Глава 13. Яд любопытства
На следующее утро мое воображение утихло. Я проснулся в очень дурном настроении. Затруднение было значительно и могло вызвать много неприятностей. Мне сразу стало противно все окружающее. До сих пор, храня воспоминание о своей неудачной любви, я обращал мало внимания на интриги придворных; теперь же все это изменилось. Я не мог изгнать из своих мыслей молодую девушку, попавшую в этот омут и ждавшую моей помощи и защиты. Ее приносили в жертву своим целям сначала как приманку, чтобы отвлечь герцога Монмута от честолюбивых целей, сделав их известными герцогу Йоркскому и его креатуре – Кэрфорду. Если теперь дело изменилось, то лучше для Барбары все же не стало. Этому де Перренкуру (я мысленно злобно рассмеялся при этом имени) король не мог ни в чем отказать и не задумавшись отдал бы ему Барбару, если бы тому вздумалось пожелать этого. Король был теперь душа в душу с де Перренкуром, его сын не осмеливался противоречить ему. Хотя галантные французы считали нас, англичан, грубыми и невежественными, но настолько мы знали, что сердце короля обладает преимуществами, против которых бессилен парламент. Теперь эта великая истина стояла предо мной во всей своей отвратительной наготе.
Я сел на своей постели, думая, что "небо найдет свой путь", раз дьявол сумел хорошо найти его. Мне вспомнился Финеас Тэт со своей проповедью.
Джон, квартировавший в городе, пришел на целый час ранее обыкновенного, но увидел меня уже вставшим и одетым, готовым действовать и способным на все. Я мало пользовался его услугами в последнее время, стараясь по возможности поскорее избавиться от его мрачной физиономии. Однако сегодня я был настроен к нему благосклоннее и обошелся с ним ласковее обыкновенного. Но он подошел ко мне и угрюмо сказал:
– Та женщина, что приезжала к вам на квартиру в Лондоне, в настоящее время находится здесь, в Дувре. Она просит вас молчать об этом и скорее прийти к ней. Я могу проводить вас.
Я слушал с удивлением. Я ведь поставил "конец" под этой главой своей жизни. Что еще готовила мне судьба? Притом странно было видеть Джона в роли Меркурия.
– Она в Дувре? Зачем? – спокойно на вид спросил я.
– Не сомневаюсь, что для греха, – решительно ответил Джон.
– И все-таки ты проводишь меня к ней? – улыбаясь, спросил я.
– Провожу, – кисло заявил он.
– Я не пойду.
– Дело касается вас, – сказал он, – но может касаться других.
Было рано; я знал, что при дворе еще часа два никто не шелохнется, а потому мог пойти и успел бы вернуться. Меня влекли любопытство и отголосок старого чувства. Через десять минут я шел за Джоном по берегу, а затем по узкой улице, спускавшейся изгибами к морю. Джон шел быстро, без колебаний, пока мы не остановились пред одним из домов.
– Она здесь, – сказал Джон, указывая на дверь с гримасой отвращения.
Внутри дома раздавался веселый голос Нелли: она громко пела. Мое сердце забилось, и я был готов вернуться, но она увидала нас и сама распахнула настежь двери. Она жила внизу, и, следуя ее пригласительному жесту, я вошел в маленькую комнату. Теперь в Дувре трудно было найти помещение, и комната, судя по тщательно постланной постели, служила ей гостиной и вместе спальней. Не замечая, куда девался Джон, я, смущенный и взволнованный, сел на стул.
– Что привело вас сюда? – неожиданно для самого себя спросил я, глядя на Нелл, стоявшую предо мною и слегка покачивавшуюся на каблуках.
– Как и вас, Саймон, – дело, а если хотите знать больше – приглашение короля. Это огорчает вас, Саймон?
– Ничуть!
– Немножко? Ну, немножко, Саймон? Будьте довольны: король пригласил меня, но у меня не был. И вот мое дело состоит в решении вопроса: почему он не пришел ко мне? Я подозреваю некоторые вещи, но мои глаза, как они ни велики, не могут видеть сквозь стены замка, а ноги, как они ни малы, не могут переступить его порог. Однако я знаю кое-что. Например, что француженка здесь. Какова она с вида?
– Насколько я рассмотрел, она очень красива.
– А у вас зоркий глаз, Саймон. Она останется здесь долго?
– Герцогиня пробудет здесь дней десять.
– И француженка будет с нею?
– Этого я не знаю.
– Не знаю и я, – промолвила Нелли, после чего помолчала с минуту и вдруг резко добавила: – Вы не любите Кэрфорда?
– Не понимаю вашего вопроса. Что Кэрфорду до француженки?
– Думаю, что вы можете узнать это. Любовь проницательна, не правда ли? Да, если хотите знать, мне немного досадно, что вы снова готовы влюбиться. Но это между прочим… Саймон, я не люблю этой француженки.
