеялся его увидеть. Наверное, он уже стал молодцом хоть куда…
- Тимолеон учится в Мусейоне, - остановила его Диона. Глаза ее сузились: - Не расстраивай меня.
Луций Севилий пожал плечами и вздохнул; он выглядел наивным и невинным, как ребенок, и это не казалось странным. Лицо его было гладким; в волосах не блестела седина. Он был красив, как всегда. Диона вдруг ощутила странное желание - ей захотелось встряхнуть его.
- Я правда люблю тебя, - сказал он своим мягким голосом с едва уловимым акцентом. - Если, конечно, это любовь - каждую минуту думать о тебе, смотреть на любую признанную красавицу и считать ее дурнушкой по сравнению с тобой; помнить каждое слово, сказанное нами друг другу, - даже самое мимолетное и банальное. Если это и есть любовь, значит, я люблю тебя с того самого дня, как впервые увидел.
- Ах! - воскликнула Диона. - Истинная поэзия! А теперь ты будешь цитировать Сапфо!
Луций Севилий передернулся и отступил назад, но тут же взял себя в руки.
- Тебе не нравится Сапфо?
- Иногда нравится - под настроение. Когда ей есть что мне сказать. "Луна взошла, и Плеяды. Я лежала на ложе, одна…"
- Я не поэт, - спокойно сказал он, - и не щеголь, обожающий цитировать стихи к месту и не к месту. Я вижу правду о себе и говорю тебе ее. Я люблю тебя.
Диона покачала головой. Она верила ему, но очень уж стремительно надвигалось на нее что-то огромное, внезапное после такого долгого-долгого ожидания… И как безмерно она жаждала этих слов - если бы только могла позволить себе; если бы только…
- Это совсем не по-римски, - только и сказала она. - Мне всегда казалось, что римляне отбрасывают такие пустяки, как любовь, получив свой первый официальный пост.
- Не все, - возразил Луций Севилий. - Некоторые из нас почти живые люди. Например, Антоний - он ведь любит египетскую царицу.
- По-моему, он любит корабли, которые она может ему построить, - сказала Диона.
- Да, отчасти ты права. Но их связывает гораздо большее. Она - его вторая половинка.
Сейчас Диона чувствовала почти то же самое, но не хотела чувствовать - по крайней мере, не теперь, не к этому мужчине… Она оттолкнула его словами, подобными удару кинжала.
- Но я-то не твоя вторая половинка. И не хочу снова выходить замуж. А если я и выйду, то совсем необязательно за тебя. Я ведь тебя совсем не знаю. Ты - незнакомец, встреченный мною четыре года назад, который снимал у меня комнату на один сезон. Разве это повод для того, чтобы принять твое предложение?
- Конечно, нет.
- Но твое сердце, конечно, подсказывает тебе другой ответ?
Луций Севилий казался шокированным.
- Повторяю: я не поэт. Возможно, я и выжил из ума, но я - честный дурак. Могу ли я получить позволение хотя бы ухаживать за тобой?
- Нет, - ответила Диона.
- Тогда могу ли я считать себя твоим другом? Разве это так уж много?
- А почему ты не спросил об этом с самого начала?
- Потому что я дурак. И что еще хуже - честный дурак.
- Хорошо, - сказала Диона. Ей было неимоверно трудно сердиться на него. Луций Севилий сейчас очень походил на Тимолеона - если бы Тимолеон был взрослым мужчиной, римлянином и не приходился ей родственником. - Дорогой друг! Какая радость снова видеть тебя!
Он колебался - то ли застигнутый врасплох ее чуть ироничным тоном, то ли ему тоже нужно было успокоиться и вспомнить, кем они были друг для друга раньше. Столь прохладные отношения были для него нелегким делом - как и для нее, но это единственное, на что она согласилась - до поры до времени, пока не обдумает его предложение. Немного помешкав, но постепенно обретая уверенность, он взял ее за руку.
- И вправду, радость, друг мой. Хорошо ли жила ты все это время?
Диона подавила смех. Это выглядело нелепо. Она заставила себя сосредоточиться на простых, ничего не значащих словах.
- Неплохо. А ты?
- Изнывал от любви к… - Он перехватил ее взгляд. - К египетскому пиву.
Она прыснула.
- Ты же ненавидишь египетское пиво.
- Ты что-то путаешь. - Луций Севилий потянул ее назад, усадил на парапет и сам сел рядом, все еще держа ее руку. Диона напряглась и попыталась высвободиться, но он мягко сказал:
- Расскажи мне обо всем. Что придумывал Тимолеон, чтобы безвременно свести тебя в могилу. Он до сих пор Гроза Матерей?
- Конечно, - ответила Диона. - Как ты мог сомневаться? Знаешь, где я его нашла однажды поздно вечером? Он танцевал в борделе. А оправившись после этого приключения - что, слава богам, заняло добрую часть года, - решил поискать приключений вдоль Нила. Я дала ему возможность добраться до Мемфиса, прежде чем отправить домой. Его чуть не продали в рабство, в каком-то городе он затеял заварушку и якшался в пустыне с бандитами. Тимолеон до сих пор получает от них весточки, а однажды они заявились его проведать и подарили ему одну из своих большеглазых маленьких лошадок. Теперь Тимолеон ездит на ней без седла и уздечки.
Луций Севилий хохотал до слез.
- Ох уж этот Тимолеон! Ну, а я не могу похвастаться такими интересными приключениями. Правда, я провел год среди галлов: меня приняли в какое-то племя - в основном из-за моих способностей к охоте и благодаря тому, что я выучил несколько слов из их языка.
- И спас жизнь сыну вождя?
- Ничего подобного. Разве я похож на героя легенды?
С минуту она изучала его взглядом.
- Немного. Да, что-то есть.
Луция Севилий вспыхнул румянцем именно так, как она помнила, с тем же чудесным смущением.
- Очень жаль! Мне бы этого не хотелось.
- Наверное, твоя римская невеста пыталась льстить тебе подобным образом.
- Почти. - В его тоне промелькнуло едва заметное раздражение. - Я все же думал, что ты встретишь меня чуть-чуть теплее.
- A-а, ты, наверное, ждал, что я скажу тебе, какой ты красивый, - рассмеялась Диона.
Его щеки стали совершенно пунцовыми, но настроение оставалось вполне сносным. Дионе вдруг захотелось так поддразнивать его всегда, в любую минуту, всю жизнь… Но жизни их были в руках богов.
- Не обращай на меня внимания, - сказала она. - Расскажи-ка мне о галлах. Или лучше поговорим о римлянах?
Какое-то мгновение ей казалось, что Луций Севилий откажется говорить о чем бы то ни было. Но он внезапно смягчился, и даже стал подтрунивать над собой.
- Галлы… Кстати, о галлах - я все время писал тебе оттуда письма, потому что знал - тебе интересно все, что со мной происходит. Эти письма здесь. Я все не находил времени, чтобы отправить их, и оставил у себя - до того дня, когда мы снова увидимся.
- Я… мне хотелось бы их прочесть, - проговорила Диона и сама не знала, почему дрогнул ее голос.
- Нет ничего легче, - сказал он. - Итак, мы приплыли в Нарбон в самую бурю - проплыв наискось к Массалии, ты не поверишь…