- Бог мой, милорд, вы говорите, как мой муж… и какое в этом удовольствие, я спрашиваю?
- Умоляю, перестаньте вертеться, Клер, и сядьте, - приказал он. - Я хочу поговорить с вами.
Клер надула губки и, взмахнув темными ресницами, потупилась.
- Нет, вы хотите упрекнуть меня, - поправила она. - Тогда я сделаю вот это! - Ее синие глаза блеснули озорством, ловкие пальчики потянулись к застежке его брюк.
- Клер, - предостерегающе сказал Мерсер.
Но она уже опустилась на колени, бледно-розовый шелк ее платья лужицей лег у его ботинок.
- Да, я вознагражу вас этим… моим особенным умением, которое вам очень нравится, не так ли? - пересыпала она речь французскими словечками.
Мерсер схватил локоны Клер, намереваясь поднять ее на ноги. Но, в конце концов, будучи мужчиной, с хорошим аппетитом, маркиз принял ее жест в том же духе, в котором он был предложен - из жадности, и от отчаяния. Их отношения давно были взаимовыгодными.
Когда спазмы перестали сотрясать его тело и уступили место мягкой, лишенной чувств расслабленности - Мерсер совсем не мог назвать это удовлетворением, - он мягко поднял Клер на ноги и начал приводить в порядок свою одежду.
- Вы помните, Клер, ночь, когда мы встретились? - спросил он, заправляя полы рубашки.
Клер извлекла из сумочки зеркальце и, наклонившись к прикроватной лампе, рассматривала свои губы, словно в поисках повреждений.
- На зимнем маскараде у леди Блектон. - Она сделала паузу, намазывая мизинцем что-то красное на губы. - Как привлекательны вы были, милорд, в вашем широком черном плаще, и это все, что я помню.
- В самом деле? Той ночью ваш муж оставил вас. Клер залилась смехом.
- Да, но кто от этого выиграл? Он имеет свой продуваемый всеми ветрами старый замок, а я - его драгоценности и вас, друг мой, вас. - Когда Мерсер повернулся к ней, Клер захлопнула зеркальце и легкой походкой пересекла комнату, на ее лице появилась хитрая соблазнительная улыбка, которая больше не имела власти заставить его пах напрячься.
- Вы пользуетесь его драгоценностями, моя, дорогая, - напомнил он. - Но они не ваши, чтобы их проигрывать.
Положив маленькие белые руки ему на грудь, Клер наклонилась ближе, обдав его знакомым до отвращения ароматом лилий и аниса.
- Это лишь формальность, милорд, - пробормотала она. - Разве вы не признаете, что моя потеря обернулась для вас выгодой?
Рот Мерсера скривился в слабой улыбке.
- Я никогда ни в чем не признаюсь, Клер. Вы это знаете.
Недовольная гримаса вернулась на ее лицо. Но на сей раз, Мерсер смотрел на ее губы, которые несколько минут назад, жадные и влажные, ласкали его разгоряченное тело. Он смотрел на нее словно с большого расстояния, будто сквозь мутное стекло, искажавшее ее красоту, и трудно было вспомнить, почему он когда-то надумал связаться с ней.
Холодная решимость заливала его, принося с собой что-то более мрачное, более сильное. Это стыд, думал он. Стыд и желание бежать от этого фарса, им самим созданного. Как он раньше этого не видел? Даже его собственная мать, которая никогда не вмешивалась в чужие дела, предупреждала, что он к этому придет.
О, он и прежде содержал женщин умелых и опытных, когда это было взаимовыгодно для обеих сторон. Но Клер соблазняла его холодной неземной красотой и вечной необходимостью ее спасать: от грозного мужа, от сломанного ногтя, от долгов. Каждое бедствие, большое или маленькое, порождало слезы, от которых у любой другой женщины краснел бы нос и опухали глаза, но у Клер слезинки просто цеплялись за невероятно длинные ресницы, делая ее еще более хрупкой.
Мерсер отступил и закончил застегивать брюки. Клер бросила на него подозрительный, оценивающий взгляд, прикусив пухлую нижнюю губу. Он почти слышал, как крутятся винтики и колесики в ее голове, пока она вычисляет. Внезапно она повернулась, решительно двинулась к кровати, стащила покрывала и длинными приглашающими движениями принялась разглаживать морщинки на простынях, зная, что он наблюдает за ней.
Мерсер молчал.
- Вы сердитесь на меня, - сказала Клер с притворным раскаянием. - Мне не следовало злоупотреблять вашим уединением сегодня. Идите в постель, милорд, и я сделаю этот вечер достойным вас.
Но Мерсер вместо этого подошел к окну и смотрел на ночное движение у Сент-Джеймсского дворца, положив одну руку на талию, а другой задумчиво потирая затылок, где поселилась тупая боль. Тщательно и с явной неохотой он подбирал слова.
- Я больше не собираюсь спать с вами, Клер, - наконец ответил он. - Это закончено, давно закончено. Думаю, мы оба это понимаем.
- Мерсер! - Ее голос прозвучал резко. Под шелест шелковых юбок Клер спешила к нему. - Что вы хотите сказать?
Он поднял взгляд к окну, глядя на ее приближающееся отражение.
