- Ой, мне так хочется приготовить те изумительные испанские тарталетки, которые так здорово делает твоя мама. Они невероятно вкусные. Увы, Мейбл о них ничего не знает, в моей кулинарной книге тоже нет рецепта. Я страницу за страницей просмотрела энциклопедию, раздел "Испания", но там о них даже не упоминается, а Лесли не хочет помочь, у меня голова кругом, а он хоть бы хны, вон сидит, чем-то раздосадованный. - Она посмотрела на меня с комичным отчаянием.
- Ты хочешь приготовить их к благотворительному базару?
- Да… к завтрашнему дню. Повар сделает остальное, но я тоже должна приложить руку к этому. Ты согласен, что они просто замечательные?
- Очень даже! Ладно, схожу, спрошу у мамы.
- Если тебе не трудно. Хотя нет, о, нет, нет, ты не можешь сновать туда и обратно в такой ужасный вечер. Мы просто устали от грязи. Мужчин нет дома… Уильям пошел встретить отца… а Джорджа мама послала к викарию. Он понес какие-то вещи. Я же не могу гонять девушек в такой вечер по пустякам. Вот и вынуждена обойтись без тарталеток и без клюквенных пирожных тоже… ничего, видно, не поделаешь. Я такая несчастная.
- Попроси Лесли, - сказал я.
- Он такой сердитый, - ответила она, взглянув на него.
Тот никак не отреагировал на ее замечание.
- Согласен, Лесли?
- Ты о чем?
- О том, чтобы сходить в Вудсайд ради меня.
- Зачем?
- За рецептом. Ну, будь хорошим мальчиком.
- А слуги на что?
- Они заняты оба… их нет дома.
- Тогда пошли девушку.
- В такой вечер? Кто пойдет!
- Сисси.
- Я не стану просить ее об этом. Мне стыдно.
- Сирил, верно ведь, что мужчины ведут себя зачастую постыдно?
- Да я могу сходить, успокойся, - сказал я. - Дома сейчас все равно нечего делать. Мама читает. Летти шьет. Ей тоже не нравится погода, как и Лесли.
- Но это неудобно, - сказала она, ласково глядя на меня. Окончательно отложив в сторону свою большую книгу, она подошла к Лесли.
- Ты не сходишь, Лесли? - поинтересовалась она, положив руку ему на плечо.
- Женщины! - произнес он, поднимаясь. - Нет предела их желаниям и их капризам.
- Думаю, он сходит, - сказала она весело и побежала за его пальто. Он медленно просунул руки в рукава, но так и не надел пальто до конца на плечи.
- Ну же! - сказала она, приподнимаясь на цыпочки. - Ты - высокое создание! Никак не наденешь пальто, да, дитя?
- Подай ей хотя бы стул, чтобы она встала на него, - сказал он.
Она резко дернула за воротник, но брат стоял бесстрастный, как овца.
- Какой ты плохой мальчик, Лесли. Я же не могу надеть его на тебя силком, ну ты и упрямец!
Я взял пальто и помог ему одеться.
- На, - сказала она, подавая ему шапку. - И не задерживайся там долго.
- Какой противный вечер, какая грязь кругом, - ворчал он по дороге.
- Да, - согласился я.
- В городе лучше, чем в деревне.
- Да. Тебе там понравилось?
Он начал длинное повествование о тех трех днях, проведенных им в столице. Я слушал, но почти не вникал. Куда больше внимания я обращал на крики ночных птиц у Неттермера и на прочие устрашающие звуки в лесу. С каким облегчением я захлопнул за собой дверь собственного дома, оказавшись в освещенном холле.
- Лесли! - воскликнула мама. - Рада тебя видеть.
- Благодарю, - сказал он, оборачиваясь к Летти, которая сидела с работой на коленях, сосредоточенно наклонив голову.
- Как видишь, не могу встать, - сказала она, протягивая ему руку. - Как хорошо, что ты пришел! Мы не знали, что ты вернешься из города.
- Но почему? - воскликнул он.
- Полагаю, тебе там было хорошо, - сказала она мягко.
- Да, спасибо.
Стежок, стежок, стежок; и вот уже игла начала прошивать другую ткань. Потом, не поднимая головы, она сказала:
- Да, без сомнения, ты производишь впечатление человека, которому всегда хорошо.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, у тебя на лице такое выражение… Ты не заметила, мама?
- Да, пожалуй, - сказала мама.
- Полагаю, это означает, что мы не можем задавать ему вопросы, - заключила Летти, сосредоточившись на шитье.
Он засмеялся. Она порвала нитку и пыталась снова вдеть ее в иголку.
- Чем вы занимаетесь в такую ужасную погоду? - неуклюже поинтересовался он.
- Ах, мы сидим дома, оторванные от мира. "О, даже ты, о ком мечтаю"… и тому подобное. Разве нет, мама?
