Он побледнел, а когда он был бледен, загар на его лице выглядел болезненно. Он смотрел на меня темными глазами, в которых застыло отчаяние, неподдельное отчаяние.
- Вот такой расклад, - закончил я, дав волю своему гневу, который мгновенно улетучился. Больше никакие мысли по этому поводу не возникали. Я перестал жалеть своего друга. Буря на море улеглась. Я успокоился.
Какое-то время Лесли был очень болен. У него обнаружили воспаление мозга, правда, в легкой форме, и лихорадку. Летти большую часть времени проводила в Хайклоузе.
Однажды в июне он лежал, отдыхая, в шезлонге в тени кедра, а она сидела рядом с ним. Это был солнечный знойный день, когда воздух неподвижен, когда он словно изнемогает от лени, и все вокруг выглядит таким апатичным и вялым.
- Тебе не кажется, дорогой, - вдруг заговорила она, - что нам лучше не жениться?
Он занервничал и приподнял голову. Бледное его лицо покраснело. Он выглядел озабоченным и задумчивым.
- Хочешь сказать, что нам лучше пока подождать с этим?
- Да… и может быть… не вступать в брак вообще.
- Ха, - засмеялся он, снова опустив голову. - Наверное, я начинаю выздоравливать, раз ты опять начинаешь мучить меня.
- Но, - сказала она, - я не уверена, что должна выходить за тебя замуж.
Он снова засмеялся, хотя и был озадачен.
- Ты боишься, что я теперь буду слаб головой? - спросил он. - Подожди месяц.
- Нет. Это как раз меня не беспокоит…
- О, не беспокоит!
- Глупый мальчик… Причина во мне.
- Вроде я никогда не жаловался на твой характер.
- Видишь ли… я бы хотела, чтобы ты оставил меня.
- Разве такой сильный мужчина, как я, не способен удержать тебя? Посмотри на мою мускулистую лапу! - он протянул руки, тонкие и бледные.
- Ты же понимаешь, что удерживаешь меня насильно… а я бы хотела, чтобы ты меня отпустил. Я не хочу…
- Чего?
- Вообще выходить замуж… позволь мне поступить по-своему, оставь меня.
- Чего ради?
- Ради меня самой.
- Хочешь сказать, что не любишь меня?
- Любишь… не любишь… я ничего об этом не знаю.
- Но я не могу… мы не можем… неужели ты не видишь?.. Ну, как это говорят… мы с тобой плоть от плоти. Почему? - прошептал он, словно ребенок, которому рассказали страшную сказку.
Она смотрела на него, лежащего в шезлонге, на его бледное, вспотевшее, испуганное лицо ребенка, который ничего не понимает, а лишь напуган и вот-вот заплачет. И тут ей на глаза навернулись слезы, она заплакала от жалости и отчаяния.
Это его встревожило. Он поднялся, уронив матрасик на траву:
- Что случилось, что случилось! О, Летти… это из-за меня?.. Я тебе не нужен?.. Так ведь?.. Скажи мне, скажи мне, скажи мне. - Он схватил ее за запястья, стараясь оторвать ее руки от лица. Слезы катились по его щекам. Она почувствовала, как он дрожит, звук его голоса насторожил девушку. Она поспешно смахнула слезы, выпрямилась и обняла его. Он уткнулся ей в плечо и по-детски всхлипывал. Так они плакали оба. Потом прекратили, устыдившись, что кто-нибудь может их увидеть. Она подняла матрасик. Заставила его лечь, устроила поудобней. То есть она нашла себе занятие. А он вел себя, как больной, капризный ребенок. Откинулся на ее руку и смотрел ей в лицо.
- Ну, - сказал он, улыбаясь. - Из-за твоих капризов нам трудно приходится. И что за удовольствие мучить меня, моя маленькая Schnucke?
Она приблизила свое лицо к нему, чтобы он не видел ее дрожащих губ.
- Мне бы хотелось стать снова сильным, кататься на лодке, ездить на лошади… с тобой. Думаешь, я окрепну за месяц? Стану сильней тебя?
- Я надеюсь, - сказала она.
- Я не верю тому, что ты говорила. Я верю, что нравлюсь тебе, ведь ты можешь прилечь рядом и погладить меня, правда, добрая девочка?
- Когда ты хороший, я все могу.
- Ну, тогда через месяц я стану сильным и женюсь на тебе, мы уедем в Швейцарию. Слышишь, Schnucke, ты не сможешь больше капризничать. Или ты снова хочешь уйти от меня?
- Нет… Только у меня рука затекла, - она вытащила руку из-под него, встала, повертела ею, улыбаясь, потому что было и впрямь больно.
- О, моя дорогая, прости! Я скотина, дурак, я скотина. Я хочу снова стать сильным, Летти, и больше никогда не поступлю так.
- Мой мальчик… ничего страшного. - Она улыбнулась ему.