В прежнее время Нелли снова овладела бы мною, теперь же мне было только как-то сострадательно жаль ее. Прежнее чувство страсти не зажигалось во мне. Но об этом надо было молчать – она только бы рассмеялась в ответ. Однако мне казалось, что ей обидно мое равнодушие: женщина не может спокойно терять поклонника, как бы мало ни ценила его раньше. Впрочем, это – общечеловеческое свойство: мужчины, как и женщины, делают то же.
– Но, по крайней мере, мы-то – друзья, Саймон? – рассмеялась Нелли. – И, по крайней мере, мы – протестанты, – она снова засмеялась, – и оба мы ненавидим французов. Я, по крайней мере, не выношу их…
– Но что можем мы сделать?
Она подошла ближе ко мне и, осторожно оглянувшись кругом, шепнула:
– Вчера ночью у меня был посетитель, который меня не особенно любит. Это, однако, ничего не значит: мы теперь попали в один мешок. Это был герцог Букингэмский.
– Но, говорят, он помирился с лордом Арлингтоном?
– Да, как мирятся кошка с собакой, когда велит хозяин. Герцог Букингэмский подозревает, что теперь дело идет о гораздо большем, чем война с Голландией. Собственно, я не люблю войны – она поглощает слишком много королевских денег.
– Это делает, по слухам, и не одна война, – заметил я.
– Тсс… Так теперь идут переговоры не только о войне?
– Не нужно быть герцогом или министром, чтобы угадать о чем.
– А, подозреваете и вы? О религии короля? – шепнула Нелли.
Я утвердительно кивнул головой; это было мне известно.
А что же еще знает герцог Букингэмский? – спросил я.
– То, что король слушает иногда женские советы, – улыбнулась красавица.
– Удивительная проницательность! – усмехнулся я. – Может быть, ему открыли это вы?
– Нет, он знал это еще до меня. Так что если король станет католиком, то будет еще лучшим в обществе католички. А эта де Керуайль (так, кажется, зовут ее?) – ярая католичка. Она предана своей вере не меньше, чем я – королю. Не хмурьтесь, Саймон! Итак, французский король послал из Кале…
– А, из Кале? Это герцог сказал вам? – улыбнулся я, видя, что доверие герцога к своей союзнице не безгранично: он должен был знать де Перренкура в Париже.
– Да, он сказал мне все. Французский король прислал сказать из Кале, что потеря Луизы де Керуайль лишит его двор лучшей красавицы, а герцогиня Орлеанская уверяет, что не отдаст самой красивой из своих фрейлин. Однако она нашла, кем заменить ее, и король Франции, увидев ее портрет, думает, что это возможно. В общем, наш король чувствует, что не будет хорошим католиком без Луизы Керуайль, а король Франции желает во что бы то ни стало получить для себя другую красавицу… Ее имя не вертится у вас на языке, Саймон?
– Я знаю, про кого вы говорите, – ответил я, – так как мои наблюдения привели к тому же выводу. – Но что думает об этом герцог Букингэмский?
– Он – протестант, как мы с вами.
– Но ведь помешать он ничему не может?
– Нет, он может помешать королю Франции настоять на своем, а для этого ему нужны некоторые вещи.
– И он дал вам поручение ко мне?
– Нет, я сама сказала ему, что знаю человека, который подойдет для его цели; ему нужны четыре вещи: сердце, голова, рука и, может быть, шпага.
– Это есть у всех.
– Сердце должно быть верным, голова – умной, рука – твердой, а шпага – готовой. За хорошей наградой дело, по его словам, не постоит. Вы подумаете об этом, Саймон?
– Я? Нет. Но, может быть, попробую…
– Вы очень милы, Саймон. А портрет, показанный королю Франции, очень красив, не правда ли?
– Но я не люблю ее, клянусь честью?
– Я клянусь, что вы ее полюбите.
– Вы хотите остановить меня таким пророчеством?
– Ну, мне все равно, кого вы любите, – сказала Нелли и рассмеялась. – Зачем женщины так лгут? Нет, мне не все равно, не все равно настолько, что я желала бы…
– Помешать мне?
– Нет, только ударить вас, Саймон!
– Это не трудно сделать; если вы могли разбить сердце – ударить гораздо легче, – сказал я, подставляя свою щеку для удара.
– Вы могли бы отплатить мне – мое лицо в вашем распоряжении. Я не могу ударить того, кто не даст мне сдачи, – и Нелли рассмеялась со всей своей прежней веселостью.
Если бы мы встретились раньше и она сказала мне это, я конечно, согласился бы, – она была так обольстительно хороша! Но теперь обстоятельства были иные, и я только вздохнул, а затем произнес:
– Я слишком любил вас когда-то, чтобы поцеловать теперь.
– Вы иногда бываете странны, Саймон! – вздохнула Нелли. – Я бы так же поцеловала того, кого любила, как и всякого другого.
– Или ударили бы его по лицу?
– Если бы я не дорожила поцелуем, то и не ударила бы. Куда вы, Саймон?
– Пора идти, ведь у меня есть служба.
– Я тоже предлагала вам ее, и что вы с нею сделали?
– Разве это все еще не прощено мне?
– Все прощено и все забыто. Саймон, почти все…