- Ну, - сказала мама. - Я не знаю. Мы представляли его себе окруженным львами.
- Какая досада, что мы не можем попросить его порычать, вспомнив один из своих старых рыков.
- Каких? - спросил он.
- Откуда мне знать? Подобно голубице, могу судить обо всем только по его нынешнему голосу. "Чудовищно тоненький голосок".
Он неуверенно засмеялся. Она продолжала шитье и вдруг стала напевать, словно про себя:
Где ты была сегодня, киска?
У королевы у английской.
И что видала при дворе?
Видала мышку на ковре.
- Полагаю, - добавила она, - что так оно и было. Бедная мышка! Но полагаю, бывают случаи и похуже, чем с киской при дворе. Видел ли ты хотя бы королеву?
- Ее не было в это время в Лондоне, - парировал он саркастически.
- Уж не хочешь ли ты сказать… - спросила она, вынимая две булавки, зажатые в зубах. - Полагаю, ты не станешь утверждать, что она в это время была в Эбервиче… твоя королева?
- Не знаю, где она была, - ответил он сердито.
- О! - сказала она очень ласково. - Думаю, ты встретился все-таки с ней в Эбервиче. Когда ты вернулся?
- Вчера вечером, - ответил он.
- А почему тогда не зашел, не навестил нас?
- Я весь день бегал по делам.
- А я была в Эбервиче, - сказала она невинно.
- Ты там была?!
- Да. Поэтому я так сердита. Думала, повидаю тебя. Чувствовала, что ты должен вернуться.
Она сделала еще несколько стежков, украдкой поглядывая на него, и увидела, что он покраснел. Поэтому продолжила невинным голосом:
- Да… я чувствовала, что ты вернулся. Это невероятно, но всегда чувствуешь приближение того, к кому ты испытываешь симпатию.
Она продолжила шить как ни в чем не бывало. Потом вынула булавку, заколотую на груди, и закрепила свою работу, не давая никакого повода заподозрить, что она хитрит и дразнит Лесли.
- Я думала, что встречусь с тобой… - Снова наступила пауза, потому она опять использовала булавку, - …но не получилось.
- Я допоздна задержался в офисе, - сказал он быстро.
Она спокойно шила, следя за ним исподтишка. Затем снова вынула булавку изо рта, закрепила ткань и сказала ласково:
- Лгунишка.
Мама вышла из комнаты, чтобы поискать кулинарную книгу с разными рецептами.
- Не понимаю, зачем я тебе нужен, если ты так обращаешься со мной, - произнес он.
- Ты мне нужен! - воскликнула она, впервые взглянув на него. - Кто сказал, что ты мне нужен?
- Никто, но если это не так, то я могу и уйти.
На некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая только шорохом ткани. Потом она продолжила свой допрос:
- Что заставило тебя подумать, будто ты мне нужен?
- А мне все равно, черт возьми, нужен я тебе или нет!
- Похоже, это тебя расстроило! И не смей так разговаривать со мной.
Так могут беседовать между собой только очень близкие и неравнодушные друг к другу люди.
- По-моему, я говорю в таком тоне только потому, что ты так говоришь со мной.
- Что-то не припомню, - сказала она надменно.
Он саркастически рассмеялся.
- Ну… если ты так считаешь, давай вообще забудем об этом, - сказал он, ожидая более-менее нежного ответа. Но она молчала и продолжала шить. Он, испытывая неловкость, вертел в руках шапку и вздыхал. Наконец он примирительно произнес:
- Ну… послушай, у нас все будет хорошо, наконец?
Она вела себя так, будто поглощена очень важной работой. Подшила ткань, осмотрела ее очень внимательно, что-то подправила, снова начала шить, прежде чем ответить ему. Он притих. Наконец она произнесла:
- Я думала об этом сегодня днем.
- Ну, Господи, Летти, может, хватит, а?
- И что тогда?
- Ну, забудь, если что не так, - попросил он.
- Допустим, - произнесла она тихо, с затаенной нежностью. Он откликнулся на этот призыв, словно гончая. Быстро подошел к ней и тихо спросил:
- Я ведь небезразличен тебе, правда, Летти?
- Допустим, - опять повторила она ласково.
- Так почему ты со мной так плохо обращалась в последнее время? Ты же знаешь, я… тебе известно, как я к тебе отношусь. - И он нашел очень странный способ доказать это.
Она говорила теперь с ним очень нежно, сладко растягивая слова и как бы прощая. И он наклонился, взял ее лицо в свои ладони и поцеловал, промурлыкав:
- Ах ты, моя маленькая дразнилка.
Она отложила шитье и посмотрела вверх.
Следующий день, воскресенье, тоже выдался очень мокрым и противным. Завтракали поздно, а около десяти часов утра мы уже застыли у окна и сетовали, что в церковь идти просто невозможно.