- Во Франции много прекрасных женщин, только вы их не видите. Бедные, прямо чудесны - они теряют родных и близких и не жалуются, говоря только, что "это война".
- Есть ли у вас родные на фронте?
- Да.
Было слишком глупо так вытягивать из нее сведения, и я оставил это, но тут меня стало преследовать желание узнать, кем были эти родные. Если у нее есть отец, так ему по меньшей мере, пятьдесят и он должен быть в английской армии. Тогда почему она выглядит такой бедной? Это не может быть брат, - ее брату только тринадцать - может ли кузен считаться близкой родней? - или… не может ли она иметь жениха.
Мне стало нехорошо на душе от внезапной мысли об этом. Но нет, на ее безымянном пальце нет кольца, - я снова успокоился.
- Я чувствую, что вы могли бы сказать сто тысяч разных интересных вещей, если только захотели бы разговаривать, - выпалил, наконец, я.
- Я здесь не для того, чтобы разговаривать, а для того, чтобы переписывать вашу работу.
- Разве это создает непреодолимую преграду? Вы не хотите по-дружески отнестись ко мне.
В этот момент в комнату вошел Буртон и, пока он был тут, она, не отвечая мне, выскользнула из комнаты. Буртон устроил ее в соседней с моей комнате, чтобы меня не беспокоил стук машинки.
- Мисс Шарп должна завтракать со мной, - сказал я.
Буртон кашлянул, отвечая:
- Очень хорошо, сэр Николай.
Это значит, что он не одобрял распоряжения. Почему? Право, эти старые слуги невыносимы.
Вошли допотопные лакеи, чтобы накрыть стол, и я приказал подать персики и виноград и наилучшее Шабли - я чувствовал возбуждение от того, что, благодаря моим маневрам, мисс Шарп должна была завтракать со мной.
Когда все было готово она, как всегда, невозмутимо спокойная, вошла и заняла свое место, под прямым углом от меня.
Сегодня ее руки не так уж красны, мне понравились их движения, когда мы принялись за еду - у нее тонкие кисти и она делает все так изящно.
Она не поклевывала свою пищу, как иногда делают небольшие люди, и чувствовала себя вполне в своей тарелке, зато я нервничал.
- Не снимете ли вы свои очки, - предложил я, но она отклонила это.
- К чему? Я вижу и сквозь них.
Это обескуражило меня.
Лакей осторожно налил Шабли. Она взяла вино, не делая замечаний, но на минуту вокруг ее рта образовалась презрительная складка. О чем она думала? Невозможно было сказать, не видя ее глаз, но, несомненно, с вином была связана какая-то циничная мысль. Судя по направленно ее головы, она могла читать этикетку на бутылке. Знала ли она, сколько вино стоило и не одобрила меня за это в военное время, или что?
Вслед за этим, мы заговорили о французской политике, то есть, она разумно отвечала на все, что говорил я, а затем немедленно же оставляла эту тему. Ничто не могло быть более раздражающим, так как я знал, что это было преднамеренно, а не происходило потому, что она была глупа или не могла поддерживать наиболее глубокий разговор. Казалось, что она очень хорошо знакома с военный положением. Затем я начал говорить о французской литературе и к концу еды мне удалось вытянуть достаточно ответов на мои вопросы, чтобы узнать что она - культурнейшее существо. О! каким бы она была компаньоном, если бы я только мог сломать этот отвратительный барьер ее сдержанности!
Она съела персик - надеюсь он ей понравился, - но отказалась от предложенной мною папироски.
- Я не курю.
- О, мне очень жаль, что я не знал, - и я отложил в сторону мою.
- Вы не должны делать этого - я ничего не имею против того, чтобы другие курили, коль скоро мне не надо делать этого самой.
Я закурил другую.
- Знаете, я думаю что мне вставят глаз еще до Рождества, - сказал я ей прежде, чем она поднялась из-за стола - и за первый раз, что я ее знал, ее рот сложился в еле заметную улыбку - добрую улыбку.
- Я так рада, - сказала она.
Меня пронизала дрожь удовольствия.
После завтрака я предложил отправиться в парк с тем, чтобы я мог диктовать в каком-нибудь приятном и прохладном месте. Не возражая, она немедленно же одела шляпу - простую темно-синюю соломку. Во время спуска в парк, она держалась за моим креслом, так что я не мог разговаривать с нею, но затем я окликнул ее.
- Мисс Шарп!
Она приблизилась и пошла рядом со мной.
- Разве это место не интересует вас? - спросил я наугад.
- Да.
- Вы его хорошо знаете?
- Да.
- Что оно говорит вам?
- Это вечное напоминание о том, чего надо избегать.
- Чего избегать? Но оно - совершенная красота. Почему вы хотите избегать красот?
- Я не хочу этого - избегать надо того, что оно олицетворяет, вот и все.
Я страшно заинтересовался.
- Скажите мне, что вы подразумеваете.
