3 из 32
Мир под нею так юн, слишком юн, чтобы мог вырасти с нею вместе. Он существует в виде островков дрейфующей земли: одни из них соединены между собой веревочными мостиками или бамбуковыми переходами, другие затерялись в бескрайних просторах, и добраться к ним можно лишь на гребных лодках, изготовленных из бумаги, к третьим она может долететь сама.
Она приземляется на остров, состоящий почти целиком из луга, и трава склоняется к ее ногам под легким ветерком. Она срывает травинку, сжимает в кончиках пальцев и говорит:
– Да. Вот так.
На лугу есть озеро. Она идет к нему, следует за песчаными изгибами его берегов, пока не доходит до реки, что из него вытекает. Она встает на цыпочки и видит, как река опрокидывается с края острова и улетает в пропасть со всей яростью сердитой воды.
"Зачем вода делает так?" – думает она.
4 из 32
На дальнем берегу она встречает рыбака. И спрашивает его:
– Зачем река это делает? Разве так она не изольет все свои воды и не оставит после себя одну лишь пустую землю?
– Это озеро наполняется слезами детей, которые потеряли родителей, госпожа, – отвечает рыбак. – Как ты сама и видишь.
– Ах, – говорит она и видит, как слезы падают в воду из ее золотистых глаз и круги разбегаются по озерной глади.
– Это делает рыбу нежной, – добавляет рыбак, вытаскивая из воды рыбу с блестящей золотой чешуей. – Хотя и слишком горькой на вкус.
– Я хочу есть, – говорит она. – Я до сих пор еще ни разу ничего не ела.
– Пройди к костру, госпожа, – приглашает рыбак. – Я утолю твое горе. – Он бросает рыбу с золотой чешуей в корзину, и та бесцельно хватает жабрами воздух. – А потом, возможно, – добавляет он почти робко, но только почти, – ты приляжешь со мной и покажешь, как ты мне благодарна.
Он улыбается. И улыбка его зла и полна надежды.
5 из 32
Она склоняет голову в ответ и летит к нему, пальцами рук рассекая озерную гладь и оставляя на водной поверхности за собою две долгие водяные стрелы. Приземлившись рядом с рыбаком, она запускает пальцы в его волосы и нежно целует в губы.
Какое небывалое ощущение. Влажней, чем она ожидала.
– Ты хочешь поймать меня в ловушку, – говорит она ему. – Твои мысли ясны мне как день. Ты возьмешь копье, что лежит рядом с рыбной корзиной, и, если я не соглашусь с тобой лечь, ты воспользуешься им, чтобы взять меня силой. Наверное, ты неплохой человек, просто один из тех, кого испортило одиночество. Точно сказать не могу. Но я знаю наверняка, что тебе не нужно мое тело. Тебе нужно мое прощение.
Гримаса печали искажает лицо рыбака, и по лицу его бегут слезы.
– Да, госпожа. Прости меня, госпожа.
– Я верю тебе, – говорит она. – И прощаю тебя.
6 из 32
Очень быстро и милосердно она выгрызает рыбаку оба глаза и двумя острыми пальцами пронзает его сердце. Он сползает на илистый берег.
– Ты убила меня, госпожа, – говорит он, указывая на свое тело, что корчится в грязи между ними. – Ты освободила меня.
– Делаю это с радостью, – отвечает она.
– Спасибо тебе, госпожа, – говорит рыбак. – Спасибо тебе.
Вихрь закручивается вокруг них и уносит прочь его призрак, который благодарит ее до тех пор, пока способен благодарить.
7 из 32
Она кормится рыбами из его корзины. Те и правда горчат, хотя горечь эта не так уж и неприятна. Утолив голод, она берет оставшихся рыб и отпускает обратно в воду, подержав их в ладонях, пока не оживут. Закончив с рыбами, она скатывает в озеро и тело рыбака, а потом прощается с ним, когда злая вода выплескивает его в пропасть между островами.
Она смотрит на свои руки, вертит их перед собой так и эдак, словно удивляясь, что же такое она ими сделала. Она моет их в реке, вытирает о подол платья.
А затем взлетает снова.
Часть II
– Я хочу, чтоб она переехала жить ко мне.
– Ну а а, а я хотела спросить, не мог бы ты снова забрать Джея-Пи в субботу? Мне придется вести статистику очередей в Ромфорде, можешь себе представить? В субботу! Там какой-то спортивный праздник, я уж не знаю…
– Ты слышала, что я сказал?
– Ага. Хочешь вызвать уборщицу. Бла-бла-бла… Я должна буду завезти его к тебе преступно рано, где-то до шести, но он запросто спит до восьми, так что ты просто…
– Ты слышала, зачем я вызываю уборщицу?
– Зачем? Откуда мне знать. Чтоб она убралась у тебя в доме, я полагаю? Что за вопрос…
– Я хочу, чтобы Кумико переехала ко мне.
– …
– …
– Переехала к тебе?
– Ну да. Я так хочу.
– ПЕРЕЕХАЛА К ТЕБЕ?!
