Дионис - Антоний - получил корабли для войны на Востоке. Но, пообещав царице завоевать его, он, похоже, забыл об этом.
Однако она помнила. Теперь Антоний и Клеопатра всегда вместе ужинали: вечер у нее, вечер в его дворце. Сегодня они сидели на корабле, в окружении слуг с опахалами. Обычно, разомлевшие от жары, за ужином они не разговаривали, а безмятежно попивали вино, охлажденное в снегу с горных склонов или ледяной воде из верховьев Сиднея. И снег, и воду привозили в кувшинах с восточным орнаментом.
Антоний прижал свой кубок к щеке.
- О, холодненький, - удовлетворенно вздохнул он. Один из рабов зачерпнул из кувшина полную ложку снега и высыпал в кубок. Антоний набрал снега в ладони и растер щеки, шею и грудь.
- Говорят, в горах Сирии снег все еще лежит. Я бы отдал что угодно, чтобы попасть туда и поваляться по нему, пока не окоченею.
- Правда? - Клеопатра удивленно подняла брови. - Что же тебе мешает?
- У меня нет крыльев.
- Но зато у тебя есть корабли.
- Ни на одном корабле я не смогу добраться туда сегодня.
- Сегодня вряд ли, - согласилась она. - Но корабль доплывет до порта завтра, а быстрые лошади домчат тебя до гор.
- Ты хочешь избавиться от меня?
Антоний засмеялся, но лицо Клеопатры оставалось серьезным.
- Нет, совсем не хочу. Но ты же все равно бездельничаешь. Рим уже давно живет без тебя, а Египет без меня. Так долго продолжаться не может, и завтра я отплываю.
- Отплываешь? - озадаченно спросил он. - Куда? в Сирию?
- В Египет. Жду тебя ближе к зиме. Мы будем любить друг друга и наслаждаться жизнью до весны. Зимой никто не воюет.
Несмотря на то, что его разум был одурманен вином, он нашел, что ответить.
- Ты своевольничаешь. Кто тебе позволит покинуть меня?
- Я сама. В Египте у меня накопилось много дел. Да и у тебя есть чем заняться на Востоке. Закончи свои дела, а потом приезжай ко мне. Не обещаю, что буду сидеть у окна в ожидании тебя; у меня масса других проблем. Но я с удовольствием увижу тебя, когда Нил снова войдет в свои берега.
- В октябре, - подсчитав, громко произнес Луций Севилий.
Антоний бросил на него суровый взгляд. Клеопатра улыбнулась.
- Октябрь, - промолвила она. - А как вы называете этот месяц. О, как же я могла забыть? Сейчас июль, названный в честь великого Цезаря.
- За это время я сумею покорить другую царицу, - пробормотал Антоний.
Улыбка Клеопатры стала сладкой, медоточивой.
- Попробуй, и ты посмотришь, сколько кораблей получишь тогда с Кипра.
Антоний снова наполнил кубок вином. Клеопатра маленькими глотками пила растаявший снег. Похоже, снег не холоднее ее сердца, - подумал Луций.
- Царице полагается быть холодной, - произнесла Диона. На ужине ее не было, но Луций знал, что обычно она находилась на палубе, на носу корабля, вместе со своей служанкой-нубийкой, отгоняющей от нее мух, и странной маленькой кошкой, охотившейся за мотыльками, прилетевшими на свет фонаря. Он редко видел ее одну; с ней всегда был кто-то из детей: Тимолеон или сын Клеопатры. Иногда ему казалось, что Диона использует их в качестве защиты, правда, непонятно от кого.
Жрица, казалось, всегда была рада его видеть и совсем не сердилась, когда он говорил, будто сердце Клеопатры сделано изо льда.
- Ни одна царица не может позволить себе иметь добрую душу, - продолжала она. - Во всяком случае, если хочет остаться царицей.
Луций лег на палубу и вздохнул.
- Она действительно завтра уезжает?
- Да.
- Даже если из-за этого Антоний бросит ее?
- Такого не произойдет, - сказала Диона. Кошка, поймав и съев мотылька размером почти с воробья, прыгнула к ней на колени и, урча, свернулась клубком. - Мы привезли с собой Египет, и все шло хорошо, но сейчас я чувствую, как земля уходит из-под наших ног.
Луций ударил кулаком по палубе.
- По-моему, здесь все достаточно крепкое.
- Типично римские шутки, - произнесла она раздраженно. - Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
Луций вовсе не хотел подчеркнуть, что он римлянин, поэтому и позволил себе сказать глупость.
- Тебя предупредила твоя богиня? - спросил он.
- Не совсем так. Но мы должны возвращаться. Египет живет в одном ритме с Нилом: прилив, отлив, потом опять прилив. Так и мы.
- Но это может стать оружием в руках ваших врагов. Выманят вас из Египта, удержат в ловушке, пока сила не иссякнет, и сокрушат вас.
- Я надеюсь, ты не мой враг, - молвила она.
- Пока нет, - ответил Луций.