- Мы лишь используем, друг друга, Клер, - спокойно ответил он. - Как я только что использовал вас. Как вы использовали меня сегодня ночью в игорном зале. - И это "мы" кончено, дорогая.
У нее перехватило дыхание.
- Да нет же! - прошептала она, положив дрожащую руку ему между лопаток. - Вы… вы не можете так думать! У меня нет никого, кроме вас. Что будет со мной? Куда я пойду?
- Какая драма, Клер… - Его голос был глухим. - Вы отправитесь домой, пока в Фицровию. Но домой в Овернь, к вашему мужу - еще лучше.
- Нет! - воскликнула она, отскочив. - Шеро, он… да он меня ненавидит. И он стар. От него несет камфарой и луком, и… как вы можете говорить мне подобные гадости таким холодным тоном?
Мерсер резко повернулся, смерив ее взглядом. Не в первый раз его обвиняли в холодности.
- Шеро не испытывает к вам ненависти, Клер, - ответил он. - Я начинаю думать, что он никогда этого не делал. Он просто не может позволить себе вас, как и я.
- О! Вы думаете, я так глупа? - Все претензии на соблазн исчезли, Клер прищурилась, глаза превратились в блестящие щелки. - Вы, вероятно, самый богатый человек во всем Лондоне. Вы десять раз можете позволить себе меня.
Мерсер мягко, но решительно взял ее за плечо.
- Я предпочел не позволять, - поправил он. - Как ни много у меня денег, я больше не могу проявлять такое безумие в моей жизни: не знать, где вы проведете следующую ночь и сколько проиграете. Клер, вы рассыпаете повсюду долговые расписки, как мои собаки - клочья шерсти, и я вынужден следовать за вами по всему городу, улаживая проблемы.
- И вы хотите оставить меня ни с чем, лишив даже гордости? - Клер помрачнела. - У вас ледяное сердце, мой милый. Шеро не хочет меня. Вы слышали, как он сказал это несколько месяцев назад.
Мерсер мягко встряхнул ее.
- Заставьте его хотеть вас, Клер. Вы это так хорошо умеете. Примените свои особые навыки к мужу, и все изменится.
Он видел, как ее рука поднялась для удара, но не двинулся. Она хлестнула его по щеке, ее рубиновое кольцо, словно лезвие, ужалило ниже глаза. Мерсер по-прежнему недвижно стоял перед ней, почти смакуя боль, боль, вероятно, меньшую, чем он заслужил.
- Возвращайтесь во Францию, моя дорогая, - сказал он твердым голосом. - Вы красивы и молоды. Постарайтесь подружиться с Шеро. Измените ваши привычки. Мы оба заслуживаем лучшего.
Но Клер все еще дрожала от негодования.
- Меня не отослать прочь как ребенка! Я не поеду во Францию. Вы так просто от меня не отделаетесь.
- Я не пытаюсь отделаться от вас, Клер. Я говорю вам, как обстоят дела. Между нами все кончено.
Смесь ненависти и досады отразилась на ее лице.
- Отлично, милорд! - бросила она, отступая на шаг. - Но знайте, я прятаться не буду и не стану облегчать вашу жизнь. У меня есть приглашение на вечер к леди Килдермор. Думаете, я не пойду?
Мерсер отступил и в последний раз горько улыбнулся.
- Если моя мать пригласила вас, Клер, то во что бы то ни стало, идите, - ответил он. - Не думаю, что наше горе таково, что кто-нибудь из нас разрыдается при виде другого, не так ли? Я - определенно нет.
Клер явно желала обсуждать не этот вопрос.
- Негодяй! - прошипела она, снова пытаясь его ударить.
Глава 2 В которой наша отважная героиня спасена
Лорд Роберт Роуленд, прислонившись к стене бального зала, рассеянно грыз конфеты, которые стащил из изящной вазы со сластями, и обдумывал свою неминуемую смерть от невыносимой скуки.
- Здесь лежит Робин, - бормотал он себе под нос эпитафию, - насмерть подавившийся скукой и леденцами.
Но это, по крайней мере, красивая скука. Небольшая вечеринка у леди Килдермор - мать Робина отказывалась считать это балом - постепенно превратилась в великолепный финал лондонского светского сезона. Под жарким сиянием двухсот свечей, казалось, прогуливалась и кружилась под звуки лучшего лондонского оркестра половина Мейфэра. Столы ломились от изысканных яств, лакеи с напитками курсировали по всем комнатам, а в библиотеке было расставлено полдюжины карточных столов.
Леди Килдермор, однако, запретила своему второму сыну утешаться картами, приказав оставаться в зале и занимать разговорами барышень, не пользующихся особым успехом у мужчин. Вместо этого Робин много пил и, скользя взглядом по толпе гостей, методично делил женщин на три категории: которых можно уложить в постель, не годящихся для этого и уже уложенных. Он положил глаз на вполне подходящую вдову в красном платье и обдумывал свои шансы, когда из толпы появился его старший брат, лорд Мерсер.
- Убери ногу со стены. - Мерсер, как всегда, выглядел холодным и отрешенным. - Ты своим каблуком портишь новые мамины обои.
Робин послал бы Мерсера, добродушно, конечно, но его язык был занят конфетой, прилипшей к верхним зубам.