- Ох, умоляю вас, - начала она, призвав на помощь последние остатки терпения, - перестаньте наконец наскакивать друг на друга, как петухи перед курицей. Я думала о тебе лучше, Луций Севилий. Неужели ты не можешь замолчать первым, чтобы он поскорее ушел.
- Он оскорбляет тебя каждым словом! - Луций едва сдерживал ярость.
- О боги! - вздохнула Диона. - Похоже, в жилах любого мужчины бродит отрава, портит кровь даже самым чутким и здравомыслящим людям и лишает их разума.
Она прямо взглянула на них обоих.
- Будьте так любезны, уйдите отсюда. Оба! И никаких поединков. Я не хочу иметь на совести вашу кровь.
- Я пока не закончил! - рявкнул Аполлоний. - Отошли прочь этого чужестранца, а мы с тобой еще поговорим!
- Нет! - отрезала Диона. - Убирайся немедленно! И не возвращайся до тех пор, пока не сможешь говорить разумно - без всяких гнусностей. У тебя нет права на ревность.
- Уйти? - задиристо вопросил Аполлоний, мотнув подбородком в сторону Луция Севилия. - И оставить тебя наедине с ним?
- Он утром отплывает в Сирию, - отчетливо проговорила Диона. - И проведет ночь один - как и всегда, с того дня, как поселился здесь. Если, конечно, для тебя не в счет кошка, которая согревает ему ноги, когда я задерживаюсь во дворце или храме.
Ее ирония ускользнула от него, чего и следовало ожидать; но Луций Севилий разразился оглушительным хохотом, за что Аполлоний наградил его убийственным взглядом.
Диона слегка повысила голос.
- Сенмут!
Слуга появился с быстротой, свидетельствующей о том, что его ухо только что оторвалось от двери.
- Сенмут, будь добр, проводи господина Аполлония до дверей. И пошли сюда Гая, чтобы помочь Луцию Севилию.
Искусству выпроваживать надоедливых гостей прежде, чем они раскроют рот, она научилась у Клеопатры. Распрощавшись, царица сразу же забывала незадачливых визитеров и вспоминала лишь тогда, когда желала их видеть или имела на это терпение. У Дионы такого дара природы не было.
Голова ее раскалывалась, а глоток вина только ухудшил дело. Диона оперлась локтями о ручки стула и спрятала лицо в ладонях, чувствуя себя совершенно измученной.
Пришла кошка - откуда-то ее выгнала гроза - и свернулась у ног хозяйки. Это было слабым утешением, но все же Дионе стало легче - по крайней мере не пролилось море слез.
15
Лучшим спасением женщины от черствости и эгоизма мужчин или разлуки с ними - кроме слез - всегда было просто переживать день за днем, занимаясь привычными делами. Для этого у Дионы был сын, ставший очень строптивым после отъезда его временного наставника, служение в храме и визиты к Клеопатре. Для Клеопатры это означало быть царицей и матерью своего сына и ждать того, кто родится.
Диона чувствовала себя сродни оставшемуся незасеянным полю. Она смотрела на Клеопатру, раздавшуюся от беременности, и подозревала себя в зависти, которая нет-нет, да покалывала ее ненароком. Ох, надо было отбросить нелепую сдержанность хотя бы на одну ночь, и у нее появилось бы что-то еще, помимо дерзкого языка Тимолеона, ради чего стоило жить. И неважно, что Луций Севилий никогда не давал ей понять, что хочет этого, и даже не выказывал своего интереса. Он холодно попрощался с нею, произнес дежурные равнодушные слова благодарности за гостеприимство; она также сухо ответила ему, и то, что лежало на сердце, осталось невысказанным.
Возможно, Клеопатра была так спокойна потому, что решила: Антоний вернется в этом году. С Дионой она держалась прохладно и отчужденно, но их отношения постепенно все же стали напоминать прежнюю давнюю дружбу. Казалось, царица не замечала, что ее жрица тоже поглощена своими мыслями.
- Ох, какая же я дура! - воскликнула Диона, оставшись наедине с кошкой. Кошка ее не слышала - она спала, подставив бока солнцу. После того как Диона подобрала ее в Тарсе, она очень скоро стала весьма упитанной, теперь же была просто толстой. Ничего, скоро она будет кормить котят и возиться с ними - и быстро похудеет.
- Я такая дура, - сказала она солнышку и тишине галереи, проходя между колоннами, похожими на вязанки тростника и папируса. Напротив галереи возвышался фонтан в греческом духе. Нимфа казалась необыкновенно глупой, дельфин усмехался с маниакальным задором.
- Никогда еще я не была такой идиоткой… Ни разу в жизни не находилась в таком дурацком положении. Впрочем, мне никогда особенно не нравилось лежать рядом с мужчиной.
