Герцог Йоркский нахмурился: король как будто колебался, де Перренкур кивнул ему головой. Тогда король промолвил:
– Месье де Перренкур – наш гость, и его желание должно быть исполнено.
Получив это разрешение, де Перренкур, опираясь рукою о стол, склонился ко мне и заговорил тихим, спокойным тоном:
– Его величество сегодня был очень озабочен и утомлен поздним заседанием. Он спросил у мистера Дарелла бутылку вина. Оказалось, что королевский погреб заперт, а заведующий им уже лег спать. Однако Дарелл принес бутылку хорошего французского вина, которое любит его величество, и просил его сделать ему честь принять ее. На вопрос его величества, откуда это вино, Дарелл сказал, что занял эту бутылку у своего друга, мистера Саймона Дэла, считавшего за счастье предложить ее своему королю.
– Значит, это – мое собственное вино, – улыбнулся я.
– Дарелл сказал правду? – настойчиво спросил де Перренкур. – Это ваше вино, то самое, которое вы послали с мистером Дареллом?
– Да! У него вышел запас вина, и я послал ему несколько бутылок с его слугою.
– Вы знали, зачем онс было ему нужно? – спросил де Перренкур, пристально глядя на меня.
– Роберт сказал мне, что его господин ждет к ужину его величество короля.
– Он действительно сказал вам это? – резко спросил де Перренкур.
– Да, это я хорошо помню, – отозвался я, удивляясь такому длинному допросу по поводу того чтобы выпить чашу собственного вина.
Де Перренкур замолк, но его глаза по-прежнему испытующе глядели на меня. Этот взгляд смутил меня, и я оглянулся кругом. В такие минуты иногда какой-нибудь пустяк способен приковать к себе внимание, и я заметил, что немного вина было пролито на лакированную доску дубового стола, и там образовалось пятно. Меня удивило, как могло вино оставить такой след на блестящей поверхности дуба. Мои наблюдения были прерваны резким, суровым приказом короля:
– Пейте же, пейте!
Вздрогнув от неожиданности, я расплескал немного вина на свою руку, причем ощутил странное жжение на своей коже.
Король снова крикнул мне:
– Пейте!
Я больше не колебался. Собрав свои разбегающиеся мысли и низко поклонившись, я с восклицанием: "Да здравствует король!" – поднес чашу к своим губам. Я видел, как герцогиня закрыла лицо руками, как де Перренкур ближе склонился к столу, слышал, как тихо ахнул Дарелл.
Я умел пить вино как следует: закинув голову повыше (как делают во время питья куры, в благодарность небу, как говорят, хотя они пьют только воду), я опрокинул чашу себе в рот. Вино показалось мне едким; это было, как видно, северное, кислое вино, и я решил, что завтра же его надо отослать обратно. И я угостил таким вином хорошего приятеля, а он еще предложил его королю!
Не успел я проглотить и один глоток, как увидел, что де Перренкур совсем перегнулся через стол. Однако видел я это смутно, так как какой-то туман застлал мои глаза, пол закачался у меня под ногами, а в ушах поднялся странный шум, точно отдаленный гул моря. Я услышал женский крик, чья-то рука выбила у меня чашу, и она, упав на каменный пол, разлетелась на мелкие кусочки, а вино разлилось под моими ногами. Ошеломленный, стоял я на месте, глядя на бледного, взволнованного теперь де Перренкура, стоявшего предо мною. Это было последнее, что я видел ясно; затем король и все присутствующие слились в одну бесформенную массу, шум в голове оглушил меня, комната завертелась вокруг. Подняв руку ко лбу, я пошатнулся. Откуда-то издали послышался как бы звон упавшей на пол шпаги, чьи-то руки схватили меня, и кто-то сказал над моим ухом: "Саймон! Саймон!" Все также издали донесся громкий, повелительный голос, не допускающий возражений. Он прозвучал в моем тускневшем сознании, и я даже тогда инстинктивно понял, что это де Перренкур говорил королю:
– Брат, клянусь Богом, этот человек невиновен, и его смерть падет на наши головы.
Больше я ничего не помню. Мною овладело полное оцепенение, кругом настала мгновенная мертвая тишина, все исчезло.
Глава 15. Шепот де Перренкура
Ко мне медленно возвращалось сознание: я начинал приходить в себя, сидя в кресле с холодной, мокрой повязкой на голове. Место де Перренкура за столом было пусто; лист бумаги и письменные принадлежности исчезли. Около Арлингтона я увидел новые лица: с ним тихо говорили, сидя рядом, герцоги Монмут и Букингэмский. Король, откинувшись на спинку кресла, строго смотрел на стоявшего пред ним человека: между Дареллом и арестовавшим меня офицером, в изорванной и грязной одежде, с расцарапанным и залитым кровью лицом, задыхаясь и сверкая глазами, стоял Финеас Тэт, которого с обеих сторон крепко держали под руки. Значит, его успели разыскать и привести сюда, пока я был без сознания. Но что могло заставить подозревать его?
Послышался голос третьего, которого я не мог видеть за другими; это был слуга Дарелла – Роберт. Должно быть, это он навел их на след Джона, и, отыскивая последнего, они наткнулись на Финеаса Тэта.