– Я понимаю, что все немного внезапно.
– НЕМНОГО ВНЕЗАПНО? Ты знаком с ней каких-то две недели! Подумать только! Вы кто – мухи-однодневки?!
– Аманда…
– Папа, ты бредишь. Ты же едва ее знаешь!
– В том-то и дело. А хочу узнать лучше. Просто сгораю от нетерпения.
– И ты решил узнать ее таким способом? Послушай, ты втюрился, и я за тебя очень рада, но я и волнуюсь за тебя, Джордж. Ты ломишься с места в карьер. Ты втюрился, и твое чувство очень сильно, только она не станет любить тебя так же сильно в ответ, и уверяю тебя, если ты попросишь ее переехать к тебе, она, скорее всего, сбежит от тебя на край света. И правильно сделает! Любая женщина поступила бы точно так же.
– Она не любая.
– Может, и так, но если она не какая-нибудь марсианка…
– Почему бы и нет?
– …тогда она точно решит, что ты сумасшедший.
– Ты не стала бы так говорить, если б ее увидела. Это решение кажется самым простым и естественным…
– Вот видишь, как для тебя все быстро и просто! А я ведь ее даже еще не видела!
– Почему бы тебе не заехать к нам на ужин в субботу?
– Потому что я буду в Ромфорде, и мне нужно завезти к тебе Джея-Пи…
– Ну, оставайтесь потом, когда приедешь его забрать.
– Не могу. В субботу вечером ему должен звонить Генри, а я…
– Я просто хотел тебя с ней…
– Да зачем это мне? Почему я вообще должна запоминать ее имя? Через каких-нибудь пару дней она сбежит, стоит тебе попросить ее переехать сюда. Ведь вы знакомы всего две недели.
– Знаешь, Аманда, порой я никак не пойму, с чего ты взяла, что можешь разговаривать со мной в таком тоне.
– Я…
– …
– …
– Аманда?
– …
– О, милая, только не плачь, я вовсе не хотел тебя оби…
– О нет, я знаю, что не хотел, потому и плачу. Ты даже выволочки мне делаешь так по-доброму, и ты прав, а я не знаю, что со мной творится, я просто какое-то злобное дерьмо…
– Ты вовсе не злобное…
– Еще какое злобное! Вот и опять! Откуда ты знаешь, что я не разревелась специально, чтобы ты принялся убеждать меня, что я не злобная?
– А ты какая?
– Не знаю!!!
– Милая, что происходит?
– …
– Вздохи такой длины обычно указывают на то, что…
– Кажется, я разосралась с девчонками.
– Боже, Аманда…
– Я знаю, не нужно ничего говорить.
– С какими девчонками?
– Чего?
– С какими девчонками?
– Да все с теми же. Мэй и Рэйчел.
– Рэйчел… Это та, что разговаривает одними вопросами?
– А Мэй – та, у которой сиськи натуральные, но похожи на силикон. Вот видишь? Стоит мне только о них подумать, как я тут же стебусь над ними…
– Так что случилось-то?
– Все как всегда. Я просто открыла свою огромную, грязную, драную пасть.
– О, нет. Только не это…
– Не лучшее время стыдить меня за мой язык, пап.
– Извини.
– Я просто н-не понимаю! Как людям это удается? Как у них получается так запросто болтать друг с другом? Как они умудряются, я не знаю, попадать в струю, расслабляться и так легко отпускать направо-налево всякие шпильки да остроумные шуточки, а я просто сижу перед ними и думаю: Так, и о чем же мы все говорим? И что я должна сказать? А что не должна? И если все-таки должна или все-таки не должна, то – как? И вот, когда я наконец открываю рот, все, оказывается, уже убежали на три темы вперед!
– А почему бы тебе самой не задавать тему?
– От этого все только становится еще хуже. Ну то есть вся эта катастрофа и началась с моей фразы о том, как я ненавижу это убожество на Мейфэр…
– Какое убожество?
– Мемориал "Животные на войне".
– А чем он тебе не угодил?
– …
– О, милая, я не знаю, почему ты плачешь, но прошу тебя…
– Потому что я не могу взять в толк, как люди друг с другом общаются, пап. Я пытаюсь, но выходит совсем фигово – то разобью чей-то любимый фарфор, то плюну кому-нибудь в суп, то похериваю все эти сраные правила, о которых мне даже никто никогда не рассказывал!
– Ох уж эти англичане. Они просто обожают правила, которых никто не знает.
– Да, но я-то англичанка. Я-то и есть они.
– Я всего лишь хочу сказать, что вряд ли ты единственная среди них, кто чувствует себя изгоем.
– Но ведь так оно и есть. Я действительно изгой. Думала, вырасту – что-то изменится, но…
– Умные люди часто чувствуют себя изгоями, родная.
– Я не настолько умная. Хотя умнее Рэйчел. И даже, наверно, умнее Мэй, хотя у этой хитрюги хватает секретов. Так что не знаю, возможно. Только что за радость быть умным, если ты произносишь слова, а никто не понимает, что они означают?