Будь в галерее кто-то еще, кроме нее, он от души повеселился бы, услышав, что она никогда не лежала рядом ни с одним мужчиной, кроме своего мужа. Для Аполлония же близость с женой была таким же привычным занятием, как и все остальные, а доставлять ей удовольствие - этим он себя не утруждал. Такие мелочи Аполлония не заботили. Только однажды он спросил, не сделал ли ей больно. Так как больно не было - вернее, не больше, чем всегда, - она ответила "нет", и больше он ни о чем не спрашивал. Диона с горечью подумала, что муж мог бы заодно поинтересоваться, приносит ли он ей радость. Может, тогда она и сказала бы ему правду.
А было ли ему вообще до этого дело? Ну а если уж на то пошло, как повел бы себя Луций Севилий?
"И что я о нем знаю?" - гадала она. Действительно, что? Безусловно, он вежлив, умен, застенчив в компании, но вполне непринужден со знакомыми - это раз. Он из хорошей семьи; почти всех его родных Диона сразу узнала бы, даже случайно встретив, - столько он про них рассказывал. Это два. Он не верит в магию; по-настоящему - нет, хотя сам обладает мистическим даром. Это три. Она знала о нем все, что только может знать друг! Луций и называл ее так… если только именно это имел в виду. Но… друг - не возлюбленный. Возможно, в таких отношениях он настоящее чудовище.
Чепуха! Что за глупости лезут ей в голову! Луций Севилий будет с женщиной мило застенчив - как тогда, когда впервые ее увидел, - или таким же добрым, понимающим, мудрым, как тот мужчина, что сидел с нею допоздна, позабыв про вино и время, хотя часто уже брезжило утро.
Да, конечно… но все-таки он ни разу, даже не намекнул, что хочет чего-то большего… Луций не женат, он сам говорил и наверняка не лгал. Была у него наложница в Галлии, но она бросила его ради мужчины, который мог на ней жениться и сделать ее почтенной дамой. Луций Севилий никогда не приводил домой женщин и не ходил в бордели… насколько ей известно. Если она была ему нужна - следовало только сказать…
А если бы он сказал? Что Диона могла ответить?
- Тупица! - выговорила она, свирепо тряся головой. - Тупица, тупица, тупица.
Кого она имела в виду? Себя? Его? На эти вопросы ответа у нее не было.
От беременности Клеопатра отяжелела настолько, что ходить ей стало трудно и неприятно; она даже старалась лишний раз не садиться на трон. Теперь царица нередко откладывала многие дела или перепоручала их сановникам. Неотложные вопросы она решала, устроившись на ложе в своих покоях, открытых свежему воздуху, или плавая в большом бассейне купальни. Только там ей становилось легче, только там ее тело, отягощенное высокой горой живота, могло немного расслабиться. Близилось время разрешения от бремени, и теперь она проводила в воде почти целые дни, вылезая наружу только для того, чтобы ее умастили благовонными маслами, сделали массаж и понежили прохладой опахал, а потом снова забиралась обратно в бассейн.
- Теперь понятно, почему Таурт выглядит именно так, - жалобно произнесла она. - Ну разве придумаешь лучшее воплощение для богини деторождения, чем бегемот?
Диона сонно улыбнулась. Стояла невыносимая жара, как всегда в Египте в преддверии весны. Она оставила Клеопатру мокнуть в бассейне, а сама дремала неподалеку, дрейфуя лежа на спине; изредка ее сознание выплывало в явь. Медленно поворачивая голову, она видела царицу, расположившуюся на своем обычном месте - на выступе, по грудь в воде. Ее служанки плескались в дальнем конце бассейна, перебрасываясь шуточками. С этого же края было почти спокойно: здесь находилась только Клеопатра да она.
- Не припомню, - сказала царица, - чтобы тебя когда-нибудь разносило так, как меня сейчас. Наверное, я могла бы тебя возненавидеть от зависти. Ты всегда красива.
От ее слов Диона окончательно проснулась.
- У меня никогда не бывало близнецов - иначе я бы тоже раздалась не меньше.
- А лекари и астрологи утверждают, что у меня будет один ребенок. Честно говоря, и те и другие мне порядком надоели. Твердят: родится сын, вылитый Геракл. В простоте слова не скажут.
- Чепуха, - отмахнулась Диона. - Родятся близнецы - сын и дочь, царевич и царица.
- Как, мой сын не станет царем?
- Этого я не сказала, - возразила Диона. Леность мыслей ушла. Она переплыла бассейн, выбралась наверх и села на край неподалеку от Клеопатры, болтая в воде ногами. Это будет твоя единственная дочь. Она обязательно станет царицей. К тому же сын у тебя уже есть.
- Верно. - Клеопатра откинулась головой на лазурно-синие изразцы, выстилающие бассейн, вздохнула. И у нее перехватило дыхание. Голос царицы, когда она смогла говорить, был спокоен, как всегда, но от ее слов Диона вскочила.