Глава V
УХАЖИВАНИЕ
В один из воскресных вечеров во время болезни Лесли я отправился на мельницу и встретил Джорджа. Он шел через двор с двумя ведрами помоев, одиннадцать поросят спешили следом за ним, визжа от предвкушения еды. Он вылил пойло в корыто, и десять носов разом уткнулись в него. Десять маленьких ртов принялись чавкать. Хотя места для всех вполне хватало, они отпихивали друг друга и боролись за то, чтобы захватить побольше места. Маленькие ножки толкали корыто и расплескивали пойло. Все десять хрюшек хлюпали носами, двадцать маленьких глаз были налиты яростью. Они были злы. Несчастный одиннадцатый поросенок пытался сунуться к пойлу, но его отпихивали, зажимали, кусали за уши. Тогда он поднял рыльце и горестно завизжал, глядя в вечернее небо. Остальные десять поросят только навострили уши, чтобы понять, нет ли в этом звуке для них опасности, и снова начали чавкать, хлюпать, расплескивать пойло.
Джордж посмеялся, но в конце концов решил вмешаться. Пинками отогнал десять поросят от пойла и допустил к нему одиннадцатого. Этот маленький негодяй почти что всхлипнул с облегчением и, чавкая и рыдая, стал заглатывать пойло, подняв глазки вверх, при этом не обращая внимания на отчаянный визг остальных десяти, которых отгонял от пойла Джордж. Этот едок-одиночка опустошил корыто, потом поднял к небу глаза с выражением благодарности, преспокойно отошел. Я ожидал увидеть, что весь голодный десяток набросится на него и разорвет. Но они этого не сделали. Они заспешили к пустому корыту и, потеревшись о дерево носами, горестно завизжали.
- Как это похоже на нашу жизнь, - засмеялся я.
- Отличный выводок, - сказал Джордж. - Их было четырнадцать, только эта мерзавка Цирцея пришла и сожрала троих до того, как мы успели ей помешать.
Огромная уродина подошла поближе, пока он говорил.
- Почему же вы не зарезали эту сволочь? Такие мерзости не должны существовать на земле.
- He-а… Она отличная свиноматка.
Я фыркнул, он засмеялся, а старая свиноматка отнеслась к этому, видимо, благосклонно и, когда проходила мимо, ее маленькие глазки воззрились на нас с выражением демонической плотоядной злобы.
- Что будешь делать вечером? - спросил я. - Идешь куда-нибудь?
- Я отправляюсь ухаживать, - ответил он улыбаясь.
- О!.. Хотел бы я быть на твоем месте.
- А ты тоже можешь прийти… Укажешь мне на мои ошибки, поскольку ты специалист в таких делах.
- А разве ты не умеешь? - спросил я.
- О, конечно, это довольно легко, когда тебе все равно.
По крайней мере, всегда есть возможность получить свой "Джонни Уокер". Это самое лучшее, что я нахожу в ухаживании в гостинице "Баран". Пойду переоденусь, решил я.
На кухне сидела Эмили и что-то шила на большой старой ручной машинке, стоявшей на столике возле нее. Рубашки для Сэма, предположил я.
Этот маленький мальчик, прижившийся на ферме, сидел рядом с ней, громко произнося вслух слова из книги для чтения. Машина грохотала, как целый завод, в это время Сэм выстреливал словами, как из пистолета: "да", "нет", "баба"…
- "Папа", - поправила Эмили, отрываясь от машинки.
- Папа, - выкрикнул мальчик. - Тапки! Лапти!
Машина прекратила оглушительно стрекотать и, испугавшись собственного голоса, мальчик прекратил чтение и оглянулся.
- Продолжай! - сказала Эмили. И полезла ножницами в зубья старой машинки.
Он начал:
- Лапти, - и замолчал снова, испугавшись звука собственного голоса в тишине.
Эмили подсунула под иглу лоскут хлопчатобумажной ткани.
- Продолжай, - сказала она.
- Лапти… лапти носят, в лаптях хорошо! - выкрикнул он, вдохновленный ревом машины. - В ле-су ви-жу ли-су.
- Следующее предложение! - подзадорила Эмили.
- На тра-ве др…
- Стой! - крикнула она.
- Стой, - повторил мальчик.
Она засмеялась и наклонилась к нему:
- На дворе трава, на траве дрова. О, Сирил, я не знала, что ты здесь. Иди погуляй, Сэм. Дэвид во дворе.
- Он на заднем дворике, - сказал я, и ребенок побежал.
Вошел Джордж, который только что умылся и теперь вытирался полотенцем. Он подошел к зеркалу полюбоваться на свое отражение. Улыбнулся. Я подумал: интересно, что ему так понравилось в собственном отражении? Миссис Сакстон очень гордилась этим зеркалом. Большое, в хорошей раме, оно было все в пятнах и царапинах, смотреться в него не доставляло удовольствия. Однако Джордж продолжал улыбаться, причесывая волосы, затем усы.
- Похоже, ты себе нравишься, - заметил я.
- Я подумал, что неплохо выгляжу, в самый раз отправляться ухаживать, - ответил он смеясь. - Хотя, конечно, на зеркале столько черных пятен. Если бы в жизни было нечто такое, что скрывало бы наши недостатки…
- А мне всегда казалось, - сказала Эмили, - что эти черные пятна скрывают какие-то лица, как туман.
- И сам в этом зеркале выглядишь как призрак, - сказал он, - сразу думаешь о своих предках. Я всегда считал: когда живешь на старом месте, то водишь дружбу со своими предками.
- Правильно, - подтвердил отец. - На старом месте киснешь, поэтому я надумал перебраться в Канаду.
- А я бы лучше перебрался в пивную, - сказал Джордж. - Там гораздо больше жизни.
- Жизнь! - откликнулась Эмили с презрением.