- Архитекторы были велики, мысль короля была велика, но только с одной стороны, а все они, весь класс, забыли настоящее значение слов "благородство обязывает" и злоупотребили своей силой и, таким образом, революция смела их. Они придавали всему фальшивую ценность, фальшивую ценность рождению и воспитанию, и не придавали цены своим обязанностям и натурам.
- Я знаю, что вы признаете свои обязанности.
- Да, надеюсь, что так. Подумайте, какое значение придавали в этом дворце этикету, внешним формах и церемониям, совершенно смешному и ложному чувству чести… Они могли разорить своего бедного поставщика и все же…
- Да, - прервал я, - странно, не правда ли, джентльмэн все же был джентельмэном, не платя долги портному, но переставал быть таковым, сжульничав в картах.
Мисс Шарп внезапно уронила свой синий зонтик, нагнулась чтобы поднять его и, в это время, переменила разговор, заметив, что необыкновенное количество аэропланов гудит в стороне Бука.
Это было не похоже на нее - не могу придумать, почему она сделала это. Я хотел вернуть ее обратно к Версалю и его значению.
Буртон немного запыхался на крутом подъеме по направлению к северному крылу парка и мисс Шарп положила руку на перекладину и помогала ему толкать кресло.
- Ну не ненавистно ли для меня быть такой обузой, - не мог удержаться, чтобы не сказать, я.
- Это дает вам больше времени для того, чтобы думать.
- Ну! размышления это не благословенье, а агония.
- Этого не должно было бы быть, наверное, чудесно иметь время для размышлений, - и она бессознательно вздохнула.
Мною овладел порыв нежности. Я хотел снова быть сильным, защищать ее и облегчать ей жизнь, дать ей свободное время, любовь и все на свете, что только она могла бы пожелать. Но я не смел сказать что-либо, а она снова отстала и сделала разговор затруднительным, а когда мы достигли укромного местечка, я почувствовал, что она окружена родом брони, и будет умнее приняться за работу и сегодня больше не разговаривать.
В пять часов она ушла прямо из парка, чтобы поймать свой поезд, а я покатился обратно в отель.
А теперь у меня впереди вечер в одиночестве, но зато этот день - очевидный шаг вперед по тропе дружелюбия.
VIII.
Вчера мы с мисс Шарп провели в парке памятный день. Не помню даже - что я делал в промежуточное время, - это кажется таким неважным, - но этот четверг в нашем знакомстве навсегда останется примечательным днем.
После того, как она пришла, мы доехали до Малого Трианона в фиакре, с Буртоном на козлах, чтобы помочь мне вылезть, а затем я, с помощью костыля, дошел до прелестного, известного мне, местечка около грота, но все же с видом на дом. Я твердо решил, насколько только смогу, втянуть ее в разговор, но принялся за это очень осторожно, чтобы не вызвать с ее стороны предложения начать работу.
- Читали вы когда-либо удивительный рассказ, называющийся "Приключение", о двух старых дамах, которые увидели здесь Марию Антуанетту и другие привидения?
- Нет.
Я рассказал ей о том, как это случилось и как они объяснили происшедшее.
- Думаю, что это правда, - сказала она.
- Значит вы верите в привидения?
- В некоторые из них.
- Хотел бы и я верить в это, тогда я знал бы, что существует будущая жизнь.
Я почувствовал, что ее взгляд стал удивленным.
- Но, конечно же, она существует, мы все возвращались сюда несколько раз в течение нашей эволюции, после каждой жизни.
- Это, как раз, то, о чем я хотел знать - теория перевоплощения, - живо ответил я, - не могли бы вы рассказать мне?
- Я могу принести вам книгу, трактующую об этом.
- Я предпочел бы, чтобы вы объяснили мне сами, хотя бы в общих чертах. Пожалуйста, расскажите мне, возможно, что это поможет мне исправиться и не быть таким бездельником.
Она устремила взор вдаль, на гигантские деревья, ее рот приобрел немного грустное выражение. Я готов был сорвать эти очки с ее голубых глаз.
- Мы проходим состояние животных душ, а затем перевоплощаемся в человека и, начиная с этого момента, все наше пребывание на земле - только школа, в которой мы должны приобрести опыт и подготовиться к высшим сферам. Когда мы достаточно уже подвинулись, нам больше не нужно перевоплощаться…
- Да… как теория… это я понимаю…
Она продолжала:
- Все решительно является "причиной" и "следствием". На нас отражаются результаты всякого, совершенного нами, действия, хорошего или дурного, а, иногда только в следующем перевоплощении, мы расплачиваемся за дурные и бываем вознаграждены за хорошие поступки.
- Значит, поэтому я и калека, а жизнь кажется такой гадостью.
- Конечно. Вы навлекли это на себя каким-то поступком в вашей прошлой жизни. Может быть, это также нужно для того, чтобы дать вам урок и усовершенствовать вашу душу.