Диона внимательно посмотрела на него и снова отвела взгляд. Должно быть, она подумала то же, что и он: пока союзники Рим и Египет, но как долго они ими останутся?
- Мы лишь выполняем свой долг, - вздохнув, произнесла она.
- А больше ты ничего не хочешь мне сказать?
- Нет. Так ты приедешь с Антонием в Египет?
- Если Рим не призовет меня обратно. - Он удивился тому, с какой неохотой даже думает об этом. Он мечтал увидеть Египет. И очень не хотел расставаться с Дионой; жаль, что ей надо уезжать.
Луций никогда не признался бы в своих чувствах. Они часто разговаривали; каждый из них оказывался именно там, где уже находился другой; их сажали вместе за обедом; а если один из них шел куда-то по делу, то обязательно встречал по дороге другого. Но все это происходило случайно. Луций даже не был уверен, что их можно назвать друзьями. С Дионой было легко говорить, такие собеседники попадались ему очень редко.
Она собралась уходить, и Луций почувствовал себя очень одиноким. Больше некому будет пугать его божественными видениями и смешить до слез; никто не станет нападать на него так, как ее шалопай сын, неприветливая немая служанка и маленькая кошечка.
- По-моему, Геба рада избавиться от меня, - заметил он. - Она наверняка очень расстроится, увидев мое лицо снова.
В отблесках света улыбка нубийки показалась ослепительно белой. Диона сумела подавить смех, но в ее глазах заплясали лукавые искорки.
- Геба убеждена, что ты меня испортишь.
- Почему? Что я могу сделать? Превратить тебя в римлянку?
- Боже упаси.
Луций засмеялся. Диона казалась такой строгой, почти разгневанной; а служанка была готова съесть его глазами.
- Видишь? Ты надежно защищена.
- А разве ты опасен?
- Ты всегда задаешь трудные вопросы, - уклонился он от ответа.
- О да, - произнесла она. - Ты опасен. Как и я. Впрочем, как и все живые, хотя мертвые могут быть еще опаснее.
Луций вздрогнул, внезапно осознав это. Темнота, окружавшая их, шепот ветра в корабельных снастях, казались наполненными дыханием призраков.
- Это предзнаменование.
- Нет. Я всего лишь говорю правду.
- И правда эта ужасна, - заключил он.
Действие второе
АЛЕКСАНДРИЯ И АНТИОХИЯ
41–37 до н. э
12
Дионе грезились серебро и золото. Серебро мерцало в лунном свете, золото полыхало в лучах солнца; потом серебро стало луной, а золото - солнцем. И луна и солнце покоились в ладонях Клеопатры. Царица находилась в своей земной оболочке, и все же была Исидой, богиней-матерью Двух Земель, а тень позади нее была Осирисом, теперь завернутым в погребальную пелену и увитым виноградными лозами со спелыми гроздьями. Гроздья словно светились изнутри "истинно тирским" пурпуром - пурпуром царей.
Диона проснулась, как от толчка; руки ее вцепились в края ложа. Медленно, очень медленно она выплывала из царства снов и не сразу поняла, что не чувствует качки и находится не в каюте царского корабля, а дома, в Александрии. Теплая тяжесть на ее боку была кошкой, так нежданно завладевшей ею в Тарсе. Прислушавшись, она смогла бы различить звуки уснувшего города, едва слышное, легкое, невесомое дыхание Тимолеона, спавшего в соседней комнате, и мягкое ровное посапывание Гебы, прикорнувшей на соломенном тюфячке возле двери.
Сон еще витал в ее покоях, почти зримо мерцая в предутренней тьме. Серебро и золото. Луна и солнце. И боги - Богиня и Бог в самом сердце обеих Египтов.
Диона села на ложе. Кошка проснулась, громко замурлыкала. Диона зябко повела плечами - в покоях было холодно; ноздри чуяли едва уловимый запах древних камней, рисовавший в воображении видения загадочных и безмолвных гробниц. Тряхнув головой, она быстро отогнала предзнаменование, пророчество, предостережение - что бы там ни было, встала и поспешно надела хитон и сандалии. Холод еще не набрал полной силы. Но приближалась зима, и ее ледяное дыхание уже ощущалось в ставшем вдруг неласковым воздухе.
Рассвет еще не брезжил - призрачное, тревожное время, когда власть мертвых еще не рассеялась, а сны становятся странными. Диона зажгла светильник, разогнав темноту, и пошла по дому. Она ничего не искала, не было у нее и какой-либо осознанной цели - ей просто хотелось успокоить себя, убедиться, что все в порядке, все хорошо. Повара были уже на ногах - позевывая, они разводили огонь, собираясь печь хлеб на завтрак. Остальные слуги еще спали. Тимолеон разметался на постели - загорелая кожа отливала прохладной бронзой, иссиня-черные кудри упали на лицо. Диона тихонько накинула на него покрывало и, погладив сына по голове, осторожным и точным движением убрала волосы. Он улыбнулся во сне.