– Мы нашли их обоих вместе, – произнес Роберт, – этого человека и слугу мистера Дэла, принесшего из города вино. Оба были вооружены и как будто готовились к защите. Пред тем домом, о котором я говорил…
– Да, да! Довольно об этом доме! – нетерпеливо прервал король.
– Пред домом стояли две лошади, готовые к отъезду. Мы напали на них; я и лейтенант – на этого человека, двое других – на Джона Велла. Этот отбивался отчаянно, но совершенно не умел владеть оружием. Однако нам все-таки пришлось повозиться с ними, а тем временем Джон, дравшийся, как дикая кошка, ранил обоих солдат своим ножом и, хотя раненный сам, успел скрыться. Я бросился за ним, оставив лейтенанта с этим человеком, но одна из оседланных лошадей исчезла, и уже не было слышно даже стука копыт. Теперь он уже, наверно, далеко от Дувра.
Я слушал внимательно, глядя на Финеаса, упрямо откинувшего назад голову.
– Этого человека надо преследовать, – раздался за мною голос де Перренкура. – Кто знает, не было ли еще сообщников в этом дьявольском заговоре. Этот человек замыслил отравить короля; слуга был его помощником, но ведь могли быть еще соучастники этого преступления.
– Очень возможно, – сказал король, – надо следовать по пятам за этим Джоном. Что о нем известно?
Думая, что вопрос относится ко мне, я попробовал встать, однако рука де Перренкура удержала меня в кресле. Вместо меня заговорил Дарелл и сообщил все, что мы оба знали о Джоне и Финеасе Тэте.
– Злодейский заговор! – сказал король, все еще не овладевший своим волнением.
Вдруг заговорил Финеас громким, смелым голосом:
– Вот именно здесь злодейский замысел! Здесь дьявольский заговор! – закричал он. – Что вы делаете здесь? Что вы здесь замышляете? Разве жизни этого человека больше и дороже правды Господней? Можно ли попирать ногами слово Божие ради беззаконных прихотей этого человека? – и он указал своим длинным, сухим пальцем на короля.
Все как будто онемели, и никто не прервал его. К таким вопросам не привыкли при дворе: там слишком хорошие манеры для этого.
Между тем фанатик продолжал:
– Заговор здесь! Я счастлив, что могу умереть в борьбе с ним. Не удалось мне – удастся другим: суд Божий неизбежен. Что ты делаешь, Карл Стюарт?
Де Перренкур быстро подошел к королю и шепнул ему что-то на ухо. Король кивнул головою и сказал:
– Этот человек сумасшедший, и его безумие опасно.
– А вы… вы, все заодно с ним! – не обращая на него внимания, продолжал кричать Финеас. – Вы все – отступники пред Господом! Все вы – клевреты проклятых католиков, все вы…
– Не хочу больше слушать! – крикнул король, вскочив с места. – Заткните его проклятый рот! Я не хочу слушать.
Он оглядывался кругом со страхом и тревогой; герцог Йоркский вскочил на ноги, как и его брат, и яростно смотрел на смелого пленника. Дарелл не заставил повторять приказание и вынул из кармана шелковый платок.
– Здесь происходит злодеяние, – начал было опять Финеас, но кончить свою фразу ему не удалось: несмотря на яростное сопротивление, ему накинули платок и завязали рот, так что он смолк, но все же глазами старался дополнить недосказанное.
Король, вздохнув с видимым облегчением, отер лоб своим платком и бросил боязливый взгляд вокруг стола.
– В чем безумие этого человека? – спокойно и, по-видимому, беззаботно заговорил герцог Монмут. – Кто попирает здесь слово Божие и чем?
Никто не ответил ему.
Тогда юный герцог взглянул на Арлингтона и Клиффорда, потом дерзко уставился на герцога Йоркского и спросил, низко поклонившись отцу:
– Разве вера страны не в безопасности в руках короля?
– В такой безопасности, Джеймс, что не нуждается в твоей защите, – сухо ответил его величество.
Финеас снова поднял руку, пальцем указывая на короля.
– Свяжите ему руки! – торопливо приказал последний, снова бросая боязливый взгляд на сына.
Молодой герцог улыбнулся, стараясь скрыть насмешку.
Хотя у меня страшно болела голова и все тело ныло от какой-то страшной боли, я внимательно следил за всем происходившим и знал, что Финеасу не дадут говорить. Что мог он знать? Но его, очевидно, остерегались: бумага, лежавшая пред королем, исчезла со стола.
Де Перренкур снова что-то стал шептать королю; на этот раз он говорил долго, и все молчали, пока он не кончил. Наконец король поднял глаза, улыбнулся и кивнул головою. Он, видимо, успокоился, и его голос больше не дрожал.
– Господа! – начал он. – Пока мы здесь разговариваем, бездельник все дальше уезжает от Дувра. Пусть герцог Монмут и герцог Букингэмский возьмут каждый по десятку людей и едут по его следам. Я буду глубоко благодарен тому, кто приведет этого человека ко мне.